Поэт домашний, серый…

    Что неприятно поразило и привело в замешательство Ливерухина по возвращении из длительной командировки домой, так это то, что в гостиной прямо на паласе спал какой-то неопрятный, лохматый и нечесаный человек в дырявом носке и в его, Ливерухина, пижамных брюках в полосочку.
    – Это еще кто такой будет? – спросил он с нескрываемым неудовольствием жену, вглядываясь в одутловатое лицо незнакомца.
    – Это поэт! – шепотом сказала жена и добавила, приложив палец к губам. – Спит!
    – Спит? Почему спит? – недоуменно и бессмысленно спрашивал Ливерухин, проникаясь неприязнью ко всем поэтам и к поэзии вообще.
    – Устал потому что! – пояснила жена. - Стихи писал!
    – А откуда он здесь взялся? – не унимался Ливерухин, словно следователь по особо важным делам.
    – Ох ты, господи! – раздраженно вздохнула жена. – Ну, так и знала, что ты обязательно устроишь истерику из-за ерунды! Ну, купила я его! На Арбате! Вот у Стульчаковых гиббон живет – и ничего! А ты из-за какого-то поэта шум поднимаешь! У Жувакиных хомячки живут. А мы что - хуже?
    – Да нет…  – рассеянно проговорил Ливерухин. – Только это… Там что, женских особей не было что ли?
    – Были и женские… Только мужские лучше! Талантливее! И надежнее… И жрут меньше…
    – Да я что… Я ничего, – сказал Ливерухин. - Только что-то он того, непородистый какой-то!
    – Как это непородистый? Как это не породистый? – горячо вступилась жена. Очень даже породистый! У него и родословная есть! Отец с матерью поэты. Бабка с дедом – писатели, по прадеду он – драматург. Непородистый! Еще какой породистый!
    – Да? – Ливерухин постепенно успокаивался. А в одутловатом лице спящего поэта он даже увидел какую-то одухотворенность.
    – Гомер! – громко позвала жена.
Поэт встрепенулся, задрал голову и стал озираться по сторонам, остановив свой бессмысленный взгляд на Ливерухине.
    – Ко мне! – скомандовала жена. Сонный Гомер нехотя поднялся с паласа, и, волоча ноги, словно чужие, недовольно подошел к хозяйке.
    – Читать! – скомандовала жена. Поэт прокашлялся, расставив ноги пошире, руки сложил на груди и, возведя очи в небо, стал громко и заунывно декламировать, словно отпевать покойника.
        На час светлее стали су-у-у-тки!
        И лес очнулся ото сна!
        Проснулись бабы-проститутки!
        Пришла красавица весна!
    – Достаточно, – прервала его жена Ливерухина и сунула поэту в рот карамельку, потрепав при этом за ухом. Поэт, довольный, радостно зачмокал, зажмурив глазки.
    – Хороший, хороший поэтик! - приговаривала хозяйка. – Ну, иди! Иди, пиши стишки, - она легонько шлепнула его по мягкому местечку. И поэт, удовлетворенный и умиротворенный, снова улегся на паласе возле батареи центрального отопления.
    – А он не кусается? – спросил осторожный Ливерухин.
    – Да ну! Наоборот! – замахала руками жена. – Знаешь, какой он ласковый? Разве я бы взяла дикого?
Ливерухин сел на корточки возле поэта и осторожно погладил его по бороде. Поэт заурчал и почесался головой о колени Ливерухина.
    – А он не жидомасон? – подозрительно приглядываясь к курчавой бороде поэта, снова спросил Ливерухин. – А то ведь неприятностей с ним не оберешься…
    – Да ну… Какой-то он там жидомасон! Русский! Самый настоящий! Жидомасоны, они все обрезанные! – успокоила мужа уверенным тоном жена.
    – А-а-а-а… Ну, тогда ладно…  – успокоился Ливерухин. – Жрет, говоришь, немного?
    – Да сущую чепуху! У Жувакиных хомячок жрет больше! Да ты не волнуйся! С ним никаких хлопот. Только изредка в скверик выводить погулять. Там много поэтов собирается. А то он тоскует иногда.
    – А не убежит? – подозрительно спросил Ливерухин, уже смирившийся с участью хозяина поэта.
    – Да куда ему бежать-то? Господи! - рассмеялась жена. – Сам посуди! Тут ему и кормежка, и постель! Что ж он, дурак что ли?
    – Но поводок на всякий случай нужен! - заключил Ливерухин.
    Поздно вечером, сидя у телевизора после сытного ужина, Ливерухин, задумчиво глядя на мирно дремавшего на коленях у жены поэта, неожиданно сказал:
    – Ты знаешь, Галь, я думаю, может быть, сводить его к врачу да охолостить?
При слове "охолостить" поэт встрепенулся и тревожно посмотрел на жену Ливерухина Галю.
    – Это еще зачем? – спросила она строго.
    – Ну…  – неуверенно стал рассуждать Ливерухин, – поэты, они знаешь, того… Ну, весна придет, гулять захочет.
    – Так это же хорошо! – горячо возразила жена Галя. – Вот весной, в период любовного томления они, поэты, и пишут лучше. А ежели его охолостить, он вообще перестанет писать!
    – Да? – удивился Ливерухин познаниями жены в области поэзии.
    – Тогда, может быть, ему самочку купить, чтобы пара была? Тоже поэтессу какую-нибудь? А?
Поэт в нетерпении заерзал на коленях у хозяйки. Заволновался.
    – Еще чего! – фыркнула жена. – Самочку какую-то! Скажешь тоже! Не нужна нам самочка! Верно? – нагнулась она к лохмам поэта.
    – Это точно! – вздохнул поэт и зажмурил в истоме сладкие глазки.

  А.Мешков

<< & >>