|
||
|
ГОРОДА и ЛЮДИ | |
|
||
|
ГОРОДА и ЛЮДИ | |
начало
А Вы, Мешков, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь.
"Я хочу
жить как бедный человек с
деньгами"
Пабло
Пикассо.
"Говорить о музыке – все
равно,
что танцевать
об архитектуре"
Стив Мартин
В жизни я неприхотлив. Я могу делать
все. На Родосе, и в Афинах я время от времени мыл машины в
пункте проката, подметал улицы возле кафе. Я не хочу сказать,
что мытье машин, самое любимое занятие в моей жизни. Ну,
пару машин, я еще могу помыть. Но, не больше. Надоедает
быстро. Потом я мог запросто подмести территорию возле
какого-нибудь летнего кабачка. А что с меня станется. Зато как-то
чище будет в этой или иной стране. Я писать люблю. (Эй!
Там! Ударение, на втором слоге! Я вас умоляю!) Еще я люблю
песни петь.
Что я пел?
Все!
Я пел "Отель
Калифорния" много-много раз. Все балдели. Я сейчас
думаю: надо ли отстегивать бабки группе "Иглс", я
ведь пользовался их репертуаром без разрешения. Да ладо,
простят они меня, бедного бродягу. Ну, а, если, не простят, то,
вышлю.
Пел я: "Hey Jude", "Solger of
fotune", "Hey Joe" "Let it be". В общем классику мирового рока.
Прихожу в какой-нибудь кабачок и говорю: Мужики! Можно я
здесь мировую классику поиграю?
– Ой!
Да за ради Бога! Играй– говорят мужики– сколько срубишь – все
твое!
Я начинаю хрипеть, как Луи
Амстронг "Let my people go!". Я с этого начинаю свою
программу. Народ сбегается посмотреть, кто это там хрипит, да
и остается на весь вечер. А что ему еще делать. Правда, всем
хотелось услышать греческих песен. Но я не был готов к
Греции.
А иногда меня разбирало, и я,
пользуясь, что греки не понимают по-русски, пел им
собственную сумбурную импровизацию на последние события
моей жизни, как народный киргизский комузчи Токтогул
Салтыганов.
Там, за бугром, я заметил
существенное различие наших и их баров. В Греческих.
Итальянских и французских барах очень много старичков и
старушек. Придут, сядут в уголке, возьмут энергетического
напитка или пивка и сидят, целый вечер болтают про меж собой,
или телек смотрят. Наши-то старички как то не очень часто в
бары ходят. Не нравится, стало быть. Дома, видимо
– лучше!
Хотя, как мы с вами понимаем,
это различие, скорее не баров, а образа и уровня жизни.
Церкви
"Никто не лжет, когда
молится"
Марк
Твен
"Если
вы говорите с Богом – это молитва, если Бог говорит с вами – это
шизофрения.
Томас
Сас
В Греции
много старинных православных церквей. Они такие уютные,
небольшие, из серого камня. Некоторые еще помнят голоса
святых апостолов. Есть в этих маленьких церквушках какой-то
особый дух прошлого. Что-то на тебя накатывает, заставляя
забыть о времени и месте твоего пребывания. Ты в эти минуты
просто пребываешь в этом мире. Зашел я в одну такую
каменную церквушку. Таинственный полумрак. Свечи по углам
мерцают перед иконами. Иконы там почти как у нас.
Богородица. Иисус распятый. Апостолы. Преображение.
Вознесение. Успение. И вдруг так мне благостно стало. Вроде
бы, я домой, в Россию-матушку, перенесся на минутку. И
возблагодарил я Бога и просил у него прощения за словоблудие
свое и за грехи свои (пение в Ватикане из которых не самый
тяжкий). И расплакался от внезапно охватившего меня чувства
настоящего счастья. Сел возле распятия на стульчик (там
стульчики есть, чтобы посидеть и подумать), друзей своих,
погибших молодыми, вспомнил. За что мне радость такая в этой
жизни отпущена, думаю. Затем, наверное, что должен я в этой
жизни очень много хорошего сделать. За тех ребят, которые не
успели исполнить свое предназначение и покинули этот
прекрасный мир в расцвете сил своих.
