Как-то, гуляя по городу, я проголодался, что бывает со мною крайне редко. На улице Единства и борьбы противоположностей я набрел на заведение с надписью кафе "Вечность". Обладая достаточной смекалкой, я решил, что смогу здесь утолить столь нехарактерное для меня чувство голода. Я открыл массивную дверь красного дерева и оказался в просторном яркоосвещенном помещении с низкими сводами. Ко мне со всех ног, развязной походкой, вихляя бедрами, бросился немолодой, но и не старый, ни худой, ни толстый, с виду порядочный человек в синем помятом халате и с малярной кистью в руках, с которой капала ярко-оранжевая краска.
   – Что вы хотели? – спросил он, не добегая до меня, настороженно остановившись в трех метрах.
   – По большому! – с достоинством ответил я.
   – Прекрасно! – всплеснул руками человек, от чего капли ярко-оранжевой краски попали мне на великолепный клетчатый пиджак свободного покроя и на гладко выбритое лицо. – Только учтите – у нас за валюту! - добавил он, изучающе глядя мне в глаза, ожидая увидеть смятение и негодование.
   – У меня давно уже не было других денег, кроме валюты, – успокоил я его, подавая трость. Трость он, однако, не взял, а проводил меня к столику, стоящему в углу вплотную к железной двери с глазком посередине, хотя все остальные столики в кафе были совершенно свободны. Заметив мой недоуменный взгляд, мужчина (как я понял – официант) объяснил: "Остальные – не обслуживаются!" и стремглав бросился прочь от меня. Я же пока преспокойно изучил меню. Вскоре прибежал и официант, правда был он уже в белоснежной рубашке с жабо, в красивых атласных стеганых штанах галифе и со счетными палочками в руках. На голове в волосах кокетливо приколота искусственная роза. Видимо, он был травести или пидаром.
   – Итак? – спросил он выжидательно и приготовил палочки для счета.
   – Принесите мне бульон из черепахи… Омары у вас свежие?
   – Очень!
   – Они у вас Хайямы?
   – Не все.
   – Мне порцию лапок омаров…
   – Мы омаров не расчленяем. Это жестоко! – прервал меня официант строго.
   – Ну хорошо, хорошо… Давайте целых, – вздохнул я тяжело. Я так ненавижу целых! – Только полейте их соусом H₂CO₁₄!
   – Как прикажете-с! – склонил голову официант.
   – К сожалению, из спиртосодержащих у нас только гидрат окиси гафния с концентрированным соком кактуса.
   – Прекрасно! – ответил я вслед стремительно бегущему официанту.
   Музыканты оркестра лениво настраивали свои инструменты, а дирижер строгал палочку. Однако настроились они быстрее, чем дирижер выстругал палочку, и поэтому тот дережировал недоструганной палочкой с сучками, задоринками и с нежными весенними листочками. Кто-то внимательно глядел на меня через глазок железной двери. Едва я только хотел поразмыслить об этом, как дверь внезапно открылась, опрокинув мой столик, мой стульчик и меня самого на выляпанный оранжевой краской пол.
   Из двери показалась миловидная женская головка, а затем и сама обладательница этой головки в шелковом ажурном комбидресе. Она сказала мне как бы между прочим:
   – Прошу прощения! – а затем уже громче дирижеру: - Хосе! Чуть потише!
   – Что? – переспросил глуховатый Хосе прекратив, махать своей палочкой и превратившись весь во внимание. Этого превращения Никто из музыкантов не заметил, и все продолжали играть галоп.
