Кошелек

    Если рассматривать везение как счастливое проявление случайности, то можно сказать, что оно закономерно. Оно является формой воплощения необходимости. Такая закономерность вытекает из теории вероятности. Я пытаюсь подогнать реальность под теорию, но где-то что-то неувязывается. Мне необходимы были деньги, много денег, и я нашел кошелек. Это реальность. По теории - вероятность счастливой случайности "Р" тем больше, чем чаще попытки ее поиска. Я же ничего никогда не искал.
    Существуют люди, наиболее подверженные несчастливым стечениям обстоятельств - невезучие. Психологи нашли этому явлению объяснение и даже рекомендовали, как от этого избавиться, но всякие теории идут к черту, когда сталкиваются с жизнью, с практикой. Я отношусь к армии невезучих, причем у меня это проявляется с такой потрясающей силой, что не один диссертант смог бы на этом защититься!
    Мои родители - очень красивые люди. Отец - высокий плечистый блондин, эстонец. Мать - еврейка, с тонкими правильными чертами лица и с густыми черными кудрями, как у кающейся Магдалины Тициана. Я, вопреки всем ожиданиям, родился уродцем, худым, тщедушным, безобразным. Мой длинный нос служит предметом постоянных насмешек, уши словно радары расположены перпендикулярно к плоскости головы, зубы разъедает кариес, и ничего с этим поделать не могу, а с 15 лет по всему телу и лицу разгуливают блуждающие прыщи. Я - карикатура. Я персонаж с картины Босха.
    Такое несоответствие заданной генетической программе послужило поводом для развода моих родителей, к развалу первой ячейки общества. Моя несчастная мать, не имеющая представления о дискретности генов, растерянная и ошарашенная, не смогла дать квалифицированного объяснения удрученному отцу. Вейсман и Морган были у нас тогда в опале, и этот, вроде бы не относящийся ко мне лично, факт наложил отпечаток на всю мою жизнь.
    Некрасивые люди, как правило, стараются компенсировать отсутствие личной жизни либо трудом, либо общественной деятельностью. Многим мы обязаны некрасивым людям. Я же ничем не смог заменить отсутствие друзей и близкого любимого человека. Я просто ушел в себя и лучше выдумать не мог. Учился заочно, чтобы не шокировать своим видом сокурсников. Работаю корректором в издательстве сельскохозяйственной литературы, что вполне соответствует моему уединенному модус вивенди.
    Этот кошелек я нашел на улице Борхеса. Я люблю гулять по этой тихой тенистой улице, где старинные темные особняки, кажущиеся одинокими и необитаемыми, стали мне уже давно близкими друзьями. Мне кажется, что за стенами этих зданий идет тихая странная жизнь. Там живут алхимики и одинокие писатели, мудрые философы и старые княгини. Они живут грезами и воспоминаниями, и время вокруг них замерло, прекратило свой безрассудный стремительный бег.
    Его нельзя было незаметить: ярко-красный, с улыбающейся, подмигивающей восточной красавицей, словно зовущей совершить грех. Я увидел его издалека, и подходя к нему ближе, стал дико озираться. Вокруг не было ни души. Я остановился подле него, все еще не веря этому нехарактерному для моей серой судьбы случаю, полагая, что где-то невдалеке сидят шутники, которые сейчас выскочат и запрыгают вокруг меня от радости совершенного обмана. Но никто не выскакивал и не прыгал, и я поднял кошелек. Я ощутил его весомость. Даже не раскрывая его, я понял: в нем лежат деньги. Много денег. Я их чувствовал. Положив кошелек во внутренний карман, я поднял воротник пальто и стремительно пошел прочь.
    Я спешил домой, мне не терпелось сосчитать содержимое кошелька. Дьявольские силы алчности, дремавшие доселе во мне, вдруг пробудились. Они нетерпеливо клокотали, словно магма во чреве вулкана, норовя взорвать меня. Мне было стыдно и приятно.
    К моему вящему сожалению дома была моя мать. Она сидела у окна и штопала носки. Она всегда что-то штопает, латает, перелицовывает. Я почти никогда не бываю дома один. Мы с ней живем в одной комнате в коммунальной квартире. И она в этом не виновата.
    - Что-нибудь случилось? - спрашивает она, взглянув на меня поверх очков.
    - Нет, мама, ничего не случилось, - отвечаю я, как всегда сдержан и спокоен. Я чувствую постоянную вину перед ней за свой дурацкий нос, доставшийся мне неизвестно из какого поколения, неизвестно из какого столетия, за то, что я разбил хрустальную вазу в доме красивых и добрых людей. За то, что не смог подарить ей радость общения с ребенком. Я знаю, она стесняется гулять со мной в людных местах, мы предпочитали уединенные скверики без шумных аттракционов и без горластой толпы счастливой детворы. С моим появлением умерла для всех ее иконописная красота. В моем присутствии тускнели лица ее знакомых мужчин, мне совали гостинец и старались отвести взгляд, как от прокаженного. Я ни у кого не вызывал желания поиграть, порезвиться, пошутить. Мое уродство вызывало брезгливость и гадливость. Я очень рано понял это.