Поставил я свечку, помолился немного и пошел дальше,
странствовать.
Бойся албанцев, вино приносящих
"Иные бьют тревогу по
мордам"
Мариан
Карчмарик
"Если тебя ударили по лицу – подставь
другое!
Г.Малкин.
Вообще, я к албанскому народу отношусь положительно. Скажу
больше: до Греции я не сталкивался с албанским народом.
Столкнулся я с албанским народом только в
Греции.
– Не сталкивайся с албанским
народом! Они могут тебя за мобильник убить. – предупреждали
меня греки. Они как-то настороженно относились к албанскому
народу.
– Да что вы так их боитесь?
– недоумевал я. – Что в них такого, страшного, в албанцах?
Немного позже я понял причину
тревоги греков за мою судьбу. Как-то раз, в аккурат на
Мукосея-геронтофила, возвращался я поздно вечером, а точнее, в два
часа ночи, с работы. День выдался удачный. Да и ночь тоже
– ничего. Я заработал где-то, как-то, 15 тысяч драхм. Это очень
много. Это 30 баксов. Я только за отель в сутки плачу 6 тысяч
драхм.
И вот иду, гляжу – столики
стоят освещенные фонарным светом. Кафе – не кафе. Два
человека сидят – квасят. Один из них усатый верзила с синеватой
небритостью лица, похожий на янычара из дешевой оперетты.
Другой худой, ушастый, чахоточный, напоминающий
изнуренного, престарелого тепелузика.
– Эй! Приятель! Сыграй нам что-нибудь!
– улыбнулся щербатым ртом телепузик.
Я колебался полминуты. Зачем
отказывать себе в удовольствии немного заработать. Сел.
Играю. Пою. Про Кирюху, который по тундре бежал, по
железной дороге, про догадливого есаула, который сон смог
разгадать мой, про Джо, который свою жену застукал с другим
мужиком и пристрелил ее за это. Много песен пел я. От
усталости, правда, петуха пустил. Потом второго. Третьего.
Лючано Паваротти меня сразу убил бы кочергой за такой
подход к вокалу. Парни слушают. Терпят. Или же – наоборот
– наслаждаются с какими-то серьезными лицами. (Если вообще к
моему вокалу можно применить слово
"наслаждение").
Синеватые
их лица как-то даже посветлели. Разговорились. Оказалось
– передо мной – настоящие албанцы! Так вот вы какие! Ага! Ну,
думаю, посмотрел, теперь дергай отсюда! Но, почему-то
интересно мне стало. Вот сидят перед тобой настоящие албанцы:
один из Шкодера, другой из Балши. Ну и что? Нормальные
ребята. Ничего плутовского в их облике нет. И даже не думают
меня обманывать и в рабство продавать. Хотя, казалось бы – вот
сидит перед тобой русский: бери! Продавай его в рабство!
Только ленивый не продаст такого русского в рабство. Конечно,
определенный процент чувства опасности у меня присутствовал.
И я несколько раз уже собирался уйти, но какая-то внутренняя
сволочь мне говорит: сиди! Что-то должно случиться! А иначе:
зачем ты сюда приехал? Просто наслаждаться жизнью? Говорю
албанцам
– Парни! Отчего про вас
столько нехорошего говорят!
– Да, ты
не слушай никого! Это оттого они так говорят, что мы
– пришлые. А коренным грекам, никогда не нравилось, когда на
их землю пришлые приходят. А чтобы развеять твои сомнения и
укрепить дружбу между нашими народами, позволь тебя
угостить хорошим греческим вином!
– Вот это дело! – отвечаю я. – Ничто так не укрепляет дружбу
между народами, как стаканчик хорошего греческого вина.
Выпили мы по стаканчику. Беседа
вдруг приобрела какой-то всеобщий, трансцендентный
характер. Я не придал значения, тому факту, что мой новый
друг принес вино в стакане, а не в бутылке. Это уже потом я
придал значение этому факту. Через несколько минут чувствую,
что в глазах у меня помутилось. Сознание в порядке, а тела нет!
И о дружбе между народами я забыл моментально. Мысль
только одна: дергать надо отседова быстро! Подхватил я свою
испанскую гитару и стал ее в чехол запихивать. А руки уже не
слушаются. Эх, думаю, только бы отбежать немного, туда, где
светло и люди гуляют. Так с незачехленнной гитарой и побежал.