   – Что, что! Через плечо! – девушка психанула и исчезла за дверью. Я поставил стол на место и сел в ожидании обеда. Официант не заставил себя долго ждать. Через час под звуки галопа он легким аллюром уже скакал в мою сторону с подносом в руках. Приближаясь ко мне, он перешел на кентер (аллюр с обыкновенной длиной шага), а за несколько метров до меня неожиданно рванулся в карьер и застыл передо мной как лист перед травой. И в то же мгновение, по мановению недоструганной палочки дирижера смолкли звуки галопа, исполняемые оркестром. Лишь только геликон по инерции проскакал еще несколько лишних тактов. Дирижер легонько стукнул музыканта дирижерской палочкой по голове, и тот сразу проснулся, потирая безобразную шишку, выросшую в одночасье на месте удара. Официант поставил передо мной бульон в большой алюминиевой миске, омаров в фарфоровом блюде работы древних китайских мастеров и гидрат окиси гафния, серебристого цвета напиток плотностью 13,09 г/куб.см и температурой плавления 2230 градусов по Цельсию. Омары были действительно свежие. Они ползали по фарфоровому блюду и пытались языком слизать соус Н₂СО₁₄ и выползти на стол. Однако в бульоне плавали какие-то дощечки, опилки и даже волосы.
   – Официант! – стараясь казаться строгим, сказал я. - Что это за дощечки плавают в черепаховом бульоне?
   – Ну это просто! – ответил он. – Дело в том, что черепаху мы ловили в синем море-океане, а там накануне произошел прискорбный случай! Корабль "Титаник" нарвался на рифы и затонул! Вот оттуда и щепки! – Официант снял с головы искусственную розу и застыл в минуте молчания памяти погибших на "Титанике".
    Я тоже снял свое кепи и встал. Постояв так с час, я спросил, чтобы не молчать:
   – А много было жертв?
   – Судя по волосам в вашем бульоне – много! – ответил официант, вставляя розу обратно в прическу. В этот самый миг дверь снова стремительно открылась, опрокинув на меня стол, бульон из обломков кораблекрушения, омаров в соусе и главное гидрат окиси гафния, который сразу прожег мне клетчатый пиджак!
   – Да что же это за б…ство такое! – вскричал я, не в силах более сдерживаться! – Да кончится это когда-нибудь?
   – Прошу прощения за беспокойство, – сказала девушка уже без комбидреса. – Хосе! Я сказала потише! Это не значит, что совсем не надо играть!
   – Че? – спросил дирижер, отрываясь от строгания палочки. Он ее уже почти дострогал. Она стала толщиной со спицу и при взмахе прогиналась! Собственно чего и добивался Хосе.
   – Через плечо – не горячо? – психанула миловидная девушка и, хлопнув железной дверью, исчезла.
   Я стряхивал с пиджака обломки кораблекрушения и вцепившихся в меня омаров, при этом ругался, как боцман с того же корабля. Официант суетился возле меня, пытаясь отодрать омаров. Он отдирал их вместе с кусками пиджака и с лоскутами моей кожи.
   – Их еще можно съесть! – уверял он меня. – Они еще свежие! – Однако за сломанный стул вам придется заплатить! Это стул работы мастера Гамбса и Фаберже!
   – Стоп! Стоп! Стоп! – раздался вдруг властный крик. И из-за тяжелой портьеры вышел какой-то седой мужчина в нанковых штанах и с трубкой мира в зубах. Он хлопал в ладоши!
   – Никуда не годится! Ни к черту!
   – Что значит, никуда не годится? – возмутился я. – Вы посмотрите, что они сделали с моим пиджаком?
   – Успокойтесь и не будьте мелочны! Сережа, я тебе скажу, что вот он, – мужчина больно ткнул мне пальцем в грудь, – хоть и непрофессионал, простой прохожий, а играл лучше, чем ты. Вчера было гораздо лучше… Ты не должен заискивать перед посетителем… Мужчина продолжал объяснять что-то официанту, а из-за портьеры выходили мужчины с камерами, софитами, микрофонами. Некоторые курили, другие укладывали аппаратуру в ящики. Тут же была и миловидная девушка, правда уже в длинном махровом халате. Она тоже курила и смеясь что-то рассказывала толстяку-коротышке с черными, видимо, крашеными усами, похожему на Адабашьяна. Всем было отчего-то весело.

  А.Мешков

<< & >>