|
||
|
ГОРОДА и ЛЮДИ | |
|
||
|
ГОРОДА и ЛЮДИ | |
начало
Белокурая дочурка Афродиты
"Мысли и
женщины вместе не приходят"
Михаил Жванецкий
"Безнравственность – это нравственность тех, кто проводит
время лучше, чем мы."
N.N.
Мутный
взор моих туманных глаз выловил эту девушку за столиком
уличного кафе. Зыбь персей молодых, румянец пухлых щек, что
целовал Афинский ветерок: она была черноглазою смазливою
блондинкой и ела гамбургер невероятной толщины. Вот она!
Мечта усталого путника! – громко воскликнул я про себя, имея в
виду девушку, конечно, и решил с ней
сдружиться.
– Здесь занято? – спросил я,
хотя все столики кафе были пустынны.
– Свободно? Только я очень тороплюсь. У меня обеденный
перерыв. – ответила она торопливо
жуя.
– Жаль. – вздохнул я чуть не плача.
– Так хотелось пообщаться немного. У меня тут нет совсем
друзей! (Это я так жалость к себе вызываю! Некоторым
женщинам нравится быть добрыми.)
– А откуда вы? ( в глазах уже любопытство!
Ага!)
– Из Москвы! – безразлично
отвечаю.
Девушка от удивления и
радости отхватила такой огромный кусище гамбургера, что
некоторое время не могла сомкнуть челюсти. Замерев с куском
гамбургера во рту, она некоторое время смотрела на меня как на
Колосса Родосского. Казалось, ничего радостнее она еще в
жизни не слышала. Прожевав, наконец, часть куска, она
высказала подряд три слова:
– Здравствуйте. Спасибо. Я тебя люблю!
За последнее выражение я ей очень был благодарен. Так не
хватало мне этих слов на чужбине. У нее когда-то был здесь
русский друг. Благодаря его педагогическим способностям она
так бегло, хоть и мало говорила по-русски. Песталоцци!
– Ты не похож на русского. Ты похож
на скандинава, шведа или датчанина. – сказала она, вытирая
уста салфеткой
– Не знаю, следует ли
понимать ли твои слова, как комплимент, или наоборот – это
всего лишь приглашение поужинать вместе. – дерзко
предположил я, подсчитывая в уме наличность.
– Можно. – сказала она просто, даже не
поломавшись для приличия. – Я заканчиваю работу в 9 часов
вечера. Вон видишь магазин? Подходи!
Однако в 9 часов работу она не
закончила. И в 10 тоже. Они там что-то считали. Закончили в 11
часов. Но что такое два часа для влюбленного русского юноши?
Это миг! За него и держись!
– Ты
машину водишь? – спросила она меня. – А то я сегодня выпила
немного.
– Я тоже сегодня выпил. И не
немного. – признался я, мучительно краснея.
– Дьявольщина! – грязно выругалась
она. – Как же мне домой добраться?
Надо сказать, Нису, так звали девушку, жила в пригороде
Афин. Достаточно далеко от центра.
– У меня заночуешь! – легкомысленно предложил я.
Она промолчала. Мы сели в кабачке
"Фагнто", что расположен на узкой улочке Ермоу, где греческие
парни играли на гитаре и мандолине и пели греческие песни. Это
был настоящий разнузданный разгул греческого фольклора.
Песни были такие задушевные, немного похожие на цыганские
напевы, что спустя некоторое время я заметил, что стал тоже
подпевать музыкантам.
– Приезжай ко
мне в Москву! – предложил я Нису, разомлев и ошалев от
песен.
– О! Нет! – в ужасе отмахнулась
от предложения она, – В Москве каждый день убивают:
стреляют! У нас в магазине телек висит, мы новости каждый
день смотрим. Ужас!
– Это
пропагандистские штучки! – компетентно заверил я испуганную
девушку – Я сам журналист, и знаю об этом не понаслышке!
Может быть, там и стреляют каждый день, но попадают – реже!
