САРА

    Подъезжая к своему дому я увидел чужую машину. Серый Пежо с помятым крылом. RUS - 45603. Меня ждал сюрприз в лице очаровательной журналистки. (Белый жакет и жаккардовая юбочка, едва прикрывающая попку. Silk and rayon velvet. By Alberta Ferretti. $1358 Брови прямые, проработанные черным карандашом. Верхнее веко - с растушевкой, горизонтально. Нижнее веко вместе с ресницами запудрено светлой пудрой. Тени матовые. Растушеваны и мягко переходят от черного через коричневый, в насыщенный желтый). Она сидела в холле, пила херес Malaga blanko dulce и играла с моим Трофимом в Monopoly. Я кивнул ей насколько мог приветливо и поспешно, стараясь не навонять, прошмыгнул в ванную. Я уже привык, что стоит мне только попасть в какую-то переделку, как тут же появляется на горизонте очаровательная девушка. Или же наоборот, стоит только появиться на горизонте очаровательной девушке, как я тут же попадаю в какую-нибудь вонючую переделку! Что за чертовщина! - думал я, смывая с себя говно под душем. Коричневые зловонные разводы стекали на дно ванны и исчезали в дырке ванной, образуя причудливые узоры. - Почему эта жопа в подвале так агрессивно повела себя по отношению ко мне? Что это за лаборатория? Может быть, в этой лаборатории готовили жопы для трансплантации! Жопа ждала своего заказчика! Эта версия мне понравилась, и я не стал ее отвергать. Пусть будет.
    Я появился перед своей очаровательной гостьей во всем чарующем блеске своего великолепия. Я решил, что смокинг будет вполне уместен (Kurt Mail $300, Рубашка Mercury $80, Бабочка Gold Galley Долларов примерно сто! Не знаю точно. Я ее у кого-то украл. Не помню у кого. Пьян был изрядно. На какой-то вечеринке).
    Трофим при моем появлении с видимым сожалением убрал свою заскорузлую руку с ее девичьей коленки, потупясь и что-то недовольно бурча удалился за коктейлем. Девица была в самом деле хороша. В принципе она вполне могла бы заменить мне в моей жизни недостающего удовлетворения в молодости и красоте, которое я пытаюсь найти в своих жалких попытках соблазнить целомудренную Сашеньку.
    Я нахожусь в том критическом возрасте, когда необходима постоянная эстетическая подпитка. Дело в том, что со мной охотно делят ложе в основном женщины бальзаковского возраста, и старше. Только для них я еще представляю мало-мальский интерес. Но и на этом, как говорится - спасибо! Спасибо хоть за тех, обездоленных, от которых легкомысленная молодежь воротит морды. А моей увядающей душе необходима молодая энергетическая подпитка. Хотя, конечно, силы мои уже не те! На исходе, что называется. Я еще хорохорюсь, петушусь. Сегодня, на пятом десятке своей жизни, я наконец-то понял, отчего старичков всегда тянет на молоденьких девчонок. Происходит обыкновенный процесс энергетического обмена. Старички подпитываются энергией молоденьких девочек. Выступают в роли энергетических вампирчиков. Хотя кроме этого такая необходимость в молоденьких девчонках существует и для самоутверждения и самообмана. А! Я еще нравлюсь юным девчонкам! Значит я еще не стар! Панический страх перед старостью толкает старичков на безрассудные романы, на абсурдные эксперименты со своей внешностью и физиологией. Страх перед старостью, не перед смертью, заметьте, толкает старичков на то, чтобы отказать себе в самом обыкновенном удовольствии: надраться, накуриться и нае…ся всласть ! Старичок оставляет себя еще на разок! Про запас! В молодости же наслаждаешься на полную катушку, не задумываясь, а хватит ли еще на разок. О! Безрассудная молодость!
    Однажды мой друг, Гер, пришел неожиданно ко мне навеселе и застал у меня двух очаровательных легкомысленных шлюх. Он посмотрел на них, вдохнул с сожалением и сказал, покачав головой:
