|
||
|
АЛКОГОЛЬ | |
Откат по полной программе
Хью Эндропп Стервуд, немолодой, но
уже кадровый рабочий американской корпорации
"Интерхарчкорпорейшен" уже несколько часов
подряд стоял перед выбором. Наконец он присел и
задумался. Впервые в жизни ему приходилось
делать такой мучительный выбор. Хью Эндропп
Стервуд собирался в отпуск в Россию, в страну его
голубой мечты, хотя сам он был давно уже черным от
постоянных забот и волнений, присущих
американским рабочим при капиталистическом
способе производства и частном характере
собственности на средства производства, при
концентрации капитала, постоянном переедании и
перманентном назревании революционной ситуации.
Еще будучи маленьким мальчиком (в
Америке большие мальчики – редкость!), Хью слышал
много интересного о далекой России от Билли
Яйкинса, глухого негра, русского эмигранта
второй волны. Яйкинс, по его собственным словам,
был выдворен из великой державы за расистские
убеждения, оппортунизм и великодержавный
шовинизм. Но все знали, что для глухого Яйкинса
brehat ne pahat – chto dva paltsa obossat! Но Хью верил Яйкинсу. Как
верил в ту великую державу, которая целью своего
существования ставила прежде всего заботу о
человеке труда, для которой главными лозунгами
были: свобода, равенство, братство, экспроприация
экспроприаторов! Как-то раз-другой Хью разыскал в
одной из пожелтевших свежих подшивок российских
газет объявление следующего характера:
"Экзотический отдых на берегах Воронежского моря!
Десятизвездочные отели! Туалет, горячая вода. Изучение
и непосредственное участие в национальных русских обрядах!
Непринужденное общение с носителями языка и русских традиций".
Взволнованный Стервуд загорелся острым желанием
во что бы то ни стало посетить матушку-Россию.
Ведь жизнь проходит день за днем… И он стал с
нетерпением ожидать долгожданного отпуска и
готовиться к нему как к величайшему событию в
своей жизни. Наконец-то! Наконец-то он увидит
матушку-Россию! "Велика Россия, говаривал порой ночной,
загадочно улыбаясь желтозубой улыбкой эстет и извращенец,
дуэлянт и бретер, обаятельный собеседник старина Яйкинс,
да отступать, понимаешь, некуда!" Хью Эндропп Стервуд за свою
долгую нелегкую жизнь больших богатств не нажил.
Лишь только года, как пел его любимый заокеанский
певец Вахтанг, да небольшой двухэтажный домик в
Оклахоме без бассейна, да старенький "Линкольн".
Но зато он никогда не отказывал себе в
удовольствии немного попутешествовать всласть
да в охотку. Во многих странах успел побывать
старик Стервуд, во Франции и Никарагуа (со
столицей Манагуа!), в Кирибите и Тувалу, в Токелау
и в Барбуде, в Того и Пидариру, лишь только
могучая Россия оставалась для него недоступной.
Консервативные американские власти поставили
надежный жесткий железный занавес, оберегая
американскую пуританскую молодежь от
тлетворного влияния Советов. Однако дерзкий,
охочий до знаний Стервуд вместе с глухим
Яйкинсом по ночам на чердаке тайком от близких и
дальних слушали далекие зовущие позывные
"Маяка", а по праздникам, на тесных кухонках,
нажравшись хрена, лука и самогона, тихонько
горланили запрещенные хиты Серафима Туликова и
Александра Буйнова, слушали песни
Краснознаменного ансамбля имени Александрова,
записанные кустарным способом на рентгеновских
пленках. Старик Стервуд стал готовиться к своему
первому путешествию в мечту. Он засел за
компьютер: изучал русский язык по программе
"Русский платиновый". Старый Яйкинс научил его
лузгать семечки, щегольски харкать и залихватски
по-русски громко пукать, пить из горла знаменитую
русскую настойку "Фекальный аромат", держать
пальцы веером и курить запрещенные всемирной
ассоциацией здравоохранения сигареты "Памир".
Стервуд даже выучил русскую народную песню
"Мальчик хочет в Тамбов".