Через день.
– Ну, это совсем другой
разговор! – облегченно вздохнула Нису, – Тогда, конечно,
поехали!
Позже к нам присоединились
ее знакомые-близнецы: брат с сестрой. Потом еще какой-то
народ понтийский подставил к нашему столику свои стулья.
целый хурал собрался. Они называли меня просто
– Александрос. Если следовать их нехитрой логике, то фамилия
моя в тот миг была – Мешковиади. Всем, почему-то, было
страшно интересно узнать о том, как мы, русские относимся к
войне с талибами. Что я мог им сказать? Я всегда был
пацифистом. Я сказал так:
– Слушайте,
греки правду! Я открою вам тайну! Мы, русские, и я лично
– против всякой войны! Долой войну! Так выпьем же за мир во
всем мире!
И мы пили за мир. Я
чувствовал себя миротворцем, эдакой, голубой каской в
эпицентре горячей точки. И нам было хорошо. Проснулся в
салоне машины. Нису мирно по-мужски храпела рядом. У нее
заложило нос. Мне стало ее жалко. Через час она должна будет с
больным носом стоять за прилавком магазина и улыбаться
покупателям.
Туристо морале!
"Чтобы получить настоящее удовольствие
от этих девушек,
вам необходимы три вещи:
время, деньги и
близорукость"
Роберт
Орбен
"Око
за око, зуб за зуб… А почему же попка за
деньги?"
Войцех
Верцех
Человек сегодня набожен, а завтра он – брат бесам, особливо,
ежели он живет в Омонии. Омония – это центр порока и
средоточие соблазнов, смятенье чувств и смрад вина. И если
алчущий телесных наслаждений муж гуляет по Афинам поздней
ночью – порок его отыщет. Проституция тут, похоже,
официально разрешена. Я не видел никогда, чтобы к притону
подъезжала полицейская машина и в нее грубо, пинками
загружали греческих жриц любви. Греческие девчата легкого
нрава живут здесь припеваючи.
Подходит ко мне на улице мужик. Слово за слово. Он тоже как
бы Россиянин, хотя родился в Афинах и по-русски не говорит. У
него прадед с прабабкой переехали сюда когда-то.
– Девочки
нужны?
– Сколько – спрашиваю с
присущей мне рачительностью, подсчитывая в уме скромную
наличность.
– Разные есть. Пойдем
посмотришь.
Я спрашиваю, в каких
пределах. А то, может быть, и нет смысла идти.
– Смысл есть! От пяти тысяч. Но
можешь с ней и сторговаться.
Ребята!
Это совсем не дорого, по общечеловеческим меркам. 1 доллар
– 370 драхм! 10 долларов – 3700 драхм. 12 долларов всего-то за
гречанку не пожалею! Один день выпью без закуски! Зато
вспоминать буду всю жизнь (а сколько ее жизни-то осталось?) да
внукам еще рассказывать буду! Расскажи, да расскажи, деда, нам
про Грецию! – будут теребить они меня за штанину моих белых
парусиновых исподников. Вот тут-то (ха-ха!) мне и будет что
вспомнить!
Мужик привел меня в
небольшое кафе. Девочки сразу окружили меня. Маленькие
такие, безгрудые, долговолосые гречаночки, худенькие. Ни
одной толстухи нет. Правда, не совсем чтобы очень уж юные.
Уже спелые, не побоюсь сказать – зрелые. Да и покрасивее этих
на улицах Афин встречал. Но попробовать все равно надо.
Вдруг у них там как-нибудь по другому? Интересно ведь. Когда-то
я еще в Грецию попаду?
– Купи мне
стаканчик "Оузо"! – говорит одна девица, беря меня
ласково под руку. Оузо – это такая виноградная греческая
водка. Вкусная. Я купил ей стаканчик. Потом – другой. А прямо
в зале стоят такие кабинки фанерные. Типа душевых. Умора!
