Пуканюк был ярко выраженным жаворонком. С утра он был активен, а к вечеру – пассивен. Это не нравилось его жене, Гале, дородной домохозяйке с очаровательной бородавочкой на носу. Вот и сегодня утром она отчетливо пробормотала, отстранив его назойливые, ищущие руки:

— Ну, отстань, дурачок, неуемный. Ты же знаешь, я утром не люблю! У тебя изо рта пахет…

Отвергнутый в столь неделикатной форме Пуканюк одиноко, словно заблудившийся солитер, побрел в трусах на кухню, похлебал чайку и, с не охотой одевшись, отправился на работу. Настроение было отвратительное. Остро, как никогда раньше, захотелось курить. Пуканюк в очередной раз покончил с этим пороком год назад. Но стресс умолял его сорваться. Мимо него проходил изнуренный онанизмом подросток в бейсболке, с сигаретой во рту.

— Мужчина! Пацан! Дай закурить, – окликнул его Пуканюк.

— С женой поругался? – понимающе спросил подросток, протягивая Пуканюку пачку сигарет.

— Да ни то чтобы сильно… – уклончиво ответил Пуканюк. – Я парочку возьму?

— Да бери всю! – великодушно улыбнулся паренек, обнажив порченные желтые зубы. – У меня еще есть.

И он показал Пуканюку блок сигарет, торчащий у него из-за пазухи. Парень ушел, а Пуканюк торопливо, зачем-то таясь, покурил на детской площадке, возле качелей, задумчиво глядя на больного старого пса, лежащего неподалеку. Пес дремал. Бока его вздымались от тяжелого, нездорового дыхания. Пуканюк бросил окурок в кучку пестрой осенней листвы и медленно побрел в сторону офиса. Золотое убранство осени не радовало его очей. Нарядное, праздничное покрывало, будто нарочно сотворенное гением Густава Климта, казалось ему печальным саваном жизни. На работу он пришел уже изрядно взведенным, словно курок дуэльного Лепажа. Пуканюк работал на складе крупного гипермаркета. С ура он получал товар: устрицы, миноги, трепанги, омары, туалетная бумага, дрессинг из Италии, мусс из Уганду, колбаса из Монголии, грибы из Франции.

— И ведь какой-то гад все это будет жрать! – с раздражением думал он, взвешивая продукты на электронных весах. — Все это недоступно мне! Все дорого! Инфляция сжирает все мои доходы. А зарплату не повышают! Кто-то топчет красавиц и утром и вечером, а мне даже Галка, уродина ебаная и та не дала! Куда ты ставишь, сволочь! – всегда сдержанный, вдруг закричал он на грузчика Сашку, опрятного худого старичка, похожего на репрессированного профессора. Сашка был покорным, исполнительным работником. Иногда в перерывах между погрузкой они с Пуканюком даже беседовали на отвлеченные темы: о творчестве Глюкозы, о поэзии Бродского, об угрозе распространения НАТО на Восток… Перепуганный Сашка громко пукнул, шарахнулся словно Росинант и опрокинул рохлю, груженную итальянским оливковым маслом. Бутылки с противным грохотом разлетелись по кафельному полу. Огромная маслянистая лужа разрасталась на глазах Пуканюка. Сашка пытался было удержать оставшиеся на рохле бутылки, но, поскользнувшись на масле, упал прямо в жирную лужу.

— Что ты наделал Бляденыш! – в ужасе закрыл лицо руками, вскричал Пуканюк. – Недоебок хуев!

На шум сбежались приемщицы, работники службы внутренней охраны, продавцы. Последним явился генеральный директор Степаныч.

— Да, попал Пуканюк! – перешептывались продавщицы, глядя на плачущего в луже Сашку, словно уроненного плюшевого мишку.

— Зайдите ко мне, Пуканюк! – сказал мрачно Степаныч. – А вы расходитесь по своим рабочим местам. И уберите тут…

— Все из-за нее, сучки! – подумал мрачно Пуканюк, плетясь угрюмо, как-нибудь за Степанычем.

— Говорят про вас, что вы грубите рабочим, грузчикам, продавцам, – Степаныч толстый, грубый, похожий на буржуя с плакатов РОСТА, мужчина, смотрел на Пуканюка сквозь толстые стекла очков и криво усмехался.

— Это ложь, — едва слышно прошептал Пуканюк.

— Что? Не слышу! – Степаныч приложил руку к уху рупором. — Вы что себе позволяете на работе? Что это за командные амбиции?

— Да я никаких…

— У вас дома неприятности? А вы решили сорвать зло на невинных людях?

— Да пошли вы на хуй! – неожиданно для себя взорвался Пуканюк.

— Я? На хуй? – оторопел Степаныч! Нет! Не подумайте! Его и раньше посылали на хуй, но чтобы вот так, среди бела дня, такое было первый раз в его жизни.

