Вечером, возвращаясь с работы, Николай Заколупин обнаружил в своем почтовом ящике мятую записку на фирменном банке ЖЭКа № 6. Вот что он там прочитал: «Гражданин Н.А. Заколупин! В связи с предстоящими выборами, вам надлежит явиться в паспортный стол, для уточнения и идентификации ваших биографических данных».

— Что за хрень? – встревожился не на шутку «гражданин» Заколупин, — такого раньше не было, идентификация какая-то…» На самом деле, «гражданину» Заколупину Н.А. здоровому, молодому симпатичному человеку, тридцати лет, специалисту по компьютерной графике, было, отчего беспокоиться. Был в его биографии малоизвестный широкой общественности факт, который мог бы вызвать законное подозрение у паспортистов. Дело в том, что год назад Заколупин Н.А. заключил фиктивный брак с гражданкой Анной Семеновной Блохайц, пятидесятилетней, одутловатой, усатой женщиной, с сиплым, прокуренным баитоном, редкими окрашенными неведомым мировой колористике цветом, волосиками на голове. Анну Семеновну он видел всего два раза: один раз, когда предприимчивый и энергичный армейский друг Женька привел ее к Николаю, для того, чтобы подписать взаимовыгодный сепаратный договор о недопустимости взаимных имущественных претензий.

— Вот, Колька, невесту тебе нашел! Принимай! – весело кричал Женька, подталкивая Анну Семеновну к Николаю. – Ручку даме целуй, каналья! Вот так!

Николай, смущаясь, тронул губами протянутую натруженную и жилистую руку дамы.

— Анна! – склонив голову на манер придворных дам, представилась она и сделала нелепый книксен.

— Я сват ваш, дети мои! Сват, сват, сват! – крестился, смеясь, Женька и разливал настоящее португальское вино по стаканам.

Анна Семеновна тогда была в белой, кокетливой, винтажной, вязанной шапочке, и в серой, траченной молью кофте. Она кокетничала и строила Николаю глазки. Сошлись на пятидесяти тысячах деревянных. За эту сумму Анна Семеновна согласилась прописать Николая к себе, как мужа. Второй раз он увидел ее, когда они расписывались в районном ЗАГСе. К моменту регистрации, невеста, благодаря усилиям свата, была изрядно пьяна. Женька, проявив себя, как лучший друг, все устроил в лучшем виде: напоил Анну, купил ей платье, туфли, цветы, оплатил шампанское, а теперь, словно брат невесты, поддерживал женщину под локоток, чтобы она не шибко шаталась. Лицо Анны было пурпурным от красного вина, а сама она была оживленная и, как ей казалось, весьма остроумна.

— Николя! Мон лямур! Айда в нумера! – кричала она на все фойе, – Гуляем пока живы!!!

Женька, опасливо оглядываясь на кряжистого секьюрити, дежурившего у входа, как мог, пытался успокоить расшалившуюся старушку.

— Николай! Согласны ли вы взять в Жены Анну? – спросила худая, желтокожая женщина с лентой через плечо.

— Да, — тихо ответил Николай.

— А вы, Анна, согласны стать женой Николая!

— Йес! – озорничала Анна. Женька ущипнул ее за бедро. Анна рассмеялась.

— Обменяйтесь кольцами!

Николай долго никак не мог втиснуть кольцо на широкий палец Анны. Он вспотел и тихонько матерился.

— Желаем вам прожить без скуки

Счастливой, дружною смей

До дня, когда вас ваши внуки

Поздравят с свадьбой золотой

Громко, как на утреннике, с невероятно идиотским выражением на лице, прочитала желтокожая ведущая торжеств, поправляя постоянно сползающую с покатого плеча ленту. Николай взглянул на рдеющую от счастья невесту, и на минуту представил себе картину свадьбы золотой. Ему чуть было не стало плохо.

— Пусть не погаснет никогда

Счастливой жизни зорька

Пусть будет счастье вам всегда

А на сегодня – горько!

С каким-то садистским выражением продолжала издеваться желтокожая женщина.

— Горько-о-о-о-о-о! – подхватил Женька!