    - Ну надо же! А я как раз сегодня с женой … так сказать… баловался! Какое безрассудство!
    Этот пример очень красноречиво свидетельствует об эманации наших чувственных притязаний во времени.
    - Знаете, детектив, я хочу об этом преступлении написать так, как до меня еще никто не писал! - сразу приступила к делу Сара. Так звали эту талантливую журналистку, о чем свидетельствовала надпись на двух языках на аккуратном квадратике картона, висевшему нее на груди: "Сара Рени"
    "Чувашка!" - безошибочно определил я.
    - Я хочу , чтобы в моем материале главным была не жертва и не преступление, не кровь и жестокость, не трупы и полицейские, а простые человеческие отношения. Человеческая доброта. Тепло души. Любовь! Вы меня понимаете? - с надеждой смотрела она прямо в мои бездонные глаза.
    - Любовь! Понимаю! - с готовностью поддержал я. - Именно этого не хватает в милицейских сводках! В мире так много жестокости, Сара. А в сводках - в особенности! Людям вовсе не обязательно знать всю правду! Вы правы! За каждым преступлением стоит человек! Да, да! Человек! Как бы это не казалось странным и невозможным! Человек с его радостями и несчастьями. Каждый человек любил и был любимым! Вот что главное в каждом преступлении! Найти те ниточки, связывающие жертву и преступника, любовь и ненависть, добро и зло, милосердие и жестокость!
    Сара невольно заслушалась меня, приоткрыв свой очаровательный ротик.
    - Вы, случаем, не поэт? - спросила она меня неожиданно.
    - О, да! Конечно. Песенник! Каждый детектив - это всегда непременно - поэт! У нас все детективы уже опубликовали по парочку стихотворных сборников. Я уж не говорю, сколько наших стихов передается из уст в уста, ходит в народе в многочисленных списках! К сожалению, не все стихи сейчас можно опубликовать. Некоторые содержат информацию, которая может помешать следствию, но кое-что все-таки публикуется…
    Я подлил ей хереса в бокал. Я всегда подливаю дамам в бокал, чтобы они побыстрее закосели. Мне кажется, что бухие дамы гораздо умнее трезвых. С ними тогда гораздо интереснее вести беседу. Сара сделала несколько мощных шумных глотков. Она всосала добрую половину бокала. Потом подумала и высосала и злую половину.
    - Мне кажется, что в подаче криминальных событий у журналистов существует стереотип, который они не могут и не хотят преодолеть. Они прежде всего видят преступление, а не человека!
    - Абсолютно согласен с вами, Сарочка! - я от волнения шумно сглотнул и одобрительно похлопал ее по руке, да так и оставил свою руку на ней.
    - Я же хочу, чтобы прочитав мой материал о том или ином преступлении, читатель почувствовал сострадание, чтобы он стал чище, честнее, добрее…
    - Как я вас понимаю! Ведь это так похоже на то что делаем мы! Ведь раскрывая преступление, мы хотим, чтобы каждый преступник осознал всю меру своей вины перед общество, и перед каждой своей конкретной жертвой. Чтобы преступник стал добрее, человечнее. Чтобы преступления приобрели какое-то человеческое лицо!
    - Правда? Вы тоже считаете, что в подаче криминальных материалов не хватает душевности и человечности?
    - Ее и в обыденной жизни не хватает, Сарочка! Ох, как порой не хватает! - я неожиданно притянул ее своими сильными руками и жарко поцеловал в губы. Она словно ожидала этого и приняла меня в свои жаркие объятия, прижалась ко мне своим хрупким дрожащим от страсти телом. Рука моя как-то сразу вроде бы и против моей воли оказалась у нее между ног. Там было жарко и уютно. Тут по закону подлости должно было что-то произойти. Я не удивился и даже не вздрогнул всем телом, когда сзади что-то громыхнуло. Я оглянулся. Так и есть. Это пришел мой великовозрастный балбес. Мой сын. Митька!