— Вам придется заплатить за разбитое масло, – сказал Степаныч сурово.

— Не имеете пава! Я его не разбивал! – возмутился Пукнюк. – Это грузчик Сашка.

— Не надо валить на невинного человека. Сашка исполнительный грузчик. У него ни одного замечания за два года работы. А вы накричали на него. И на Кузьмина накричали. И на Хрюкина Ивана Гриорьевича. И на Орландо Ривьера накричали! И на Хавьера Хуэроса накричали. И на Оззи Линна Элвиса накричали. Что вы на всех кричите? Это же люди! Рабочие люди! Наша опора. Пишите заявление по собственному желанию.

— Я буду жаловаться в международный суд в Гааге! – насупился Пуканюк и вышел вон.

Он шел по улице, загребая листья ботинками, и размышлял о взаимосвязи явлений в природе и жизни. Если верить теории космологической сингулярности, в результате концентрации водорода, гелия и некоторых других элементов в одной точке в единице времени 13 миллиардов лет назад во Вселенной произошло смешение пространства и времени, и раздался вселенский Пук. И сегодня распределение разлетевшихся неоднородностей в Пространстве взаимосвязанно. И если в Никарагуа умирает кошка, то на другом конце планеты случается землетрясение. Если бы однажды утром Симону Боливару не взбрело в обкуренную голову рвануть на Восток, не было бы ни Колумбии, ни Венесуэлы, ни Эквадора. Из миллиона сперматозоидов только один случайно добирается до матки. Миллион лет назад во Вселенной угасла и похолодела звезда, свет ее дошел до земли только сегодня утром, и тем инее менее ее смерть оказала влияние на скорость движения орбиты Земли. Скорость вращения Земли, в свою очередь, оказала влияние на Галину, которая ни с того ни с сего обидела сегодня Пуканюка. Тот в свою очередь обидел Сашку. Сашка разбил масло…

В размышлениях он и не заметил, как дошел до своего квартала. Издалека Пуканюк заметил какое-то нехарактерное оживление в массах. Возле детского сада стояли пожарные и милицейские машины. Густой дым огромной коброй поднимался над городом. Мимо Пуканюка пробегали перепуганные закопченные люди, перепачканные сажей, неся в руках завернутых в одеяльца маленьких детей, матрацы, подушки, узлы, покореженные телевизоры, компьютеры, принтеры, стулья, музыкальные инструменты: арфы, тромбоны и синтезаторы, стопки книг, стопки водки, цветы в плошках, кастрюли с борщом, спортивные снаряды, брусья и кольца, тренажеры и дорогие одежды: шубы и сапоги, золото и бриллианты.

Пожилой пожарник с прокопченным от времени лицом, обветренными, седыми бровями и погоревшей в некоторых местах брезентовой робой, с кишкой в руке, стоял возле песочницы монументом и задумчиво глядел на выгоревшее пространство.

— Что тут у вас происходит? – тронул его за рукав Пуканюк.

— У нас? – пожарник сплюнул густую коричневую слюну сквозь обугленные губы. — Слушай сюда. Представляешь: какой-то хуй бросил окурок в живописный ковер пестрой осенней листвы, и весь район сгорел на хуй. Дай-ка закурить, парень…

— Жертвы-то хоть есть? – спосил Пуканюк, давая прикурить этому неприметному работнику красного петуха.

— А как же! – как-то даже обиженно ответил пожарник. — Одна баба сгорела. Насмерть.

— Да? – заинтересованно спросил Пуканюк. — Ну-ка ну-ка. А как она выглядела?

— Да ничего так, симпатичная. Обгорела только немного снизу.

— А у нее не было бородавочки? Вот тут? – Пуканюк тронул себя за нос.

— На себе не показывай! – пожарник стал суров. — Была бородавочка, в аккурат там, где ты показал. Ты знал покойную?

— Она мне сегодня утром отказала в близости.

— Интересно, – пожарный снял каску. – Прими мои соболезнования, приятель. Поди, если бы знала, что сгорит, не отказала бы… — задумчиво произнес он через пять минут.

— Факт, не отказала бы, – Пуканюк вспомнил ставшее вдруг милое лицо Галки с трогательной бородавочкой на носу, и слезы пеленой застлали глаза, в горле противно запершило. — Люди думают, что они будут жить вечно, а смерть ходит рядом…

— Да, — согласился пожарник. — Еще Шопенауэр сказал, что с точки зрения молодости жизнь – бесконечно долго будущее, а с точки зрения старости – очень короткое прошлое.

Помолчали немного.

— Может выпьем? – несмело предложил Пуканюк. – За взаимосвязь вещей в природе.

— Принимается! – ответил весело пожарный и достал из-за пазухи бутылку Мортеля с обгоревшей этикеткой.