Николай, преодолевая отвращение, прикоснулся к толстым, как оладьи, густо накрашенным губам своей «супруги». Но Анна уловила момент, и ловко обхватив своими губищами губы Николая, впилась в него долгим поцелуем. Потом новоиспеченные супруги со сватом поехали отмечать событие к Анне Семеновне домой. Это была запущенная, унылая комнатка, с облупленными дверями, с древними, старушечьими, кружевными занавесками на окнах, в коммуналке на Автозаводской улице. Старинный комод, шаткий стол, фикус в деревянной кадке, шкаф с треснувшим зеркалом, казенная, кровать с металлическими гредушками, тумбочка, над которой нелепым вызовом жизнеутверждающей эстетике Николая Заколупина висела репродукция унылой картины художника Сергея Васильевича Иванова «В дороге. Смерть переселенца»: вот и вся нехитрая обстановка. Тем более дерзким казалось меню свадебного банкета: устрицы Жиральдо, лосось маринованный в цитрусовом соусе, копченый дикий мусун, салат с бретонским омаром, ягодное тирамису, коньяк Henessy XO. Предусмотрительный сват Женька загодя заказал еду в ресторане Bravissimo. Анна Семеновна после двух фужеров шампанского разомлела и ее потянуло на сцену.

— Вы думаете, что совсем полная дура? – спросила она Николая, — А между тем, у меня два высших образования. (тут она проказливо показала Николаю язык, что как-то не вязалось с вышесказанным)

— Мы так не думаем, — смутился Николай. – С чего вы взяли?

— Я прочитаю вам мои стихи! – объявила она и, отпихнув табурет, встала в драматическую позу. Женька неистово стал аплодировать.

— Просим! Просим! – закричал он, тоном неистового фаната «Спартака».

— Давно спустилась я в долину жизни

И каплей моря растворилась в ней

И цвет моей дороги синий, синий

Я с каждым годом становлюсь мудрей…

Я много видела страданий

Я видела самцов и подлецов

Я победила суть своих желаний….

Анна Семеновна замолкла, вспоминая строчку. Но на помощь пришел Женка:

— И я забыла вид мужских концов

Великодушно подарил он строчку Анне Семеновне, и чуть было не упал со стула от смеха. Анна Семеновна тоже немного посмеялась, потом пустилась, было, в пляс, но, вдруг тяжело охнув, пошатнулась, осела, статуей свободы рухнула на койку и через мгновение надсадно с тягостными перерывами захрапела. Женька заботливо снял с нее туфли и бережно накрыл одеялом.

— Умаялась, невеста! Неравный брак истощил ее силы!

— За вами, сват, право первой ночи! – хохотнул Николай.

— Я не смею, право!

Они неплохо посидели тогда. Бегали в магазин еще два раза. Помнится, еще изрядно банкетировали и соседей невесты: пожилого мужика, бывшего политического узника (с его слов), и студента-медика, снимающего в этой коммуналке комнатку. Разъехались только за полночь. Утром Николай некрасиво блевал у себя дома, в туалете. Все это было необходимыми последствиями. Николаю тогда для того, чтобы устроиться на работу в престижную фирму, куда его пригласил армейский друг Женька, позарез нужна была прописка в Москве. Он снимал приличную «двушку» на Киевской, благо зарплата позволяла ему эту роскошь. А сегодня, он, увлеченный своей новой работой, уже забыл о своем нечаянном браке.

 

В паспортном столе его встретила самоуверенная, угрюмая женщина в очках, с властным, мужским взглядом революционера-народовольца.

— Заколупин? – спросила она, читая паспорт Николая.

— Там все написано, — подсказал Николай.

— Вы тут не умничайте! Хорошо? – сказал сидящий у окна рябой мужчина с гладким, аккуратно воплощенным по волоску, пробором в редких волосах. — Мы как и все, выполняем свои обязанности. И иронизировать тут неуместно.

— Вы приехали в Москву….- продолжала допрос женщина.

— Из Кантемировки. – подсказал Николай.

— Зачем?

— Я женился в Москве.

— Вот как? Вы женаты?

— Женат, – ответил Николай.

— Имя, отчество жены.

— Анна Семеновна Блохайц.

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот…. Пятьдесят пятый…. Или… Я точно не помню… — Николай грязно отругал себя за невнимательность. Но, кто знал, что это вообще может когда-нибудь пригодиться.

— Прекрасно. Вы не знаете, год рождения своей жены? – с преувеличенным удивлением спросила женщина в очках, — как же вы женились? Она хоть моложе вас?

— Моложе. То есть старше… Я забыл.

— Странно. Очень странно, — протянула женина, — Вы с ней, что: не живете?

— Почему? Живу. Просто….

— Это фиктивный брак! – громко и торжественно, словно провинциальный конферансье очередной номер, объявил мужчина с пробором, — Самый настоящий – фиктивный брак! Статья 218! От года до трех лет исправительных работ.

— Да что вы такое говорите? Какой фиктивный? Какие-то исправительные работы…. Чушь! Чушь! Мы живем, — растерялся Николай. – Мы просто сейчас… у нас трудности… Это наше личное дело.

