А.Мешков / Сборник рассказов

Мама, я слесаря люблю

   Как-то так уж повелось в нашем обществе, что девушки любят в основном бизнесменов, банкиров и политиков. Ну, могут, правда, еще полюбить поп-звезду или продюсера, авторитета криминального или режиссера, на худой конец. Но не такой была Катя Окуелова. Она, как бы в пику всему обществу, любила представителей рабочих специальностей, занятых в основном в различных отраслях промышленного производства. Замерев от восторга, она могла часами наблюдать за работой станочников, упиваясь волшебной музыкой станков. Читала книги только про рабочих. Кино смотрела только на производственные темы. Сама Катя, в любое время года, невзирая на погоду, ходила в промасленной спецовке и в рабочих брезентовых рукавицах. Когда Катюшка была маленькой, родители часто находили девочку вблизи котлованов, где трудились землекопы. В шестнадцать лет она безнадежно влюбилась в пожилого знатного вагранщика Бухалова. Увидела его по телевизору на церемонии вручения ежегодных наград в области промышленного производства (Бухалов получил Золотого папу Карло в номинации "За упертость"). Два месяца он с товарищами не выходил из литейного цеха. День металлурга отмечали. Над кроватью Кати висел огромной цветной плакат-календарь, изображающий улыбающегося щербатой улыбкой знатного вагранщика Бухалова, с ржавым разводным ключом в одутловатых руках. Внизу плаката, прямо в районе паха была двусмысленная подпись: "Даешь!"
   – В кого она такая? – Недоумевали порой ночной родители.
   В семье Окуеловых отродясь рабочих не любили. Вроде бы никто никогда в этой высокопородной семье не был простым рабочим. Отец Кати всю жизнь был простым фабрикантом, мать – простым проктологом. К рабочим относилась односторонне. У них не было достаточных оснований для особой любви к рабочим. Дед Аким, по материнской линии был, правда, одно время гарсоном, но это было давно, когда он был еще мальчиком. А потом, когда он стал не мальчиком, но мужем, он стал работать массовиком-затейником, пока не стал дефектоспопистом. А чтобы простым рабочим, никто и никогда!
   Потом, став уже взрослой женщиной, Катерина влюблялась поочередно в шорника, потом в долбежника, потом в лудильщика, потом в докмейстера, шевинговальщика, фосфатировщика, штальмейстера, форсунщика. Ну, и так далее. Правда, родители Кати не теряли надежды на лучшее, и всякий раз подыскивали ей пару в других областях общественной деятельности. Знакомили ее с драматургом, гематологом, спелеологом, дермотологом, гастроэнтерологом, менеджером и промоутером. Один раз даже привели домой ныряльщика за моллюсками. Но Катька - ни в какую! Ни в другую! Словно была заколдована. Она даже смотреть не могла в их сторону. Все глаз отводила. Второго у нее не было с рождения. Подавай ей только рабочего и все тут! Ей, видите ли, нравилась в рабочих прямота и простота, их незамысловатая наивность и чистота.
   – Эй! Крошка! Пойдем, щвандохнемся! – кричали ей по-простому рабочие-стропальщики со своих строп, сверкая белозубыми улыбками.
   – Иди сюда, к нам! Детка! Мы тебя отрихтуем! – махали ей натруженными, жилистыми руками монтажники-высотники сверху.
   – Нет! Лучше к нам иди, пупсик! Мы тебя законопатим! – кричали ей из под земли чумазые шахтеры, макшейдеры и горновые.
   – К нам! К нам! Милашка! – кричали наперебой забавные такелажники, цепляя за крючки тяжелый свой такелаж.
   – К нам давай! Зайка! – кричали матросы-подводники со своих подводных лодок.
   – А вы-то тут при чем? – недоумевали топографы, булочники и синоптики.
   – А мы просто девчат давно не видели. – смущенно оправдывались подводники.
   Так незаметно прошли годы. Между тем Окуелова Катька мужала и матерела. Но взглядов своих, тем не менее, не меняла никогда. Дом ее всегда был полон рабочего люда. Была там, кстати, и Люда. Смазливая, коренастая, вечно усталая, смазчица. Веселые, задиристые, горластые, чумазые, независимые, трудолюбивые рабочие с раннего утра оглашали ее дом своими веселыми, сиплыми, рабочими голосами, громко выкрикивая: "Майна! Вира! Шабаш! Опа! Даешь! Нет!". Иногда Катька вместе со всей честной компанией выходила протестовать на улицы родного города. Они гуляли до рассвета с плакатами в руках, распевали рабочие песни, выкрикивали антиправительственные лозунги, требовали повышения заработной платы, отмены частной собственности на средства производства. Было очень весело. А вскоре, лет, эдак, через десять-пятнадцать, она повстречала и свою судьбу в лице потомственного кадрового рабочего, популярного кудрявого дрифтмейстера Аарона Зухельбаума. Она познакомилась с ним на вечеринке по случаю международного дня Жестянщика. Он задумчиво стоял у окна, в стороне от веселящейся толпы, с жестяной, самодельной кружкой денатурата в руке и смотрел за окно, где расстилались необозримые в ближайшем будущем, бескрайние просторы родины.
   – Одиночество– удел избранных, – задумчиво сказала Катя, подойдя к нему со своей кружкой.
   – По настоящему одиноким может быть только рабочий! – ответил он негромко, охрипшим и прокуренным от волнения и водки голосом. Они чокнулись кружками, выпили на брудершафт, на бутерброд, потом на балконе, потом, на скамейке, в спальне, в ванной, два раза на канапе и даже в портшезе. Через час они поженились. А еще через час она понесла. Разговелась она в аккурат в день святого великомученика Михаила-наждачника. Родила чудного мальчика, в мазуте, в спецовке, с небольшим гаечным ключом в крепких сморщенных ручках.
   – Рабочим будет! – уверенно сказал Аарон, вытирая ветошью ему попку.
   – Обязательно! – улыбнулась в ответ. – А то уж вымирать стали рабочие-то!
   – А мы им ишшо-таки наклепаем! – рассмеялся Аарон. – Наше рабочее дело нехитрое!

А.Мешков, размещено в апреле 2002 года


–  предыдущий     содержание     следующий  –
www.alex-meshkov.ru