Конечная

   Ясным, погожим осенним вечером к остановке "Чучковская" наконец-то подкатил новенький, словно только что сошедший с конвейера автобус, до отказа набитый пассажирами с кошелками, сидрами, саквояжами и мешками. Дрюченков подналег на какую-то старушку в старомодном ветхом шушуне, зад которой на добрую половину торчал из двери, и, втиснув добрую половину в автобус, втиснулся сам.
   Водитель автобуса попался веселый и разговорчивый. "Добрый вечер!" – приветствовал он Дрюченкова по радио. Динамик был где-то над головой Дрюченкова, в области паха старушки.
   – Здравствуйте! – ответил Дрюченков.
   – Куда едем? – спросил водитель. По голосу это был, по-видимому, уже не молодой, но и еще не старый мужчина, а не женщина.
   – Да… К ма-ме! – последний слог застрял в глотке Дрюченкова, поскольку старушку прижало к двери, так что она вмяла в нее Дрюченкова.
   – Это правильно! – одобрительно сказал водитель. – Родителей надо уважать! Все мы ведь произошли от родителей. Сам-то я не местный, – признался он. – Тамбовский я! Там мои корни. Мать моя, тетка Пелагея, урожденная Зальцаман-Корячко, разродилась мною на рассвете в марте 1950 года. Воспитанием моим занимался дядька, отставной шпрейхстельмейстер, большое внимание уделяя развитию у меня музыкальных способностей. Однако уже в детстве я прикипел к баранке. Ни одной баранки не пропускал мимо, что называется… А в музыке я не преуспел, как видите, хотя многие прочили мне лавры Когана. Простите… Остановка "Мыльный завод"! – объявил он.
   Сзади кто-то с надсадным ревом подмял Дрюченкова и втиснулся в автобус. Дрюченков захрипел, закашлялся, пустил слюну, закатил глаза… В воздухе запахло сероводородом…
   – Кто там все время воздух портит на задней площадке?! – грозно спросил водитель.
   – Чуть что – так задняя площадка! Крайних, что ли, нашли? – раздались голоса издали. Пассажиры пристально всматривались друг другу в глаза, пытаясь выявить виноватого.
   – Le diable m´emport! Tous des cons!* Давайте договоримся раз и навсегда – в салоне не пердеть! Ведь мы сейчас – одна семья! Хорошо?
   – Хорошо! – раздались нестройные голоса. – Хорошо-о-о-о…
   – Хорошо-то как! – воскликнул кто-то и смолк.
   – Так вот, – продолжал водитель, когда рев стих, и двери со скрипом захлопнулись. – Я увлекся модными в то время автобусными ралли. Мы на нашем десятом маршруте такие гонки вытворяли, что Шумахеру и не снилось! Загрузишься, бывалоча, под завязку и мчишь со скоростью света. А дороги у нас знаешь сам какие! Знаешь ведь? Друг! Ты не заснул?
   – Нет! – удалось крикнуть Дрюченкову, на минуту оторвав усилием воли свое опухшее лицо от смердящих чресел бабки и сплюнув попавшие в рот кусочки плюша ее ветхого шушуна.
   – То-то я смотрю, ты как-то притих! Как-то пригорюнился! Может, музыку поставить? А? Что будем слушать?
   – Что-нибудь из раннего Шуфутинского! – крикнул кто-то с задней площадки, – "За милых дам"!
   – А для кого вы хотите передать эту песню?
   – Для своей любимой жены Сары!
   – Для кого, для кого? – не понял водитель.
   – Для Сары! – хором передали пассажиры.
   – Понял! Слушаем песенку Шуфутинского "За милых дам"!
   Сердце Дрюченкова, возросшего на произведениях Шнитке, Рахманинова и Вагнера, неровно забилось. Он застонал. К счастью, водитель, извинившись прервал песню и объявил следующую остановку. Этой паузы хватило Дрюченкову, чтобы вырваться из мощных объятий насевшего сзади громадного детины – старичка-пенсионера.
   – Что? Не нравится? – прохрипел старик, злобно блеснув золотыми коронками, обдав Дрюченкова мощным ядреным недельным перегаром.
   – Почему не нравится?.. Нравится! – пробормотал Дрюченков, не расположенный к скандалу.
   – А не нравится – на такси ездий! – не унимался пенсионер, расположенный к скандалу.
   – Да мне нравится! – упорствовал Дрюченков.
   – Тогда стой, не егози, как глист!
   – Хотите, я для вас песню хорошую закажу? – миролюбиво предложил Дрюченков, пытаясь загладить конфликт.