— Ошибаетесь! – оборвал его мужчина, — Это не ваше личное дело! Постановление мэра № 26 от 2 марта обязует органы внутренних дел выявлять фиктивные браки и привлекать к уголовной ответственности обе стороны! У вас разница двадцать пять лет! И вы хотите нас убедить, что ваш брак не фиктивный? Вы что – любите старушек?

— Пугачева и Галкин….- начал было свою защитную речь Николай Заколупин, но был грубо прерван.

— Вы что – Галкин? А знаете, что бывает за введение органов правопорядка в заблуждение? – спросила женщина.

— Да перестаньте вы…- возмутился Николай, — Абсурд какой-то!

— Мы вынуждены провести проверку. Жена ваша проживает на Автозаводской? – сказал мужчина.

— Да.

— Мы сейчас поедем к Анне (он заглянул в бумажку) К Анне Семеновне Блохайц и выясним истинное положение вещей. И Молите Бога, чтобы у вас получилось убедить нас. Мошонкин! Мошонкин!! – закричал мужчина. В дверях появился полицейский, по всей видомости – Мошонкин. — Поедешь с нами, Мошонкин. – приказал ему мужчина. – А то развелось тут брачных аферистов, как собак нерезаных. Стрелять их надо…

— Как вы смеете? Я не давал повода! – воскликнул горячо Заколупин.

— Заткнитесь! – рявкнул мужчина. По телу Николая пробежали мурашки. Он уныло поплелся за мужчиной к машине.

Анна Семеновна Блохайц в этот день сидела дома. Была она нетрезва, но бодра. Накануне выпивала с Лолой, подругой молодости. Лет тридцать назад хипповали с ней подростками. Однажды даже путешествовали в Крым автостопом, расплачиваясь с дальнобойщиками своими юными телами. В Крыму жили тоже за счет своих юных тел. Лола так приросла к трассе, что не могла с ней расстаться, и хоть состояния не сколотила, но до 45 лет пользовалась неизменным спросом. Анна же подалась в институт, учиться на педагога начальных классов, но была отчислена с пятого курса за пьянку. Карьера педагога у нее складывалась по нисходящей. Сначала Анна Семеновна работала в детских садах, школах и пионерских лагерях воспитателем, потом завхозом и кастеляншей, и, в конце концов, уборщицей. С утра Анна Семеновна опохмелась стаканом красного портвейна, любезно преложенным ей соседом Василием, прирожденны заключенным, и не ждала от судьбы никаких других подарков. Но вдруг услышала два звонка, что означало, что к ней пришли гости.

— Николай! – вскликнула она, радостно, увидев знакомое лицо. Николай торжествующе, победоносно оглянулся на своих конвоиров. Лица их были непроницаемы.

— Анна Семеновна Блохайц? – спросил мужчина, читая по бумажке.

— Да! – удивленно ответила Анна Семеновна.

— Это ваш муж?

— Мой! – голос Анны Семеновны звучал гордо и смело, как у революционерки перед лицом царских сатрапов.

— Разрешите пройти? – скорее приказала, нежели попросила женщина с плакатно революционным лицом.

— А что он натворил?

— Разрешите пройти?

— Проходите.

Они прошли в комнату. Ничего не изменилось в комнате. Только постель на кровати не прибиралась уже несколько недель и стала похожа на кучу старого тряпья.

— Так! – снисходительно оглядываясь, произнес рябой мужчина – Значит вы тут и проживете?

— Тут.

— И мужа, так называемого, тут прописали?

— Почему, так называемого? – воскликнула страстно Анна Семеновна, что значит: так называемого?

Николай Заколупов мысленно аплодировал своей «жене».

— Но, вы же не спите вместе! И живете врозь! Налицо – фикция! Введение в заблуждение органов внутренних дел. А?

— Да какое ваше дело? – взвизгнула Анна. – Что вы лезете в нашу жизнь!

— Тогда – прошу в постель! – мужчина указал на кучу старого белья, — Докажите, что вы муж и жена! Просим! Как говорится – Горько!

— Да запросто! – задорно воскликнула Анна, — Правда, Коль?

— Подождите, подождите… Я что-то не понял. – Николай жестом осадил Анну Семеновну, которая стала снимать через голову бурую от времени кофту. — Что это за фантазии? Что вы себе позволяете?

— Ебитесь, вам сказали! – подал голос, молчавший до этого, полицейский Мошонкин.