Незаметно переложив кошелек в карман брюк, я пошел на кухню. Там по закону подлости копошилась соседка Амаль, толстая скандальная старуха, постоянно злая, как черт.
    - Здравствуйте, - сказал я по обыкновению. Она сказала в ответ что-то скверное, я не расслышал, но примерно догадался. Я заперся в уборной. Удобно устроившись на унитаз, достал кошелек и стал его рассматривать, оттягивать момент вскрытия. Это был дорогой кошелек. С японкой на одной стороне и с тисненным изображением орла на другой. Я надавил на собачку замка, кошелек открылся, и я увидел цифру пятьдесят. Мерно журчал водосливной бачок. Я считал купюры. Их было ровно сто. В дверь сортира застучала Амаль.
    - Заснул что ли там? - прокаркала она. Я спустил воду, и спрятав кошелек в карман, вышел вон. Я не успел довести дело до конца, не прочитал исписанной бумажки, что лежала в другом отделении кошелька.
    Исписанная бумага оказалась квитанцией радиомастерской, куда был принят магнитофон "Шарп-250". И что меня очень огорчило и поставило в неловкое положение, в квитанции значился адрес заказчика, некоего А.Галлис. Радость от находки была омрачена. Какой-то Галлис рвет в отчаянии на себе волосы, а я радуюсь. Я вышел из ванной, где я завершил исследования. Из кухни на меня с подозрением и злобой смотрели свирепые маленькие глазки Амали. Она подозревала меня в онанизме.
    Галлиса я себе представлял старичком профессором, работающим в области генетики. Он не спеша шел по улице Борхеса к знакомому алхимику в один из старинных особнячков, чтобы вернуть ему долг пять тысяч рублей, которые он брал на исследования, для закупки импортного оборудования и препаратов. Он полез в карман за трубкой и вытянул вместе с ней кошелек. Мимо прогрохотала машина с контейнерами из-под мусора, и генетик не услышал стука кошелька об асфальт. Тоже случайность, только не вызванная необходимостью.
    Хотя, зачем старичку такой шикарный кошелек? И "Шарп-250"? Не очень-то вяжется с глуховатым профессором. Скорее, это ля фам. И не просто ля фам, а еще та ля фам! Это я себе нарисовал, чтобы не отдавать кошелек. Образ женщины легкого поведения меня больше устраивал.
    Мама по-прежнему сидела, штопала носки, ставила на них большие заплатки. Заплатки - это конечно ужасно, но это объективная необходимость. Носки быстро изнашиваются. Летом я хожу в новых носках - зимой в залатанных. Под сапогами не заметно.
    Мы с матерью живем крайне скромно. Что соответствует нашему доходу. Сбережений у нас никогда не было, и куда уходят деньги - я ума не дам. Мебель, телевизор, кофе, сапоги, мясо, носки, абонементы, заплатки - это все деньги.
    Мать мне дает подробный финансовый отчет, хотя я никогда не требую этого. Она делает это для того, чтобы я не подозревал ее в зажиме средств. Я ведь отдаю ей все деньги без остатка.
    Я не скажу ей об этих деньгах. Я куплю себе кожаное пальто и дубленку, приличный костюм для театра, а ей куплю шикарный махровый халат. Я куплю две дюжины носков, а старые выброшу! Я буду элегантен и импозантен. Ко мне будут прикованы взгляды интеллигентных начинающих красавиц, элегантных театралок, задумчивых и строгих. Вскоре я женюсь, чтобы навсегда уйти из этой ненавистной комнаты, где под лампой постоянным укором сидит моя несчастная мать.
    Я с нетерпением жду прихода ночи, я жду наступления нового дня, который будет для меня началом другой жизни.
    И ночь проходит. А утром мама вносит на подносе мне кофе и бутерброд. Я благодарю ее и молча кушаю. Этот ритуал повторяется каждый день с тех пор как я стал работать. Она сидит напротив и внимательно смотрит на меня, словно пытаясь найти во мне хоть одну приятную черту лица, словно проверяя: а не похорошел ли я за ночь? Нет, я не похорошел!
    - Извини меня… - мать сегодня смотрит на меня как-то неспокойно. - Извини, сынок… скажи, откуда у тебя деньги?
    Бутерброд застревает у меня в горле. Шмонать низко и подло!!!
    - Я честное слово случайно… Я чистила одежду, - мать прячет взгляд.
    - Я нашел их, мама!
    - Я так и думала, - сказала мать. - Но там есть адрес, ты знаешь?
