|
||
|
НОВЫЕ РАССКАЗЫ | |
Надменная
В уютной гостиной, за резным
ламберным столом красного дерева, накрытого по
обыкновению того времени зеленым сукном и
освещенным толстыми, в фаллос толщиной, свечами,
стоящими в сребрянных шандалах по обеим сторонам
стола, сидели четверо мужчин и играли в
преферанс. Изредка игра прерывалась остроумной,
а порой и откровенно-пошлой и мерзкой шуткой
одного из игроков и тогда все смеялись,
откинувшись всяк в своих креслах. Неопрятная,
неряшливо и безвкусно одетая, хмурая прислуга
меняла пепельницы и подливала в бокалы вино.
Неожиданно дверь приоткрылась, и в
гостиную, шелестя кринолинами, плавно вошла
изумительной красоты юная дама. Сложив свои
карминные губки бантиком, она оглядела
присутствующих обиженным взглядом и, гневно
топнув ножкой в сафьяновой туфельке, воскликнула
в отчаянии, обращаясь к господину в мундире
гвардейского капитана:
— Николай Александрович! Ну, сколько
можно играть! Вы несносный,несносный!
— Полноте вам, сударыня! — ответил ей
капитан, не отрывая взгляда откарт.
— Ступайте домой! Я буду к утру. Не
раньше!
— Я без вас не поеду! — ответила она с
надрывом, заламывая в отчаянии руки. — Что вам за
охота проводить столько времени среди мужчин?
— Тогда извольте подождать меня в зале.
Поболтайте с дамами. Вы ведь так любите порой
болтать всякий вздор! — капитан выпустил дым
носом и ухмыльнулся. Стол отозвался дружным, но
сдержанным смешком.Дама резко повернулась и
вышла, громко и картинно хлопнув дубовой дверью.
Все четверо проводили ее хрупкую фигурку
многозначительными взглядами, жадно сглатывая
набежавшую слюну. Некоторое время мужчины играли
молча. Паузу нарушил поручик Обутьев, прыщавый
пожилой человек, с неровным лысым черепом, с
длинным, перебитым в нескольких местах на дуэлях
носом, с оттопыренными мясистыми ушами и
толстыми чувственными, обветренными и оттогопотрескавшимися губами.
— Девятка сверху! Да-с! Прехорошенькая у
вас жена, Николай Александрович! Отчего вы так не
ласковы с ней? — сказал он и неожиданно
рассмеялся, обнажив редкий неполный ряд
испорченных желтых зубов. — Смотрите, отобью ее у вас!
Последняя фраза вызвала такой взрыв
хохота, что несколько карт даже снесло со столами
резкими порывами зловонного духа.
— Попробуйте! Попробуйте, Обутьев! –
сквозь смех выдавил капитан, держась притворно
руками за живот.— Попробуйте, а то у меня все
как-то не получается!
— Ловлю вас на слове, Николай
Александрович! — сказал Обутьев неожиданно
серьезно и, отложив в сторону карты, встал. –
Позвольте откланяться, господа! — склонив лысую
голову в почтительном поклоне, он одернул мятый
мундир, щелкнул стоптанными набок каблуками
своих давно не чищенных, старых сапог, снятых им
еще во время второго австрийского похода с
мертвого австрийского офицера, и, чеканя
неверный шаг, вышел вон. Мужчины недоуменно
переглянулись. Николай Александрович с
наигранным безразличием воскликнул, потирая руки:
— Право, господа, не выпить ли нам,
господа шампанского, господа?
— И то верно! — поддержал его князь
Волоконский, иссиня-черный красавец-негр, в
мундире действительного статского советника.
-Прохор! — он хлопнул в ладоши. — Принеси-ка, братец, еще шампанского!
Прохор, высокий, худой мужик в грязной
поддевке, с геморроидальным цветом лица и седыми
бакенами, делающими похожими его на английского
шкипера, дремлющий возле двери на низком стуле,
вздрогнул и, недовольно бурча себе под нос
грязные народные ругательства, выскочил за
шампанским. В ожидании его мужчины закурили
толстые гаванские регалии.
— Странный он, этот ваш Обутьев! — сказал
в раздумье третий игрок, князь Суходрощев,
мощный, морщинистый старик с безволосым, бабьим
лицом и как-то странно при этих словах покраснел.
— Да-с. — согласился князь Волоконский,
выпуская сизый дым сквозь толстые ноздри, искоса
поглядывая на Николая Александровича.
— Пойду-ка выйду, до ветру. — сказал,
поднимаясь тот. — Что-то пучит меня нынче, господа!
— на лице его была написана неподдельная тревога.
— А выпить? Николай Александрович!
Голубчик! Мы же выпить собрались. — воскликнули
почти одновременно друзья.
— Потом, потом, господа! Все потом! –
сказал уже в дверях капитан. Он стремительно
вошел в просторную залу, настороженно и тревожно
оглядывая публику, безразлично танцующую экосез.