— Вы как…. Что за амикашонство?! Это же унижение! Это издевательство над людьми. – Нколай от возмущение на минуту потерял дар Божий речи, — Кто вам дал право? По какому…

— Ебитесь, вам сказали! Сколько можно повторять? Вы что – тупой? — снова подал голос полицейский.

— Дайте мне телефон вашего начальства!

— Я наше начальство! Что вы хотели узнать? – приблизил к нему свое лицо рябой, дыхнув чесноком.

— Где записаннный, что я должно исполнял свою супружеских обязанностей в присутствовал посторонняя лицы? – волнуясь, и оттого путая падежи, произнес Заколупов на своим голосом, а голосом певца Баскова.

— Ебитесь, вам русским языком говорят, — настаивал на своем полицейский.

— Николай! Покажем им кузькину мать? – воскликнула задорно Анна Семеновна.

— Ебитесь, сколько раз вам говорить! – возмутился полицейский.

— А где написано, что вы имеете право вводить в заблуждение правоохранительные органы и миграционные службы? – рябой мужчина злобно прищурил глаза, и схватил Заколупова за грудки, — — Не хотите доказывать – собирайте вещи, и в 24 часа просим вас покинуть столицу. Отправляйтесь в свою, как ее…. Кантемировку и там ищите идиотов! Что вы нам голову морочите? Вы даже год рождения жены не знаете!

— Пусть ебутся, в конце-то концов! – беспокойно стонал полицейский.

— Тысяча девятьсот пятидесятый! – подсказала Анна Семеновна. – Ну, давай, Николай, покажем им кузькину мать! – она предприняла еще одну попытку снять кофту. На это раз ей это удалось. Она осталась в шелковой комбинации, в тех, которые имели обыкновение носить интеллигентные дамы в середине 20 века.

— Я не буду этого делать! – вскричал Заколупин и пустил петуха. – Вы… Вы не смеете!

— Мошонкин! Составляйте протокол! – скомандовал рябой мужчина. _ Мне надоел этот фарс! В конце-то концов, мы что — на базаре?

Полицейский с готовностью раскрыл планшет и сел за стол.

— Фамилие! – строго спросил он Николая.

— Коль, да давай разок! – тянула за рукав Анна Семеновна. – От нас не убудет! Пусть им хуже станет!

— Он не может! – пояснил ей рябой мужчина, приглаживая ладошкой свой аккуратный пробор, — потому что брак ваш фиктивный и не основан на взаимной симпатии и либидо! Да и какая тут может быть взаимная симпатия? Он то еще ничего, а она — Тьфу!

— Что? – возмутился Николай, — Вы хотя бы женщину не оскорбляли! Вы же просто издеваетесь над людьми!

— Ебитесь, вам говорят!!! – вскричал полицейский.

— А вы — обманываете Закон, нарушаете Государство и дурите нашего Президента! – возразила женщина-народоволец, тыча в груди Заколупова худым костлявым пальцем. — И будете арестованы до суда, как преступник, представляющий угрозу для общества!

— Пусть поебутся для начала! – строго настаивал Мошонкин.

— Он сбежит, если его оставить под подпиской о невыезде! Непременно сбежит! – согласился с ней рябой мужчина. – И еще взорвет что-нибудь! Метро или дом девятиэтажный, каким-нибудь гексогеном. Не зря же они в Москву так рвутся! Медом им тут намазано! Не сидится в Канемировке! Чего тебе в Кантемировке не сидится, тварь?

— Ну Коль! Ну давай разок! – тянула его за рукав Анна Семеновна.

— Я не Варь!

— Ебись, давай! – больно ткнул Николая в бок резиновой палкой полицейский.

— Так! Все! Пошли!- решительно сказал Николай и, взяв покорную, словно стельную телку Анну Семеновну за талию, повел ее к койке. Он резко, будто стриптизер-новичок, сорвал с себя брюки, рубашку, носки, с трудом нашел в куче серого, зловонного тряпья простынь и залез под нее. Рядом с ним бесформенной тушей рухнула Анна Семеновна. Пружины взвыли. Комиссия придвинула стулья поближе к кровати. Женщина села ближе всех.

— Я не понял, вы что, так и будете на нас зырить все время? – возмутился Николай.

— А вы полагали, что мы позволим вам еще раз обмануть государство? – с сарказмом спросил его мужчина. – Может, хватит дурачить нас? Все! Кончилось ваше время, аферисты! Хватит! Домой пора! В Кантемировку! Аля-улю!