    - Я знаю, мама, - странно, но мне становится легче, словно я освободился от вериг.
    - Надо вернуть эти деньги, сынок.
    - Да… Я верну их! - я стараюсь не глядеть на нее. Мне стыдно.
    - Они не принесут нам счастья, - продолжала мать, спокойно глядя мне в лицо. Мы с ней прошли уже самый опасный участок.
    - Я хотел купить себе дубленку, но теперь верну их, - мы говорим спокойно, но я вижу, как у матери блестят глаза, как она неумело старается скрыть набегающие слезы. Мать никогда не плакала при мне. Она отвернулась.
    - Мы купим тебе дубленку, сынок. Я думала об этом. Мы найдем деньги. А эти ты верни.
    - Мне не нужна дубленка, просто я подумал…
    - Я куплю тебе дубленку, - твердо сказала мать. - У меня есть деньги. Она отошла к окну и заплакала. Мне хотелось подойти, обнять и приласкать свою маленькую несчастную мать, такую же одинокую, как и ее горе-сын, но у нас в семье это не было принято.
    Я поблагодарил ее за завтрак и вышел в коридор.
    - Здравствуйте, - сказал я раскорячившейся в коридоре соседке.
    - Пошел к черту, жидовская морда, - ответила она. Может она сказала это и другими словами, но ручаюсь, что смысл ее приветствия был всегда приблизительно таким.
    Я неторопливо шел по людной улице среди красивых и счастливых людей, хотя счастье - это категория относительная. Мать всегда говорила мне, что есть люди гораздо несчастливее меня, и надо благодарить бога за то, что я не инвалид, что я не безумец, что я имею возможность наслаждаться музыкой, литературой, что мне дана радость жить в прекрасном мире, полном наслаждений, что, проснувшись утром, я слышу пение птиц и вижу прекрасный рассвет, зелень травы и листьев, что я могу наслаждаться движением и сознанием того, что существую! Надо только уметь видеть эти радости! А настоящее счастье - оно впереди! Бог обязательно вознаградит меня за терпение и смирение, за честность и отзывчивость к несчастьям других! Надо только верить и ждать!
    И я верил и ждал. Ждал и верил. Собираясь в театр, я всегда загадывал, что сегодня обязательно встречу ту единственную, для которой внешность не играет той решающей роли, для которой главное - это доброта и порядочность, честность и отзывчивость. Правда, такое пассивное ожидание пока не давало сколько-нибудь значительных плодов. Никто решительно не желал знакомиться со мной, а сам я не находил в себе сил подойти первым.
    Мне тридцать пять и в отличие от своих сверстников я, если следовать рассуждениям моей мамы, нахожусь в выгодном положении. Радость первой любви, первого свидания и первого поцелуя - у меня еще впереди! Несчастные мои сверстники. Им уже никогда этого не испытать!
    Я сам себе консультант и лечащий врач-психолог. Вы уродливы, друг мой! Это мешает вам вступать в контакт с людьми. Уродливость можно побороть! Да, да, друг мой! Можно. За счет богатства. А если нет богатства, то за счет его видимости. Вам надо одеться с вызывающей роскошью. А вообще я вам советую разбогатеть! И ваше уродство как рукой снимет! По одежке встречают, а по уму - провожают. Вы неглупый человек, но чтобы вы могли раскрыть свои душевные качества, вам нужна хорошая одежда, а то с вами и разговаривать-то никто не станет! Одевайтесь!
    Я шел по адресу, указанному в квитанции. Это было совсем в другом конце города, в противоположном от улицы Борхеса. Профессор-генетик забрался к черту на кулички. Это были здоровенные дома частного сектора.
    Еще в детстве я был поражен царящей вокруг несправедливостью. Почему дети дразнят и дергают меня, почему они так жестоки? Я ведь не сделал им ничего дурного. Мне же и так плохо, зачем делать еще больнее? - "Почему я такой страшный, мама?" - "Неправда, ты красивый!" - "Ты меня обманываешь!" - "Ты будешь красивым, когда вырастешь!"
    Я потом видел и других страшных детей, больных олигофреников, но я все равно был страшнее. В моем уродстве было что-то ужасное, у меня уже в пять лет было совершенно взрослое выражение лица. Единственная фотография моего детства хранится у нас в словаре Ожегова. По ней я представляю, как пугались дети, увидев меня.
    Мне запали в душу слова из Евангелия от Матфея, которое мать часто читала мне перед сном: "Ибо всякому имеющему дается и приумножается, а у неимущего отнимается и то, что имеет". "Почему? - спрашивал я у матери. - Раз бог справедлив, почему он допускает такое?" И мать опускалась в пространные объяснения о терпимости и любви к ближнему, о прощении, послушании и благодати.