Стервуд продал машину и дом и на все
деньги купил российские рубли (прямо у менял
возле банка). Предусмотрительно зашил их в трусы
(Яйкинс предупредил о зверствах российской
таможни), а трусы спрятал во втором потайном дне
чемодана и прикрыл еще одними трусами, только
более грязными, в надежде, что таможня
побрезгует. А второе, потайное дно чемодана
прикрыл еще одним дном, третьим, четвертым… Этот
чемодан вложил в другой, размером поменьше. Купил
путевку в туристическом агентстве и в один из
жарких летних дней сел на самолет компании
"Аэрофлот" и был таков. В Аэропорте Стервуда
встретил представитель туристической фирмы,
здоровенный русский конопатый краснокожий в
американской бейсболке, в американских джинсах и
американской куртке с американскими золотыми
перстнями на толстых пальцах. Стервуд раньше из
русских общался разве только что с черным да
глухим Яйкинсом, поэтому с интересом разглядывал
так близко своего гида.
– Ну что? – спросил гид, дыхнув на
Стервуда каким-то необычным, новым экзотичным
ароматом. – Начнем, что ли? Это дело надо обмыть!
– Обмии-и-ить, – словно эхо повторил
Стервуд незнакомое, но такое близкое слово.
– Да! Да! Обмыть! – подтвердил малый. -
Традиция, брат, у нас такая! Обмывать! Ты ведь,
брат, у нас первый будешь! Да! Да! Не едет сюда
американец! Не едет! А ты, вишь, приехал!
Они сели прямо на чемодан посреди
бескрайней российской степи, и краснокожий малый
ловким движением зубов вытащил из горлышка
здоровенной бутыли бумажную пробку, свернутую из
газет. Разлил мутноватую жидкость в алюминиевые
кружки. С лязгом чокнулись. Выпили. Стервуд с
трудом сдержал рвоту, икоту и недержание.
Несколько минут его корчило и корежило. Он с
закрытыми глазами искал что-то в воздухе.
– После первой – не закусывают! – пояснил
индеец. – Теперь за жизнь надо говорить! Вот у
тебя, Билл, какая жизнь?
– Караше! – вымученно улыбнулся Хью
Эндропп Стервуд.
– Вот… А у меня хреново! Так что, давай -
за жизнь! Билл!
Выпили еще. После четвертой корежило
уже не так сильно. Потом наступило какое-то
затмение. Стервуд последующие события помнил не
очень отчетливо. Поэтому пытливый Яйкинс так
ничего толком и не поймет из его рассказа. Помнит
лишь только то, что все русские национальные
обычаи не отличались особым разнообразием. Его
возили к каким-то небритым людям, которые
говорили с ним за жизнь и пили, не закусывая.
Словно в каком-то сне мелькали чередой какие-то
павильоны с круглыми столиками, за которыми
можно было постоять. (Видимо, чтобы не
задерживаться в одном павильоне более
положенного срока!) Просыпался он в какой-то
маленькой комнатушке, осознавая себя лежащим на
диване одетым и обутым. Утром они с краснокожим
гидом шли в пивную и пили пиво, доливая в него
немного водки.
– Стоп! – сказал вдруг однажды тревожно
рыжий краснокожий индеец, взглянув на часы. -
Теперь – песня! Песню забыли!
Он сосредоточился, напрягся, и
неожиданно в его горле что-то захрипело,
заклокотало, заурчало, ухнуло, прорвалось, и в
затхлое смутное пространство полилась
диковинная протяжная мелодия. И было в этой
мелодии столько боли и в тоже время беспечной
радости, что у Стервуда в глазах заблестели
предательски прозрачные капельки. Ему слышалось
в этой непонятной песне и грохот революционных
выстрелов, и радость праздничного салюта, звон
бокалов и грохот новостроек, трели соловья и
рокот космодрома, бездонный шум моря и крик
роженицы…
Стервуд, свесив уставшую и отяжелевшую
за время путешествия голову, обхватив руками
виски, внимал незнакомой мелодии и тихонько в
голос не то вторил, не то просто выл…
А.Мешков, размещено в ХХ веке