Николай с омерзением отвернулся от «комиссии» и вял за грудь Анну Семеновну, всуе пытаясь побороть отвращение и пробудить в себе желание. Анна Семеновна, восприняла этот жест, как команду «Старт!» и стала своей шершавой рукой проворно тормошить поникшее, оскорбленное и униженное хозяйство Николая. Тот в свою очередь сквозь складки кожи достиг влажной, волосатой, жесткой, словно сапожная щетка, дряблой «киски» своей «жены» и, закрыв глаза, стал с усилием представлять себе, что он лежит с Жанной Фриске. Потом пытался представить Анну Семенович, но чувствовал только Анну Семеновну.

— Видите? – комментировала, призывая к вниманию своих коллег, худая женщина, — Как он смешон в своей лжи! Я так и знала! Я была абсолютно уверена! У него ничего не выходит и не выйдет! Потому что он женился только из-за прописки и штампа в паспорте! Это брачный аферист! Импотент!

— Тихо вы! Вы мне мешаете сосредоточиться! – вскричал Николай разражено! – Ты можешь пососать? – шепотом обратился он к Анне Семеновне.

— Конечно, милый! – мурлыкнула Анна Семеновна, обдав Николая запахом мокрой пепельницы, и словно опытный дайвер, нырнув под простынь, принялась с жаром обрабатывать «малыша». Через десять минут Николай Заколупов почувствовал, что дела пошли на лад. Он ласково отстранил голову Анны Семеновны и, перевернув ее на спину, легко вошел в ее необъятную Вселенную. Уткнувшись в конопатое плечо женщины, чтобы не видеть лица, он стал торопливо совершать фрикиции. «Скорее бы конец! Скорее бы! Ну, давай же!» шептал он про себя, слыша возле уха пыхтение и постанывание Анны Семеновны.

— Кажется, пошло дело, — сказала женщина.

— Ага, — согласился прыщавый, — Конечно, она же ему пососала! Так бы и я мог…

— В смысле — пососать? – спросил Мошонкин.

— Да нет. Возбудиться. – смутился мужчина и поправил свой аккуратный пробор.

— Давай, парень! – переживал полицейский, — Жми! Сделай ее!

— Ты не нее смотри! Смотри на нее! Она же твоя жена! – приказывала женщина. – Что – противно?

— Прекратите комментировать сейчас же! – прикрикнул на них Николай, — Что же это такое! Вы что на футболе?

— Да, ребята, мы же мешаем ему… — согласился полицейский.

Наконец Анна Семеновна с хриплым, сдавленным криком висельника, кончила, возвестив привередливым законникам и фарисеям, о том, что любовь, Правда и Закон восторжествовали! Некоторое время Николай, тяжело дыша, лежал без движения на обширном теле Анны Семеновны, как на копне сена.

— Мущщина! Живой? – тронула его за плечо женщина. Мошонкин хохотнул.

— Ну что, Николай! Поздравляю! – рябой мужчина с доброй улыбкой пожал руку лежащему Николаю, — Ведь можно было сразу по-хорошему. По-простому, по-русски, как мужик, без ваших провинциальных кантемировских фокусов? Мы же ничего сверхъестественного от вас не требуем?! Разве не так?

— Так, — согласился Николай.

— А иначе, как мы выявим брачных авантюристов и подлецов, пользующихся бесправными и бедными москвичками? Так ведь?

— Так, — согласился Николай.

— Держи краба, братан! – полицейский по-доброму встряхнул руку Заколупина, — Так держать! Тока ты частишь немного. Ты, как спринтер, а надо, как марафонец. Бабе надо помедленнее и пдольше, чтобы она удовольствия схватила. Мне мой психоаналитик всегда так говорил. Быстро не надо, мы же не животные!

— Энее-бене-рекс! Квинтер-финтер-жекс! Эене-бене-раба! Квинтер-финтер-жаба! Вы поняли, что я имею в виду? А? Николай? – хохотнула женщина-комиссар, — Мы встретимся теперь через пол-года! Раз в полгода мы проверяем законность и легитимность браков. Нас не наебешь! Так что, Николай, прощаемся не на долго! – она хитро подмигнула Николаю и игриво погрозила ему пальчиком. – Адье! Полгода плохая погода! Полгода почти никуда!… – фальшиво пропела она.

Анна Семеновна, не одеваясь, босиком, проводила гостей до двери, закрыла за ними. Николай сидел в кровати, укрывшись грязной, пахнущей мочой, простынею, тупо уставившись на черного таракана, медленно и бесстрашно ползущего по обутым в лапти ногам, невезучего переселенца, законченного мертвеца, лежащего в безлюдной степи возле повозки, на картине русского художника Сергея Васильевича Иванова.