    А.Галлис жил в большом двухэтажном коттедже. Дверь его выходила прямо на улицу, а рядом был пристроен кирпичный гараж с металлическими воротами. Поднявшись по ступенькам, я нажал кнопку звонка. За дверью слышалась печальная музыка. Я позвонил еще раз. Услышал шаги, кашель и какой-то металлический звон: что-то упало. Дверь открылась, и передо мною предстал мужчина с бородой, в черном строгом костюме с бабочкой. Увидев меня, он вздрогнул, испуганно шарахнулся, но быстро взял себя в руки и спросил:
    - Вы ко мне?
    Я, как бы для того, чтобы вспомнить, посмотрел в квитанцию:
    - Мне нужен А.Галлис!
    - А.Галлис? - переспросил мужчина и, оглянувшись, крикнул вглубину: - "Анна!" - а мне сказал, - "да вы пройдите!"
    - Анна! - еще раз, но уже громче и раздраженнее крикнул он и хотел было уже пойти сам, но тут дверь отворилась и из комнаты вышла белокурая курчавая симпатичная женщина в светлом трикотажном платье, плотно облегающем ее совершенную фигуру. Она притворила за собой двери, словно опасаясь, что кто-то, находящийся внутри, услышит предстоящий разговор.
    - Что случилось? - спросила она с ясной улыбкой, разглядывая меня.
    - Вот, к тебе пришли, - кивнул он на меня, словно нас было двое. - Ты ведь у нас А.Галлис?
    Улыбка моментально слетела с ее губ.
    - Я вас слушаю, - сказала она, напряженно вглядываясь в меня.
    - Извините… Вы были на улице Борхеса? - спросил я.
    - Нет, - твердо ответила женщина, - я не была там по крайней мере год.
    - Борхеса? - переспросил мужчина заинтересованно.
    - Да, Борхеса, - подтвердил я. - Я там нашел кошелек с деньгами!
    - Я не теряла никаких денег, - сказала зло женщина. В ее глазах я прочитал испуг и мольбу.
    - Любопытно, - сказал мужчина, глядя на растерянную, побледневшую, и ставшую совершенно прекрасной от этой бледности, женщину.
    - Извините, я кажется ошибся, - торопливо сказал я и повернулся, чтобы уйти с честью.
    - Минутку, - остановил меня металлический жесткий окрик хозяина. - Почему вы решили, что его потеряла именно А.Галлис?
    - В кошельке была… квитанция из мастерской!
    Женщина закрыла глаза и обреченно выдохнула.
    - Покажите, - приказал мужчина.
    - У меня нет ее с собой… - залепетал я, сжимая в кулаке проклятую бумажку, - я не смог нести с собой такие деньги…
    Земля закружилась под моими ногами. Я нес какую-то несусветную ерунду.
    - Врешь! - сквозь зубы проговорил хозяин, схватив меня за локоть крепкой рукой, отчего я дернулся в его сторону, словно тряпичная кукла, мотнув всеми конечностями. - Показывай, а не то сейчас вытряхну на хрен!
Дрожа всем телом от страха, стыда и ужаса, я протянул ему бумажку, превратившуюся у меня в ладони в жалкий комочек. Он расправил ее, прочитал и требовательно сказал:
    - Кошелек! Быстро!
    Он был похож на грабителя, флибустьера. Ему невозможно было отказать. Я вытащил из кармана пальто кошелек и протянул ему.
    - Это ее кошелек, - сказал он сразу. - Вот видите, я его еще не взял, а скажу вам, вы посмотрите, там, на обратной стороне, изображен орел! Так?
    - Так, - еле слышно произнес я.
    Мужчина выжидательно смотрел на светлую женщину, стоящую пред ним с поникшей головой, словно на лобном месте, и ожидавшую чудовищной расправы.
    - Так ты была на улице Борхеса? - спросил он.
    Я подумал, что неплохо было бы сейчас исчезнуть, провалиться в тартарары. Я повернулся, чтобы уйти, по-английски, быстро, не прощаясь.
    - Минутку, - остановил меня бородатый. Он открыл кошелек и вытащил оттуда всю пачку. - Возьми! - он ткнул ею в меня. - Берите! Берите же! Это ваши деньги! Ну? Она отказалась от них! Вы же слышали?
    - Нет! Что вы! Не надо! - испуганно оттолкнул я деньги от себя.
    - Бери, я сказал! - мужчина зло вложил их мне в руки. Но я безвольно опустил их, и деньги рассыпались по полу. Резко открыв дверь, я выскочил на улицу, растерянно остановившись посреди нее, не зная, куда идти и что делать.
    Я резко содрогнулся в конвульсии страха и ужаса, услышав глухой звук удара из открытой двери, и почти одновременно с ним сдавленный вскрик женщины и стук упавшего на пол тела…

А.Мешков

–  предыдущий     содержание     следующий  –
home