|
||
|
СЕКС | |
Милосердие
По утрам графиня Губищева навещала бедняков.
Особенно одного. Крупного, коренастого красавца Ваньку Ибанько. Ванька Ибанько даже среди самых
отчаянных бедняков слыл самым бедным. Ничего не было у Ваньки Ибанько. Шаром покати. Сам Ванька
ходил по улицам босиком и без трусов, вызывая оголтелую брань среди престарелой женской части
бедняцкого населения и неизменный интерес у молодых беднячек. Молодые беднячки с интересом наблюдали
за Ванькой, собираясь по вечерам за околицей, а некоторые, самые отчаянные сорвиголовы, даже
осмеливались потрогать Ваньку за причинные и беспричинные места. За руки, там, за ноги… Которые
служили причиной его бедности, поскольку отчаянная голова Ваньки не давала покоя ни ногам, ни рукам, ни
каким другим местам Ваньки, ни своим, ни чужим. И ничего им за это не было. Ванька только добродушно
улыбался своей красивой желтозубой улыбкой заядлого курильщика опиума для народа. Так и жил Ванька
Ибанько поживал, ничего не наживал, без трусов, без носков, полна жопа волосков (так баяли о нем в
народе).
Графиня Губищева не была настоящей графиней с детства. Настоящей
графиней она стала в зрелом возрасте, после девичества, уже в замужестве. Да и то не сразу, а лишь после того,
как супруг ее, Губищев, вернувшись после очередной отсидки, купил себе графский титул, чтобы иметь хоть
какой-то иммунитет против докучливых и дотошных правоохранительных органов. И впрямь, после того, как
он стал графом, в тюрьму его больше не забирали, всегда отпускали под залог.
Граф
Губищев в свое время скупил себе все окрестные земли на сорок верст в округе вместе с крестьянами, бывшими
колхозниками колхоза имени неких заветов Ильича, вместе с милицией и правлением, вместе с
электростанцией, которая вот уже сорок лет не давала току, вместе с лесами и полями, которые уже сорок лет
не давали урожая. В лесах граф расселил партизан, поля засеял коноплею, а в энергоблоках электростанции
устроил для колхозников игорные и публичные сиротские дома, казино,
кабаре.
Поутру графиня торопливо собирала нехитрый завтрак для Ваньки: бульон из
черепахи, лангусты, фейхоа и паприку, шмат сыра "Goudo" – фунта полтора,
переложенный листочками чабера и мангольда, имбирем и цедрой, и громко истошно при том орала кучеру,
чтобы закладывал карету тройкой вороных. Ванька хоть и был бедняк бедняком – был капризен и
строптив. Не любил, когда завтрак привозили на пегих или в яблоках.
В
полуразвалившейся заброшенной холостяцкой халупе Ваньки мебели почти не было, ежели не считать
старенького компьютера "Pentium" да музыкального центра "SONY", подаренных
Ваньке Ибанько на день пограничника графиней Губищевой. Хотя Ванька никогда пограничником не
был – праздник этот никогда не пропускал. Надевал старую пограничную буденовку, доставал
ржавую шашку, пулемет "Максим" и с песней ходил по деревне, пугая стариков, детей и, кобенясь,
постреливая короткими холостыми, как и он сам, очередями в визжащих от ужаса, мокрых от страха и
восторга беднячек.
Ванька валялся до ее прихода на грязном полу, завернувшись в
ондатровое боа (подарок графини к дню учителя, праздник для Ваньки столь же святой, что и день
пограничника. Да впрочем, как и другие праздники). Графиня посылала кучера доложить о своем приезде и
лишь только тогда, осторожно покашливая, входила в хату, непременно стукнувшись лбом о низкую
притолоку. Завтрак она подавала Ваньке прямо в постель.
После завтрака Ванька, по
обыкновению, несколько раз кряду попирал честь графини, затем наступало время массажа. В массаже Ванька
был, несмотря на низкое происхождение, прямо какой-то извращенец! Из всех видов массажа почему-то
предпочитал тайский. Графине пришлось упросить мужа отправить ее срочно на Тайвань, где она взяла
несколько уроков у старых и не очень старых мастеров этого вида искусства.