   – Валяй! – кивнул пенсионер кудлатой головой в войлочной шляпке с пером. – Только смотри – хорошую… А не то… – неопределенно добавил он.
   – Алло! – крикнул водителю Дрюченков.
   – Я слушаю вас, – отозвался водитель.
   – Передайте, пожалуйста…
   – Как вас зовут? Представьтесь, пожалуйста!
   – Дрюченков я…
   – Вы работаете или учитесь?
   – Я учусь!
   – Да! Мы все учились понемногу когда-нибудь и как-нибудь… Что мы будем слушать?
   – Передайте, пожалуйста, финал кантаты Френсиса Пуленка "Лик человеческий".
   – Есть такая песня! А для кого мы будем ее слушать?
   – Как вас зовут? – спросил тихонько мордастого старичка Дрюченков.
   – Митя! – недовольно сопя, ответил пенсионер.
   – Для моего соседа Мити! Очень хорошего и отзывчивого человека!
   – Хорошо! Для соседа Дрюченкова Мити передаем фрагмент финала кантаты Френсиса Пуленка "Лик человеческий",.. что в переводе означает – жидовская морда, ха-ха-ха-ха… или – юридическое лицо!!! Шутка, конечно…
   Едва только зазвучала музыка, как в салоне воцарилась тишина. Все замерли, зачарованные прекрасными звуками. Водитель, стараясь не помешать пассажирам, шепотом объявлял остановки, бесшумно тормозил, выскакивал из кабины, бежал встречать выходящих пассажиров, подавая ручку дамам, поспешно целуя их в ланиты и перси, прощаясь с некоторыми простым кивком головы, прижимая палец к губам, кивая заговорщицки в сторону салона.
   Старик-пенсионер внимательно прислушивался, крутил восхищенно головой, что-то шевелил губами, пытался негромко подпевать.
   – Я прошу прощения за бестактность, – сказал вдруг в микрофон шофер, – У меня что-то сцепление барахлит… Кто-нибудь толкните автобус сзади!
   Когда автобус снова поехал, оставляя далеко позади кучку размахивающих руками пассажиров, еще недавно дружно толкавших автобус, старичок обнял Дрюченкова и проникновенно сказал:
   – А ты… ничего! Спасибо тебе за музыку…
   – Да, пустяки!
   – А я, грешным делом, уже хотел тебе хлебало начистить! – признался пенсионер.
   – Да ничего…
   – Ты знаешь… – старик замялся. – Ну… короче, помнишь, в самом начале, когда я залез, шухер по салону прошел?
   – Ну, что-то припоминаю…
   – Так вот: это сделал я! – старик опустил голову в своей войлочной шляпе, скрывая смущение. – Теперь ты знаешь все! – голос старика сорвался на крик.
   – Бывает! – успокоил его Дрюченков.
   – И у вас бывало? – с надеждой спросил старец.
   – Не далее как… в общем, я был уверен, что тут… была толика и моей вины.
   – И моей… толика! – раздалось откуда-то слева…
   – И я…
   – И мы… – зашумели взволнованно все вокруг.
   – То-то я смотрю: мое – не мое… – размышлял вслух дедок.
   – А сейчас прозвучит музыка, которая понравится абсолютно всем! – воскликнул заснувший было водитель, когда его крепко подкинуло на ухабе. – Пора просыпаться! А просыпаться лучше всего с группой "Продиджи"! Впереди у нас новый день, а новый день лучше всего начинать с хорошей танцевальной музыки!
   Из динамиков донеслись мощные ритмические звуки. Пассажиры стали приглашать друг друга. Дрюченков тоже, чтобы далеко не ходить, пригласил старушку в старомодном ветхом шушуне. И тогда в затхлой тесноте автобуса, в суете танцующих тел, в этой ирреальности вынужденной близости, она показалась ему не такой уж и старушкой. Собственно, ветхим был только ее шушун. А в сущности, она оказалась вполне симпатичной грудастой девахой, курносой, конопатой, застенчивой…
   – Я куплю тебе новый шушун, – прошептал ей на ушко Дрюченков. – Не такой ветхий, как этот!
   – Спасибо, – благодарно прижалась к нему грудями девушка. Дрюченков почувствовал теплоту молодого тела, жизненную энергию молодой души… Что-то шевельнулось в нем. И он знал, что.
   Резкий окрик из динамика прервал наслаждение:
   – Конечная! – грозно рявкнул водитель по-немецки. – Выход через переднюю дверь!!! С вещами!
   Он надавил на гашетку клаксона, и отчаянные звуки матчиша ворвались в простуженное изможденное пространство…
* Черт меня побери! Все вы дерьмо. (франц.)

  А.Мешков
из книги "Пичужки прилетают ночью"

<<  &  >>