ПУК

    Ибунцов вышел из дома в беспричинно прекрасном настроении, даже не подозревая, что через каких-то десять минут настроение его омрачится, под влиянием жизненных обстоятельств. Именно через десять минут Ибунцов вдруг почувствовал неприятный запах. Он сразу узнал этот запах. Еще бы, не узнать! Он мог бы узнать этот запах из тысячи других запахов. Сомнений быть не могло. Пахло – говном. "Дьявольщина!" – грязно выругался про себя Ибунцов. "Ну, что за люди! Отчего они не могут потерпеть немного!" Он оглянулся вокруг, пытаясь на глаз определить, кто из прохожих мог столь бесцеремонно и безжалостно испортить прозрачный утренний воздух. Вот этот, усатый, с портфелем? Вряд ли. Слишком зажат, весь в плену своих комплексов. Да и положение его не позволит. Начальство. Хотя… Быть может, эта старушка, в старомодном ветхом шушуне и в кроссовках на босу ногу? Да нет. – отмахнулся он от дерзкого предположения. Вряд ли. Там особо не с чего.
    Внимание его неожиданно привлекла кряжистая блондинка бальзаковского возраста, которая под его взглядом стушевалась, смущенно улыбнулась и потупила взор. Грудь ее, под люстриновой кофтой цвета бланж стала взволнованно вздыматься. "Ага! Попалась, которая кусалась!" злорадно подумал Ибунцов. "Испугалась! Не всю, видно, еще совесть потеряла!" Некоторое время они шли вровень. Ибунцов ускорил шаг, чтобы избавиться от неприятного запаха, но дама тоже поднажала. Ибунцов не выдержал.
    – И не стыдно? – спросил он прямо, без обиняков.
    – Что? – испуганно спросила дама, от неожиданности остановившись, как вкопанная. Ибунцов по инерции проскочил несколько метров, но из-за принципа вернулся.
    – Что? – Передразнил он даму тонким голоском. – А то! Портить утренний прозрачный воздух – не стыдно? А? А ну-ка, в глаза мне смотреть! Стыдно? Да что – воздух! Черт с ним с воздухом – махнул он огорченно рукой. – Вы мне настроение испортили! Вот что главное! Так все было сначала хорошо…
Лицо дама вдруг исказилось, она напыжилась, и неожиданно в голос расплакалась. Слезы стекали ручьем по ее лицу и тонули в складках шеи.
    – Ну-ну-ну… Плакать-то, зачем? – растерялся Ибунцов. Он понял, что в своем стремлении к справедливости и гармонии, он перегнул палку, хватил, как говорится, лишку. – Плакать не надо! – он протянул ей свой почти свежий носовой платок. Всего раз в него сморкался на прошлой неделе.
    Дама взяла платок и торопливо вытерла слезы, размазав по лицу тушь.
    – Я… Я не хотела. – взволнованно заговорила она. – Просто… Просто, понимаете, завтракаешь наспех, ешь, что попало… Вот и получается…
    – Получается… А не надо так, что попало! – строго сказал Ибунцов. – Завтракать надо неспешно, чтобы пища хорошо усваивалась. А то ведь, если все будут так относиться к своему желудку, у нас на планете Земля дышать будет просто нечем. Все начнут пердеть! Так ведь?
    – Так, – виновато, сквозь слезу, улыбнулась дама.
    – Вот вы дома у себя портите воздух? А? Если честно?
    – Если честно, то дома не порчу. – ответила женщина и было в ее словах столько искренности и раскаяния, что Ибунцов поверил ей безоговорочно.
    – Вот видите. Дома вы почему-то не пердите. А ведь Земля – это есть наш общий дом! Так ведь? А платочек, себе оставьте! – сказал Ибунцов. – Пусть он будет для вас немым укором вам в дальнейшей жизни.
    Ибунцов на прощание крепко пожал даме руку, звонко хлопнул по круглому, покатому плечу, и, сказав "Крепитесь!" пошел себе дальше.