Хоть бы нумера какие-нибудь устроили. А то – кабинки! Выпили
мы с ней. Потом она меня за руку берет и в кабинку ведет. Там,
внутри – нары! Она, проворно, профессионально так, как врач,
штаны мне расстегивает, презерватив достает, и опустившись на
колени, стала ждлхзщш агфывапролд йуцкуекнег ешнщгшз
юбьтимсчя вобщем пусть каждый думает в меру своей
испорченности, дабы пощадить стыдливость наших отцов и
дедов. В порыве непростительного сластолюбия я даже не стал
миловать и голубить ее, и изошел своей силой в глубинах
багряной неги. Что я могу сказать? Никаких особых этнических
имманентных изысков мне представлено не было. Хоть бы
песню какую по-гречески спела бы! Вот такие они, озаренные
эпическим характером своей душевной и телесной наготы
– прекрасные Елены древней Эллады.
Потом я сидел за стойкой бара со стаканчиком Оузо и наблюдал
за работой девчат. Поток клиентов был невероятно мощный.
Fast-fuck! Мужики следуют один за другим. В основном
попрать честь ночных вакханок приходили пузатые, пожилые
сатиры, которых простые девчата уже бесплатно не любят.
Ко мне через полчаса подошла другая
чернявая срамница, пытавшаяся в уморительной и наивной
манере консумировать меня. Настойчивая просьба угостить ее
Оузу, произнесенная уже слегка уставшим, заплетающимся
языком, в устах была вовсе не оскорбительна, а скорее даже
пленительна, но тем не менее я тогда
возразил:
– Да полно вам, сестра! Вы
переоцениваете мои гармональные возможности. Да и вам пора
отдохнуть!
Когда я, усталый раб
мирских утех, пожилой русский повеса, пошатываясь брел по
темным улочкам древних Афин, меня то и дело пытались
останавливать разнообразные прелестницы-гречанки судя по
наглости – легкого поведения. Были среди них и
прехорошенькие. Но деньги у меня уже были не те, что давеча.
Да и вообще: Пора и честь знать. Хотя я и так честь знаю и
порой бываю самыхъ чяестных правил, но иногда становлюсь
одержимым бесовскою силой и неделями плутаю в тенетах
низкого порока и греха!
Комсомольский
прожектор
"Этому
критику не хватает третьего уха и двух первых
яиц"
Станислав Ежи
Лец
"Критиковать
может любой дурак, и многие из них именно этим и
занимаются"
Сирел
Гарбетт
Хожу я по Греции и всякие недостатки
подмечаю. Как "Комсомольский прожектор"
Помните, такая была суровая стукаческая организация. Корила
всех задолжников, пьяниц, двоечников, дебоширов,
проституток, наркоманов, предателей родины. Так и я. Как
увижу где я бомжа или пьяницу, так своим фотиком – чик! Все!
Недостаток занесен в мою черную книгу. Я понимаю, что и у
моей голодной родины тоже недостатки есть, но как журналист,
чувствую, что я должен заклеймить позором сытую буржуазию!
Захожу я в Афинский университет. Ребята! Какая там грязь!
Словно это не Университет, а приют Порока. Они совершенно
не думают о том, что я могу зайти, увидеть грязь и сфоткать все
это и написать и заклеймить! Наши университеты чище! (Хоть в
чем-то мы их!) Студенты! Соблюдайте чистоту не только в
ваших университетах, но в душах! А то приедет какой-нибудь
грек, или хуже того – албанец и все сфотографирует и опозорит
на весь мир.
Нищета там детская тоже
есть. Это я так, если кому-то из моего рассказа показалось, что
там все благополучно. Детишки там вроде бы напрямую и не
попрошайничают. Но они подходят к вам в кафе или просто на
улице и предлагают вам какие-то салфетки "Cigno" называюся.
Где они их берут, не знаю. Сколько им дашь, все равно. У этих
салфеток нет цены. Они – бесценны.
Полиция.
"Раз за это платят деньги,
значит это работа."