Да только не далеко убежать мне удалось. Сзади обхватил меня
рукою мощной один албанец Другой, тот что телепузик, гитару
из рук выхватил и в пах ногой саданул мне. Больно! И ударился
о земную твердь, и закрыл голову руками, чтобы имидж мне не
попортили басурманы проклятые, да и отрубился. О! Бедный,
мой, многострадальный пах! Дался им мой пах! Что он им
сделал?
Албанцы! А, может быть я
плохо пел? Может, вам не понравились мои безыскуственные
напевы пентатонического склада, обильно орнаментированные
разнообразными мелизмами с использованием алеаторики с
интервалами увеличенной секунды, как у Пьера Булеза
– поборника пуантелизма? Тогда я вас понимаю, албанцы! Кому
из нас не хотелось хотя бы раз в жизни замочить в пах какого-нибудь
горе-певца. Вот ведь как получается: Орфей усмирял
своим пением диких зверей, а я своим пением довел албанцев до
отчаяния! Велика сила искусства!
– Ну,
все! – мелькнула последняя перед закатом сознания шальная
мысль. – Точно теперь рабство, в ненавистную мне
общественно-экономическую формацию продадут. И понял я,
что в этот миг я умудрился оказаться первым в очереди в
невидимый нужник Вечности. Не знаю, сколько времени я был в
несознанке. Только чую: кто-то меня за плечо трясет. Открываю
очи – полицейский. Греческий. В черной беретке. А в голове
моей звенят колокола. Но радостная мысль, что летального
исхода и на этот раз удалось избежать, помогла мне
взбодриться. – Кто ты? Откуда ты! Чьих ты будешь?
– спрашивает меня деликатно полицейский, стараясь не оскорбить
своим дерзким от рождения тоном.
Я
пытаюсь вспомнить свое имя и вдруг с ужасом осознаю, что я
забыл! И не только имя. Но и вообще – кто я есть такой! Я
перечислял про себя десятки имен, и так не не нашел там своего!
Я сказал ему, первое, что пришло мне на ум:
– Я – Хулио Картасар. Писатель из
Аргентины!
Мой ответ полицейского
нисколько не потряс, а вполне даже удовлетворил, словно
валяющиеся на улице аргентинские писатели у них в Греции
явление столь же обычное, сколь и желанное.
– Куда тебя отвезти, Хулио? – спросил
он.
– В Буэнос– Айрес, разумеется!
– ответил я скромно. Он наконец-то оценил мою шутку,
рассмеялся, но отвез меня до Омонии. Я жаловался ему на
албанцев, обнаружив, что гитары со мною нет. Не было, так же
и заработанных тяжким певческим трудом 15 тысяч драхм.
– Забудь о них! – посоветовал мне
полицейский. – И никогда, слышишь, никогда больше не пей с
албанцами! Обещаешь?
– Клянусь!
– пообещал я как-то не очень твердо. И слово свое держу. Уже два
месяца с албанцами: ни-ни! А если увижу где албанца – бегу
сразу прочь. А вообще, я думаю, что это частичная расплата за
песню в Ватикане эхом отозвалась в пространстве и времени.
Ничто не проходит бесследно.
Везенье свет, а невезенье
– тьма
"И
массы могут чувствовать
себя одинокими"
Станислав Ежи
Лец
"Наркомания, это многолетнее наслаждение
смертью"
Франсуа
Мориак
Бреду я на следующий день по улице Вулгари в расстроенных
чувствах, досадуя на себя и на плутов-албанцев. Голова
раскалывается. Купил себе в палатке дешевого греческого
портвешка и на ходу пытаюсь открыть. Навстречу эллин идет
– топорщится, такой же как и я чувак. Тоже, судя, по роже, не в
ладах с душой.
– Что, приятель, никак
не откроешь? – говорит он мне. – Давай помогу!
Мне в эти минуты было по фигу, кто
передо мной: президент, доктор, или флибустьер. Лишь бы
человек хороший. Открыл он мне бутылку одним ловким
ударом. Я отпил немного, ему протягиваю.