    Однако через десяток метров он почувствовал запах гуано еще крепче прежнего. "Не, ну, это уже вообще ни в какие рамки не лезет!" возмутился Ибунцов и схватил за шиворот проезжающего мимо него на роликах пацана в бейсболке.
    – Что ж ты делаешь, сволочь!
    – Это, дядь, от "Пепси". – путано пояснил пацан. – Знаете, какая в ём загазованность!
    – Но ведь кругом же люди – ты хоть это понимаешь? Морда, твоя бесстыжая! Подонок ты задрюханный! – Ибунцов дал пацану чувствительный щелбан в лоб. С наглецами он предпочитал разбираться ихними же методами.
    – В здоровом теле – здоровый дух! – дерзко выкрикнул пацан, улыбаясь щербатым ртом, ловко вырывшись из цепких рук Ибунцова. На прощание он громко и демонстративно несколькими залпами выпустил газы и, истощив таким образом свое нехитрое умение – исчез в неизвестности. "Совсем распустилось поколение! – огорченно подумал Ибунцов, разгоняя вокруг себя воздух руками.
    Каково же было его удивление и возмущение, когда, войдя в метро, он снова уловил своим чутким носом запах экскриментов. "Да что вы, сегодня, сговорились что ли?" Ибунцов стал тревожно озираться, пытаясь угадать в людях истинного источника дурного запаха. Через мгновение, он наметанным взглядом вычислил Его. Это был полковник ракетных войск. Невысокий, изможденный, он тоже пристально смотрел на Ибунцова, словно узнав в нем человека, способного разгадать его военную тайну.
    – А еще военный! – бросил презрительно и внятно на ходу Ибунцов, проходя мимо полковника, при этом, больно задев его плечом. Военный от толчка упал, но быстро поднялся и, догнав Ибунцова, взволнованно воскликнул:
    – Вы… Вы… Да что вы вообще знаете об армии! – лицо его исказила гримаса боли и отчаяния. Глаза подернулись мутной поволокой. – Вы когда-нибудь ели недоваренную перловку, запивая ее сырой водой?
    – Нет! – признался честно Ибунцов. – Так вот чтобы перловку сырой водой – нет! Но зато я смотрел первые сто серий "Санта Барбары"!
    – Ыэх вы! А пайковые вы когда-нибудь ожидали годами в сырой нетопленой квартире, где гуляют сквозняки, где тараканы, клопы и мыши не дают спать ночами? А сон в пол-глаза, когда каждую секунду ожидаешь команды "тревога"? А ежедневные изнурительные пьянки, а утренняя боль в голове! Это вы хоть знаете, что такое?
    – Да что вы ужасы какие-то говорите? – испуганно отмахнулся руками от полковника Ибунцов.
    – Ужасы! То-то и оно-то! А то все: Армия! Армия! – полковник вдруг неожиданно остановился и, закрутив в отчаянии головой, закрыл ладонями лицо. – Все норовят только гадость сказать! Только гадость! А что вы, лично сделали для армии? Ничего! И вообще: Интеллигентный человек бы даже не заметил…
    – Да, будет вам… – неловко погладил его по суконному плечу Ибунцов. – Что ж теперь так убиваться? Ну, пукнул, с кем не бывает Все еще наладится!
    – Что наладится!!! Ничего не наладится! Когда наладится, мне уже в отставку надо будет идти! – в отчаянии затопал ногами офицер.
    – Да ты погоди, в отставку! Ты еще вон какой орел! – чтобы скрасить неловкость, грубо польстил военному Ибунцов и тут же покраснел от собственной лжи. – Мы еще с тобой походом будем ходить! В секретах будем сидеть!
    – Ага! В секретах я буду тебе сидеть! – с обидой сказал полковник, сквозь слезы. – Что я там в этих секретах не видал.