Данил Рудый
Мои отношения с полицией, в общем и
целом, сложились. Более лояльной и деликатной полиции я еще
не встречал. Приятно жить в краях, где такая добрая и нежная
полиция. Меня даже ни разу не побили, бабок не взяли, не
обшмонали.
В Вильфранше увидел
однажды ночью одинокого, грустного полицейского. Думаю,
дай развеселю: подбежал, да как заору песню "Аванте
попула! Барбеда россс!" ему в лицо. А он недоуменно
покрутил пальцем возле виска. И стыдно мне стало за свое
поведение.
Как-то раз я сижу возле
ихнего Белого Дома: пою. Ну, такая охота у меня была – попеть
возле ихнего Белого Дома. Я вообще люблю попеть возле Белых
Домов. Там и народу много и подают хорошо. Редкому
журналисту не хочется попеть возле Белого дома, особенно в
Греции, Франции или в Италии. На площади в это время было
очень много народу. И все они стали бросать мне в чехол
драхмы. Кто пятьдесят, кто – сто. Монеты более мелкого
достоинства вообще редко встречаются. Греки – щедрый народ.
За час я заработал, где-то около пяти тысяч драхм. Рядом стоят
два полицейских. По мобильному переговариваются. Я знаками
их спрашиваю: какие-то проблемы? Может, мне уйти? Они
успокоили: дескать – сиди! А через десять минут автобус
подъехал. Это такой передвижной пункт правопорядка. Из него
выскочили четыре громадных полицейских (они все там, как
Титаны здоровенные!) и меня вместе с гитарой в этот автобус и
втиснули. Там, в автобусе, висят бронежилеты, автоматы, и
каски. Парни, полицейские играют в нарды, пьют
"Пепси", жуют "Попкорн". На меня
– ноль внимания. Лишь офицер, сидящий за столиком, нехотя
протокол на меня стал оформлять. Я говорю ему, а не проще
было бы мне просто сказать: что здесь играть нельзя? Я бы,
может быть, ушел!
– Заткнись!
– Говорит, не отрываясь от записей. Или что-то в этом роде.
– Бабки есть? (совсем как в России.)
– Откуда у простого русского бродяги бабки? – отвечаю, чисто
по-иудейски, вопросом на вопрос.
Мужик
разгорячился, заволновался. Стал что-то кричать своим
друзьям. И тут чувствую, что снова начинаю понимать
по-гречески.
– Твою мать! Мужики!
– говорит он своим друзьям, – Вы что совсем что ли о… Кого вы
забрали. У него бабок нет!
– Может
просто пятак ему начистить? – спрашивает сержант.
– А толку-то? Он, вишь, какой худой!
Помрет еще, не приведи Зевс.
– Ну,
ладно, хрен с ним, Пусть идет! Но, пендаль я ему все равно
врежу!
Пендаль мне врезали. Ну,
такой, вялый, символический, чисто из этикета. И я ушел. А
вслед мне крикнули.
– Смори!
Приятель! Если еще будешь возле нашего Белого дома играть
– конец тебе! Пятак начистим!
О!
Полицейские дети Эллады! Как вы наивны! Конец – это моя
кличка! Что мне пятак! Мне ведь главное с вами
пообщаться!
А потом я с одним
полицейским разговорился в кафе. Он мне кое-что рассказал про
их полицейскую систему. Она вся на стукачестве построена.
Стучат таксисты, хозяева баров, отелей, дворники. Традиция
такая есть в Греции. Полиции там легко работать. Всегда
найдется куча анонимных свидетелей того или иного
преступления. Правительство поощряет всяческие клубы
шахматистов, сантехников, каратистов, гомосексуалистов,
объединения чистильщиков сапог, медсестер-анастезиологов,
анонимных эндокринологов, сутулых негров, общественные
организации противников кастрации кошек и любителей
лунного затмения. Люди объединены в такие шайки, где их
легко контролировать! Это очень выгодно.
Александр Мешков
< Раздел: Города и люди >
