|
||
|
НОВЫЕ РАССКАЗЫ | |
Приворотное варенье
Зина Мясищева влюбилась. Влюбилась безответно, безвозвратно и
безотчетно. Добро бы в статного великана, блондина, секьюрити Николая Похотько, так ведь нет
– в старика Ездратыча, главного Бухгалтера родного управления
"Гормолсбытмонтажтехснаб" влюбилась Зина. Поначалу она просто присматривалась
к этому невзрачному не первый взгляд, изнуренному тяжелым бухгалтерским трудом, старичка,
со слезящимися, заплывшими, глазками, под толстыми стеклами круглых очков, с красным,
одутловатым, испещренным глубокими, словно шрамы морщинами, лицом.
Потом стала ловить, себя на том, что ей нравится его шаркающая походка,
его хриплый, надсадный кашель, отъявленного курильщика, звук его сморкания и тяжелое
зловонное дыхание. Она могла часами любоваться на лохматую седину бровей, на розовую
плешь, на отвисшие мешочком сзади нанковые штаны Ездратыча, на его худые, поросшие
седым клочным мехом ручищи, на волосатые уши, на лохматый изнутри пористый носяра, на
непропорционально-большие, словно лопухи, с торчащими в отверстиях кускам коричневой
серы, уши старика. Ей хотелось сказать ему теплое слово, шепнуть в лохматое, чебурашечье
ушко слова любви, что трепетали у нее на язычке, хотелось погладить его по лысине, обнять его
за худые плечи, хлопнуть дружески по спине, по жопе, а затем, бросив его на диван, на
оттоманку, на пол, в конце-то концов, и, сорвав с него нанковый, пасхальные, посконные порты,
со сладким стоном надругаться над беззащитным стариковским телом. Такие вот у нее были
фантазии.
— Может, я геронтофилию где-то подхватила? – с девичьей
тревогою думала она. Вспомнила, что, в прошлом году отдыхая в Турции, ходила по пляжу без
тапочек. В тревоге пошла он к своему психоаналитику.
— Да не… Все ништяк! Одевайся! – сказал ей психоаналитик
Жорж, не спеша натягивая штаны. – Ты здорова! Это нормальное влечение! Я сам иногда
старушек пользую. Это нормально! Я бы сказал – это – ништяк!
Зина немного успокоилась, но желания обладать стариком у нее от этого
меньше не стало. Однажды, набравшись смелости, она подошла к Ездратычу, шедшему
задумчиво со своими знаменитыми деревянными счетами (для подсчета рублей) по длинному
коридору управления.
— Извините, пожалуйста, – произнесла она, учащенно дыша,
покраснев до самых кончиков ногтей, теребя в руках оренбургский пуховый, носовой платок.
– У меня случайно есть два билета на "Гарри Портера"… Подружка заболела
желтухой… Слегла. На последний ряд, – зачем-то добавила она.
Старик с сожалением посмотрел на нее и небольно, и где-то даже,
дружелюбно потрепал по крепким, одутловатым персям.
— Влюбилась что ли? – понимающе спросил он ее. Зина молча
кивнула головой раз десять-двадцать.
— Дьявольщина! – грязно выругался старик и сплюнул на пол
желтую слюну с остатками жевательного табака. (он ведь табак не только курил, но и жевал,
жрал, чтобы не выбрасывать окурки, чем вызывал нездоровый интерес у девиц пуберантного
возраста!) . – Ты уже сегодня четвертая. Прямо беда с вами. Николай-то наш, секьюрити,
от воздержания уже места себе не находит, а вы прямо как с ума все посходили, старику проходу
не даете. Я, дочка, вот уж лет десять как не хожу на "Гарри Портера" . Так что
извиняйте, мэм! – старик церемонно больно ущипнул Зину за ляжку, откланялся, шаркнул
ногой, шмыгнул носом, цыкнул зубом, пукнул и, держась за стенку, неровной походкой пошел к
себе в кабинет. "Что я нем нашла?" вздыхала, глядя ему вслед, глотая горькие слезы
печали и разлуки Зина. "Любовь зла – полюбишь и козла!" вспомнила она
русскую народную поговорку и успокоилась. "Знать ссудил мне рок забаву – старика
любить!"