    – Ну… Ну… Ну хочешь, выпьем с тобой? – неожиданно для самого себя спросил Ибунцов.
    – Со мной? – Полковник резко прекратил плакать, растерянно заморгал опаленными ресницами, не веря своему счастью.
    – С тобой! С тобой! – добродушно рассмеялся Ибунцов, доставая из карманов бутылку коньяка "Хенесси", шоколад, мармелад, хрустальные фужеры, серебрянные приборы, закусь. Они сели прямо у постамента памятника революционному матросу и Ибунцов споро сервировал стол.
    – Знаешь, со мной давно вот так запросто никто не обращался. – признался честно полковник, когда выпили по третьей. – Скажу больше: никогда! Чтоб вот так вот, без званий, без субординации! – Глазки его заблестели, личико раскраснелось. Морщинки разгладились, и он даже как-то вдруг похорошел. С лица ушло выражение озабоченности и тревоги.
    – Да, ты не торопись! – осаживал его время от времени Ибунцов, замечая, как офицер трогательно озираясь, словно в бою, торопливо, не пережевывая, глотает кусочки голубого тунца, шевелящихся устриц, истекающих пармезанским соусом, миног, сияющую разноцветными бликами, кетовую икру. – Никто у тебя не отымет! Как тебя звать-то?
    – Ы-ша – представился с набитым ртом офицер и отдал честь рукой с зажатым в ней куском корюшки.
    – Так вот, Вася, кушай всегда, не торопясь. – поучал его Ибунцов. – Пища, она ведь, как женщина, не любит спешки. Ты вот, когда с женщиной колупаешься, не торопишься?
    – А я уж, если честно, уж и не припомню…- признался военный, на минуту прекратив жевать.
    – Вот. Так же и с пищей не надо торопиться. – продолжал терпеливо Ибунцов. – От пищи, как и от любви, впрочем, как и вообще от жизни, Василий, надо получить максимальное удовольствие! И потом: вот хорошо, что именно я тебя вычислил? Хорошо – в метро это случилось! А если бы это случилось в разведке? Ведь тебя по запаху всегда может вычислить любой, самый тупой вероятный противник! Так ведь?
    – Спасибо вам! – Полковник сладко и звучно отрыгнул в ля-миноре и благодарно улыбнулся. – Больше этого не повторится никогда! Клянусь Знаменем полка!
    На прощание они обнялись и троекратно поцеловались, обменялись телефонами (полковник дал Ибунцову свой полевой телефон в ящике защитного цвета, с катушкой проводов в придачу, в обмен на мобильник Ибунцова) поклявшись звонить друг другу до гробовой доски. Растроганный Ибунцов, в память об этой встрече, даже отдал полковнику серебренные фамильные столовые приборы и хрустальные фужеры.
    Когда Ибунцов вышел из метро, было уже далеко за полночь. Пустынные улицы смотрели на него печальными глазами. Изредка шуршали по асфальту шинами запоздавшие ночные легковушки. Но что это? Ибунцову показалось, что он вновь и вновь чувствует этот неотвратимый запах! Он тревожно оглянулся по сторонам. Никого! Ни души вокруг. Словно вымерло все до рассвета. Смутная и страшная догадка вдруг шальной пулей пронеслась в воспаленном, одурманенном коньяком мозгу Ибунцова. "О! Нет! Не может быть!" пытался отмахнуться от этой навязчивой и несправедливой мысли Ибунцов. "Только не это!". Он подошел к фонарному столбу и, подняв ногу, взглянул на подметку своей левой туфли. Так и есть! Вляпался! Выходит, это от него все это время исходил ужасающий, будоражащий воображение, дурман! Ибунцов, закрыв глаза, медленно сполз по столбу на асфальт, и, подняв свое красивое лицо к звездному небу до боли сжал виски руками, отчаянно и тоскливо завыл в пугающую бесконечность Вселенной.

  А.Мешков

<<  &  >>