Голос

    Друцулу Ибанько во сне случился голос: настойчивый, сиплый и надтреснутый. Он сказал: "Ибанько! Ступай в Сан-Томе и Принсипи!". Голос был пропитый, но вместе с тем строгий. И хоть сказал он это не грубо, но с той долей императивной интонации, услышав которую, понимаешь, что с тобой не шутят.
    Друцул был не из тех парней, что заслышав шум драки, бегут вон из кабака. Он предпочитал смотреть судьбе прямо в ее наглую морду. Поэтому, проснувшись утром, он, не медля ни секунды, взял у сына учебник географии и отыскал на карте эту самую Сан-Томе и Принсипи.
    – Далековато будет! – подумалось ему. Однако против голоса не попрешь! Друцул знал, что голос свыше является не всем и не всегда. А раз он вдруг ни с того ни с сего взял да и явился ему, Друцулу Ибанько, значит, что-то важное и дельное затевается там, в далеком Сан-Томе. Что-то такое, без чего ни Друцулу не прожить, ни самим жителям в Принсипе.
    – Надо ехать! – решил не колеблясь он.
    Продал квартиру и дом, на все деньги купил себе валюты – добры. Жене и детям сказал, что пару лет ему необходимо побыть одному: подумать, взвесить ситуацию, поразмышлять: так ли он живет, там ли…
    Взял билет на самолет через Кигали, что в Руанде, да и был таков. Другой день, глядь, а он уже в столице, городке Сан-Томе.
    Городок – так себе. Ничего особенного. Много негров. Можно даже сказать, что в основном – негры. А если быть до конца уж точным – то одни только негры. Но Ибанько это ничуть не разочаровало. Им руководило чувство долга. Раз голос сказал – значит – надо!
    В этом самом Сан-Томе была такая же ситуация, как и в России. Безработица, постоянные невыплаты заработной платы, коррупция, инфляция, акции неповиновения: гражданского, военного и военно-морского; демонстрации и митинги. Словом, шла обыкновенная российская жизнь.
    "Зачем было менять-то шило на мыло. Один хрен!" – думал Ибанько, скучая по жене и детям. Друцул, несмотря на безработицу, жил безбедно, благо деньжата у него пока еще водились. Но со временем деньжата перестали водиться. Но Друцул мужественно и стойко терпел все невзгоды. Иногда он по ночам обращался к голосу: "Ну приехал я, как договаривались, в Принсипе! Ну! А дальше! Дальше-то что?".
    Но молчал в ответ голос. Ничего не говорил. Нечего ему было сказать Друцулу Ибанько. Видимо, погорячился он тогда с советом, не подумал. Вроде бы как своим молчанием он просил извинения у Друцула.
    Друцул, конечно, понимал, что и у голоса могут быть накладочки. У кого ж их не бывает! Ну не получилось, и ладно. Но ты хоть подскажи, зараза, что дальше-то делать? Как жить-то?
    Поначалу Друцул выходил на главную площадь и стоял целыми днями под палящим солнцем с протянутой рукой. Но африканцы его не понимали и проходили мимо. Друцул начал нервничать.
    Наконец, однажды ночью, когда Ибанько спал под пальмой, положив под голову половинку кокосовой скорлупы, он услышал смущенное покашливание свыше, какое-то кряхтение и через несколько часов, голос тихо сказал:
    – Ты, это… парень… В общем, поезжай домой! Тут ловить не хрена!
Друцул от возмущения чуть было не вскричал.
    – Да вы что там! Ох…ли? Я жил себе, никому не мешал… Ё… –заплакал тогда Друцул. Запечалился. Захотелось уйти из этой жизни в другую: с женой, с детьми, с пьянками, скандалами, с коррупцией и взяточничеством, безработицей и инфляцией, словом, в Россию! В Россию! Но судьба уготовила ему другую долю.
    Немало пришлось пережить в Сан-Томе Друцулу Ибанко, простому российскому пареньку из глубинки. Был он и чистильщиком ног возле здания администрации Сан-Томе, и вышибалой на деревенских ритуальных праздниках, и жрецом-птицегадателем (он гадал, предсказывал судьбу по движению, по полету громадных африканских пичужек), и велорикшей, каталой и кутилой, и гувернером в семье нового африканского. Одно время связался с преступными группировками, но был оттуда исключен за недостойное поведение. Всякое бывало.
    Но однажды на одной из многолюдных улиц Сан-Томе его заметила одна очаровательная заезжая туристка. Она поманила его пальчиком и сказала мягким проникновенным голосом:
    – Я есть иностранная туристка. Ти минэ отшень нрьявишься! Я есть отшень богатий! Мой папа Биназир Бхутто!
    – Да?! Но это… Биназир – это женщина! – хотел вскричать в ужасе Друцул, но что-то его удержало. Это были два охранника. Они втолкнули Ибанько в пролетавший мимо вертолет ВВС Африки и повезли в Индонезию, на родину его новой жены. Про Беназир Бхутто его невеста не наврала. Правда, он был ей не папой, а мужем. Но тогда Друцул этому не придавал никакого значения.
    И зажил Друцул Ибанько весело, зажиточно и активно. За хорошую службу его вскоре повысили до главного Мужа, и он получил право первой ночи и сапоги на два размера больше, чем остальные.
    А однажды ночью, когда он спал под тентом со своим напарником Бекцилом Бхуттом, ему вдруг снова случился давешний голос. Голос прокашлялся и молодцевато, с наигранной бодростью и задором сказал: "Ступай-ка ты, Друцул, в Винуату!"
    – Иди-ка ты сам туда! – ответил Друцул и перевернулся на другой бок.

  А.Мешков

<< & >>