Но успокаиваться Зина и не думала. Она решила приворожить
Ездратыча.
Она узнала от секьюрити Николая, что Ездратыч очень любит варенье из
репы. Вот на варенье Зина и решила сделать ставку.
Наварила она однажды тазик-другой репового варенья и стала его
заговаривать заговором старинным.
— Хочу, – заговаривает Зина с вареньем, – чтобы съевший
это варенье полюбил меня любовью неземной, чтобы воспылал ко мне страстью животной и не
смог без меня и дня прожить. Чтобы сох по мне, как ковыль в степи, и страдал, как от геморроя.
Чтобы кроме меня ни на кого не смотрел! Все!
Взяла Зина варенье и понесла его на работу. Всю трехлитровую банку,
чтобы уж наверняка завалить старика Ездратыча.
— Это вам! – покраснев, как свекла, протянула она трехлитровую
баночку Ездратычу, найдя его в мужском туалете, где он сидел на манер горного орла-грифа в
сиреневых исподниках с тесемочками.
— Мне? Все три литра? – подивился тот, поднимаясь с корточек
и натягивая нанковые штаны на исподники. – Право же не стоило волноваться… –
старик расплылся в довольной, желтозубой, щербатой улыбке. – Это уже седьмая за
сегодняшний день и двадцать четвертая за прошедший квартал. Сорок девятая за отчетное
полугодие, стало быть.
Довольная Зинка, заливаясь счастливым смехом, вприпрыжку, побежала к
себе в отдел маркетинга, и стала ждать, когда Ездратыч не даст ей проходу, когда навалится он
всей своей сухонькой тушенкой на ее крупное, справное тело и насладится страстью и огнем
молодого налитого животворным, зловонным соком тела. Но шел день за днем, неделя за
неделей, а старик все не шел. Правда, секьюрити Николай однажды зажал ее на лестничной
клетке и, задыхаясь от страсти, зашептал слова любви, слюнявя ей языком губы. Зина с
отвращением оттолкнула здоровое, пахнущее дезодорантом тело и, с омерзением сплюнув на
кафельный пол, убежала, закрыв от стыда лицо подолом цветастой юбки из крепжоржета. А в
перерыве к ней подошла Валюшка Педрыкина из отдела сбыта и хранения. В волнении она
сжала Зинкины руки своими потными ладонями и произнесла, дыша давешним перегаром
девушке в лицо:
— Жить без тебя не могу! Уедем отсюда! Вдвоем! На край сета!
Только ты и я! И вечность!
Только она отскочила от Педрыкиной, тут же была схвачена инспектором
пожарной охраны Гвоздиловым:
— Пташка моя ненаглядная! – зычным, хорошо поставленным,
командирским голосом воскликнул он, грубо лапая ее за лядвеи и чресла. – Люблю!
Ёб… Только тебя одну, мать твою…
— Оставьте меня! – Зина залепила ему пощечину, отчего с
головы пожарного со звоном соскочила каска и с отвратительным грохотом покатилась вниз по
ступенькам. На вахте ее страстно ощупал на предмет выносимого казенного имущества, вахтер
Дмитрич, переминаясь от вожделения с ноги на ногу, задыхаясь, шепча, словно заклинанье
магические слова:
— Люблю! Люблю! Люблю! Ревную! Хочу! Ой! Хочу!
Зина вырвалась из цепких щупалец вахтера и снова побежала по коридору в
сторону бухгалтерии, туда, где перед пустой трехлитровой банкой одиноко сидел с закрытыми
глазами, покачиваясь в отчаянии из стороны в сторону, одинокий бухгалтер Ездратыч, мыча
сквозь зубы:
— Уу-у-у-у-у-у-у-кралии-и-и-и-и-и-и-и! Обидели бедного бухгалтера!
Съели все мое любимое реповое варенье! Ироды окаянные!
А.Мешков