|
||
|
ЛЮБОВЬ | |
Послание
Толя Каломазов проснулся от чьего-то стона. Прислушавшись, определил: это стонал он сам. Невыносимо трещала башка. Во рту было скверно: словно в пустыне Гоби страшный сирокко порушил привокзальный туалет. Дело в том, что вчера Толя с ребятами обмывал покупку новых тапочек в пивной, что на углу. Обмывали торжественно и с размахом. Со стороны могло показаться, что идет третий день свадьбы. Ребята разошлись: пели песни, плясали. Жаль, что тапочек потом так и не нашли. Рядом беззаботно посапывала жена. Несчастная: прожила почти тридцать лет, так и не изведав ужаса похмелья.
— Галь! – легонько толкнул в жирный бок жену Каломазов. – Галь!
— Чего тебе, скотина? – встрепенулась Галя.
— Ты это… Дай немного мне на пиво, – Толя прокашлялся. – Голова, Галь, трещит как мороз.
— Иди ты к черту! – воскликнула возмущенно Галя.
Пространство вокруг Толи вдруг пошатнулось, закружилось, заплясало в странном танце. Стало темно. В ушах раздался странный звук: не то свист, не то шепот. Толю встряхнуло, подбросило, и он оказался на каменном полу какой-то полутемной комнаты. Напротив него в кресле сидел то ли худощавый мужик, то ли видение, чем-то похожее на Галю, но с небольшими козлиными рожками, с наглым косым взором, в одежде странствующего студента.
— Ты хто? – хрипло спросил Каломазов, встряхнув головой, пытаясь отогнать видение.
— Я часть силы той, что без числа, творит добро, всему желая зла, – туманно пояснил мужик и без всякого перехода вдруг взревел: – Что! Нагвоздился вчера, скотина такая? Где тапки, гадина? – изо рта мужика вырвалось пламя, как из домны.
— Как вы смеете говорить со мной в подобных выражениях? – воскликнул пафосно Каломазов, пустив петуха – Я член профсоюза работников жилищного хозяйства!
— Ой-ей-ей! – всплеснул руками мужик. Затем подошел и, оглянувшись по сторонам, вдруг с размаху влепил Анатолию оскорбительную и болезненную затрещину. Каломазов опешил. Никто еще не разговаривал с ним в таком непозволительном тоне.
— Это тебе за тапки! – пояснил мужик. Он повторил затрещину еще несколько раз, приговаривая:
— А это за пьянство, это за разврат, это за тунеядство, это за халявство…
Затем схватил Толю за шиворот и потащил в другую комнату. В огромном чугунном чане, до краев наполненном коричневой зловонной жижей, торчали головы десятка опухших мужиков и одной одутловатой бабы в платке с синяком под глазом. Головы встретили появление нового персонажа злорадным улюлюканьем.
— А ну, тихо там! – прикрикнул на них косой мужик и приказал Каломазову: – Залазь!
— Но позвольте! – возмутился Каломазов, – Существует международная хартия прав человека! Я буду жаловаться в ЮНЕСКО, ЮНИСЕФ и в международный трибунал в Гааге…
— Залазь, я тебе сказал! – гаркнул мужик и, подпрыгнув, дал точного пендаля в худой зад Анатолия. Кряхтя, Каломазов перевалился через чугунный край чана. Жижа закачалась.
— Осторожнее, гад! – заорали мужики, отплевываясь. Уровень жижи в чане заметно поднялся.
— Так-то оно будет лучше, – проворчал рогатый и вышел вон. Воцарилась неловкая пауза.
— А ты хорошенький! – страстно прошептал ему стоящий рядом прыщавый субъект и щелкнул зубами.
— Отстаньте от меня, – взвизгнул Каломазов и брезгливо отпрянул от субъекта. Жижа угрожающе всколыхнулась.
— Да тише ты скотина! – заорали в один голос мужики.
Стоя по уши в зловонной жиже, Каломазов впервые за долгие годы подумал о своей жене Гале с теплотой:
— Все-таки, хорошо, что она меня к черту послала, а не на хуй.
А.Мешков, размещено в мае 2009 года