Небольшой камерный оркестр играл кадриль Клода
Велибальда Глюка. Натальи Павловны среди
танцующих дам, не было видно. Не было в зале и
Обутьева. Ужас на минуту сковал члены Николая
Александровича. Тонкие аристократичные губы его
в одночасье пересохли. Небольшие, аккуратные уши
покраснели. Тонкий, греческий, с горбинкой нос
повлажнел. Капитан жадно глотнул испорченный
воздух и, расталкивая равнодушную, надушенную
публику, стал пробиваться к выходу.
Он вышел в прихожую. На стуле дремал
усатый швейцар.
— Эй! Голубчик! — окликнул его капитан.
Швейцар испуганно вскочил, негромко и испуганно
пукнул и вытянулся во фронт. — Ты тут не видел
господина такого худого. Лысый такой!
— Лысый? — обрадовано закивал головой
швейцар, отчего фуражка сбилась набок. — Как же-с!
Они с дамой в ту сторону пошли-с!
Холодный пот проступил на лбу Николай
Александровича. Он стремглав бросился в сторону
указанную швейцаром. Споткнулся, упал, снова
вскочил и снова упал. Сбил с ног нерасторопную
дворовую девку в поневе, некстати, попавшуюся ему
на пути. Он застиг их врасплох в людской.
Обутьев стоял позади некрасиво
изогнувшейся Натальи Павловны, опершейся руками
о полати и торопливо двигал тощим задом, надсадно
при этом сопя носом. Наталья Павловна напротив,
вскрикивала хриплым голосом:
— Энкор! Энкор! Гоп! Гоп! Гоп-ля-ля!
Оторопевший поначалу Николай Александрович,
сдержанно кашлянул. Любовники на мгновение
замерли, затем медленно, с опаской, боясь увидеть
что-то страшное, повернули свои раскрасневшиеся лица к капитану.
— О! О! Кель деморалисьон! — воскликнула
Наталья Павловна в смущении и, закрыв лицо
руками, не оправляя поднятых юбок, больно толкнув
Николая Александровича, сверкая кружевными
панталонами от Бурже, подаренными ей ко дню
ангела Николаем Александровичем, выбежала вон.
Сослепу влетев в мраморную колону, она
вскрикнула и медленно сползла на пол, но вскоре
поднялась и, шатаясь, словно пьяная сомнамбула,
поплелась вдоль анфилады. Поручик Обутьев со
спущенными до колен, словно флаг повергнутого
врага, несвежими, бурыми от времени,
прострелянными в нескольких местах на дуэлях
исподниками, смущенно переминался с ноги на ногу,
с руки на руку.
— Да-с… Экая досада… Да-с. Женское
коварство… так сказать… Да-с… Зов плоти…
Хе-хе-с… — невнятно бормотал он побледневшими от
страха губами.— Вы… вы…, — не в силах оформить
свою мысль заговорил капитан, тыча пальцем в пах
поручика.— Как вы…
— А что я? — недоуменно следя за пальцем, вопрошал тот.
— Я — ничего…
— Но как? Как вам это
удалось? — наконец выпалил потрясенный капитан.
— Как вам это удалось за такой короткий
срок? Это невероятно! Ведь Наталья Павловна в
девицах пребывать изволит! Почувствовав
некоторое потепление в голосе Николая
Александровича, Обутьев живо подтянул штаны и
стал торопливо застегивать пуговицы дрожащими
от волнения худыми и корявыми, словно сучки
сикомора, пальцами.
— А что я? — говорил он глухим,
надтреснутым местами голосом, — Я ведь только с
целью искушения подошел к барышне, к супруге
вашей, и всего лишь спросил: не изволят ли они
вступить со мной во внебрачную, с позволения
сказать, половую связь! Вот и все! Барышня и
согласились! Но ведь вы сами велели мне
попробовать! Я и попробовал! Отчего ж вы
сердитесь? Отчего? Ну? Отчего же? Ну?
— Оставьте, что вы делаете? — воскликнул
в ужасе, чувствуя, как крепкие, проворные руки
поручика стаскивают с него панталоны. — Что вы…
Что вы себе позволяете? Гадкий, гадкий! — слабея в
крепких объятиях Обутьева, неловко уворачиваясь
от слюнявых чувственных губ поручика,
бессмысленно повторял он. Через двадцать минут,
униженный, поруганный, оскорбленный, и
растоптанный, он плелся по коридору, оправляя
свои оскверненные одежды.
На него с сочувствием и пониманием
смотрела дворовая девка в поневе, прижавшаяся в
страхе к стене, издали завидев его в конце
коридора. "Собаке — течка, коню — уздечка!" –
невесело думал Николай Александрович, торопливо
возвращаясь в ламберную залу. По дороге, сквозь
приоткрытые двери одной из комнат он увидел на
прямо на полу, в куче постельного белья до боли в
пояснице знакомые юбки своей супруги,
болтающиеся на неестественно вздернутой
вздрагивающей розовой ножке кружевные панталоны
от Бурже, подаренные им когда-то ко дню Ангела,
подвижный, нервный, волосатый зад вздорного
дворецкого Прохора, но уже решительно не придал этому прежнего значения.
А.Мешков