После
массажа графиня читала Ваньке вслух. Ванька хорошо засыпал под устное чтение. Читала на выбор Ибсена,
Лорку, Габриэль Мистраль, Борхеса и Касареса, Беккета и Ионеско, иногда просто телефонный справочник
или поваренную книгу. Ваньке было все равно. Он мало чего понимал в этих тарабарских путанных текстах,
так как кроме того, что он был деревенским дурачком, он был еще и глухим от
рождения.
Когда Ванька засыпал, что случалось нередко, графиня, стараясь не
шуметь, убиралась в хате, белила, перекрывала крышу, в который раз уже перестилала пол, стирала,
вышивала крестиком-ноликом.
Проснувшись, Ванька заставлял графиню ради забавы
плясать голой по хате, высоко взбрыкивая ногами и корча недостойные высокого звания рожи… Графиня
в своем стремлении угодить Ваньке заходила порой настолько далеко, что с кучером, однажды не ко времени
вошедшем в хату, случилась от страха падучая и недержание… Графиню очень изматывали эти бдения и
дикие танцы. Но перечить Ваньке она не могла из чувства милосердия и сострадания к его убогости. Она долго
не могла придумать что-нибудь дельного для облегчения своей участи. Но пытливый женский ум все равно
нашел выход…
Граф, будучи от природы наделен недюжинной
индеферентностью, старался не придавать большого значения этим милым и безобидным увлечениям графини
благотворительностью. Ему они, по крайней мере, не мешали. Но однажды графиня ввалилась к нему не в
меру взволнованная, и с сияющими от охватившей ее идеи глазами. Она застала Его сиятельство окруженным
тишиной и торжественной красотой, за письменным столом в окружении книг и газет. Граф по старой
привычке в эти утренние часы предавался своему любимому занятию: чистил свой
Кольт.
– Граф! – торжественно начала графиня. – Вы
должны проявить милосердие к нашему народу.
– А я что – мало
проявляю? – возразил граф, не поднимая головы.
– Народ должен
принимать участие в управлении своей судьбой, своей страной и землей!
– Ну
так пусть принимает! – не понимая, согласился граф, и дунул несколько раз в
ствол.
– Ах! Граф…! Полноте вам притворяться, что вы не понимаете, о чем
я говорю! Надобно одного хорошего человека на службу пристроить!
– А что за
человек? Умен ли?
– Ах! Граф! Да вы его знаете! Это – Ванька!
Ибанько! Парень в полном расцвете, а без настоящего дела мается… Не найдете ли для него какое-нибудь
подходящее занятие? Скучает ведь парень! Пропадет совсем!
Граф задумался. Ваньку-
то он знал. В этом-то и было все дело. Но перечить жене он не хотел, да и не смел. Ибо любил ее без меры и
достаточного на это основания. Казалось бы, вопреки логике, но любил – заразу! Сох по ней, как
степной ковыль.
– Право, я не знаю… Ибанько, говоришь… Он же
ведь, как бы это сказать… – граф пытался подыскать какое-то слово, чтобы не обидеть
графиню, зная о ее слабости к Ваньке. – Он вроде, насколько я помню – дурак-
с!
– Ой! Не заостряйте! Я Вас умоляю! Нашли – дурака! Да мало ли
дураков служат сейчас! Он не дурнее некоторых!
– И то! –
согласился граф. Он отодвинул в сторону разобранный пистолет, взял лист гербовой бумаги и быстро что-то
написал на нем. Виновато глядя на графиню, он протянул ей листок. – Вот тут… Вели от
моего имени передать в муниципалитет… Мы его, твово Ибанько, в депутаты Госдумы выдвинем от
имени народа! Одним Ибанько больше, одним меньше – ничего не изменится, я думаю…
Больше, к сожалению, ничего не смогу предложить. Там ему будет весело! Там они все – тово
… Ибанько!
А.Мешков, размещено в мае 2002 года