МИТЬКА

    Он приходит ко мне раз в неделю. Сегодня как раз - родительский день, о чем я совершенно забыл… А вообще Митька постоянно живет со своей мамой. Моей первой женой. Дай ей Бог здоровья! Это я говорю совершенно искренне, потому что у моего сына такой же отвратительный характер, как и у меня. И жить с ним (так же как и со мной) не всем под силу. Вот оттого-то со мной и никто до сих пор не живет. А только встречается и дружит! Слово-то какое хорошее - дружит!
    - Здравствуй, сынок! - сказал я как-то вяло неубедительно и уныло. Я сегодня не в педагогическом настроении. Вообще-то мы с ним дружны. А что нам ссориться. За те пару часов в неделю, что мы общаемся мы не успеваем поссориться. Да и ни к чему это нам. Я пока что ему нужен. - Привет! - буркнул сын. Он не называет меня "папой". Он никак меня не называет. Для меня у него нет названия. Принципиально. Потому что я его по мнению света, по мнению толпы - бросил. Кинул! В сущности, конечно, так оно есть. Но признаваться в этом себе или кому бы то либо как-то не очень приятно. Гораздо удобнее говорить себе, что не сложилось, что такая судьба - злодейка. Но одно становится очевидно, что в любом случае, ничто не мешало мне уделять своему ребенку чуть-чуть больше внимания. И вот сейчас он стоит передо мной, худой, нескладный, ершистый, с большими оттопыренными ушами, с малиновым ирокезом на голове…
    - Ну, проходи! - пригласил я его. Он внимательно, из под лобья, искоса, испытующе оглядывает Сару. Не по мальчишески похотливо блестят его глаза.
    - Сын мой! - представил я его Саре. - Митька!
    - Большой мальчик! - оценила Сара.
    - Да уж и не мальчик поди… - предположил я.
    - Да у них это сейчас быстро…
    - Как там мать? - спрашиваю я из вежливости. Хотя мне абсолютно неинтересно, как там его мать.
    - Пьет! - отвечает сын лаконично. Дело в том, что моя бывшая жена как-то однажды не очень удачно упала, сломала себе обе ноги, и теперь сидит инвалидом, изнывая от безделья и безысходности, ну и потихонечку как бы спивается. Но самое ужасное в этой истории то, что я, вместо того, чтобы сочувствовать и переживать, злорадствую в глубине души, потому что не могу избавиться до сих пор от гнетущей, испепеляющей, изнурительной и совершенно ненужной неприязни, хотя прошло около пятнадцати лет с тех пор как мы расстались. Я уверен, в том, что она спивается, напрямую виновата моя отрицательная энергетика, моя обида и отвращение. Но сделать с собой ничего не могу.
    - Как учишься? - задаю я вопрос, который, как мне кажется наиболее подходит для родительских отношений. Самое, что называется - то!
    - Отвратительно. - отвечает сын и в смущении начинает кушать банан. Да я это и без него знаю. Но мое влияние на него весьма условно. Я не могу от него требовать, поскольку виноват перед ним. А журить я не умею, да и не хочу.
    - А на голове у тебя - что?
    - Прическа! - отвечает он смутясь.
    - Сейчас так уже не носят! - деликатно замечаю я.
    - Ты безнадежно устарел. - парирует сын. У него свое мнение, и мой авторитет не в состоянии его поколебать.
    - Поди, денег надо? - спрашиваю я утвердительно, чтобы нарушить неловкое молчание, хоть чем-то заполнить паузу. Хочу дать ему откупные и взять отгул.
    - Надо! - соглашается сын, оценив обстановку. Вообще-то он молодец - не хапуга. Всегда сдержан в своих желаниях.
    - Надеюсь не на оружие и наркотики?
    - На девочек!
    - Ну это - ладно! На девочек - можно! Лишь бы не на мальчиков…
Взгляд его многозначительно останавливается на бутылке хереса.
    - А ты видел, чтобы я пил? - спрашиваю я его. - Это для гостей!
    Я каждый раз при наших встречах пытаюсь убедить его в том, что алкоголь и наркотики, страшная и непоправимая заразная болезнь, и что избежать ее можно лишь полностью отказавшись от них. Сам я несколько раз лечился от алкогольной зависимости, но все бесполезно. Пью по прежнему. Окончательно спиться мне не дает моя постоянная занятость и напряженный график работы. Я просто вынужден время от времени быть трезвым. Но при нем я не пью!
    - А я ничего! - отвечает сын благодушно и жадно поглощает банан…
    - То-то же… - Я выделяю ему пару сотенных.
    - Добавить бы надо, хозяин… - замечает он, пытаясь вымогать деньги остроумно. У него это получается. Я стараясь скрыть печаль, добавляю ему еще пару бумажек.
    - Ну, я пошел? - спрашивает он.
    - Ну, ступай! - отвечаю я. - Бананов возьми с собой!
    - А! - он, с набитым ртом дожевывая очередной банан, машет рукой.
    - И это… Маму слушайся!
    - О! Непременно! - отвечает он, сделав страшное выражение на и без того непривлекательном лице, и скрывается за дверью вихляющейся независимой походкой.

< дальше >     < на ZOPA оглавление>

А.Мешков