– Не. – улыбается. – Я вина не пью. Я
кокаин нюхтарю.
Сели с ним прямо на
тротуаре. Закурили мастырку. Попыхтев пару минут,
разговорились, как водится. Никасом его звали. Спрашиваю,
сколько платит за понюх кокаина?
– 3-5 тысяч. Согласись, это не дорого! (Если учесть, что стакан
водки стоит 2 тысячи, то – да!) После полбутылки разговор по
международной традиции на женщин перешел органично.
– Вот ты, Никас, молодой мужик. А
женщиа у тебя есть? – спрашиваю его деловито. – Кочерыжку-то
хоть изредка паришь?
– Да нет
– отвечает искренне грек, – когда я нюхну, то уже никакая баба не
нужна. Нюхать лучше! – заключил он.
Я ему поведал печальную повесть о том, как басурманы меня
ограбили, и что жить мне теперь не на что. Он мне и говорит.
– Что ты паришься, Санек! Здесь не
пропадешь! Приходи к 6 часам к отелю "Эверест". Я тебя с
друганами познакомлю. Там и девчата есть! Мы тебе и
кокаином угостим, и ночлег найдем.
– А ты, случаем, не албанец?
– Нет!
– смеется, – я чистокровный грек!
Вот
такой добрый человек мне попался. Правда, потом его вдруг
стало зело кумарить, шугняк у него пошел, отчего он стал путать
английские, греческие и немецкие слова. Словом – полный клин!
– У меня что-то проблемы с
английским. – признался вдруг он, стуча зубами. – Ты
по-немецки можешь?
Я сказал "нихт",
поняв, что парню пора занюхать дозу "муки". Я его даже
немного проводил в сторону Омонии. А когда мы проходили
мимо стоянки автомобилей, он вдруг обратился по-гречески к
какому-то мужику, стоящему возле своего авто. Хозяин
безмолвно пошарил в карманах и высыпал Никасу в ладонь кучу
мелочи.
– Ты его знаешь? – спросил я
Никаса, когда мы отошли.
– Впервые
вижу. Да ты не волнуйся! Здесь все подают! Я за день, бывает, до
30 тысяч набираю!
Вот тебе раз!
– подумал с горечью я. Я, понимаете ли, пою, упираюсь, на улице,
а у меня от силы 15! Да, ребята! Учите греческий! Это большое
дело!
Забили с ним стрелу, и он
отвалил. А мне стало немного спокойнее. Боль в висках прошла
от простого, человеческого участия и отчасти, от бутылочки
красного, греческого вина.. Жизнь вновь приобретала какой-то
зримый смысл. Ну, придется снова машины мыть да улицы
мести. Ну и что? Пришел в одну кафешку. Сижу, грущу, но уже
не сильно. Взял бутылочку греческого пива "Амстел". Тут
подходит грек один, Лаброс его зовут.
– Чего ты, приятель, такой грустный?
– Да, понимаешь, брат, у меня албанцы гитару украли. А
музыкант без гитары, что собака без крыльев!
– Так ты – музыкант, говоришь? А если
гитару принесу – споешь?
– Легко!
Он исчез в недрах бара и через минуту
появился с гитарой в руках. Я от радости так загорланил, что
через полчаса кафе было забито посетителями. Хозяин передо
мной угощение выставляет. Популярное греческое блюдо: филе
вяленного соловья с фалфеем, и мелко порубленными молодыми
побегами маринованного дрока и кочухую из почек жирафа,
фаршированного яйцами страуса. Все как положено. Но я
по-честному его предупреждаю, что, что сегодня вечером пойду
кокаин нюхать.
– А зачем тебе это?
– спрашивает хозяин.
– Попробовать все
в этой жизни надо! – отвечаю.
– А с
20-го этажа прыгнуть не пробовал?
– Нет.
Как-то не довелось.
– А как же так и не
попробуешь? Ты лучше у меня играй по вечерам. Это тебе и на
отель хватит и на еду. Гитару купишь себе новую. На первое
время я могу тебе занять немного. А с наркухами – не
связывайся, парень!
И вот, что значит
причудливая игра судьбы. Поскольку я пел песни на русском
языке, то русские меня сразу по песням вычислили. Заходят два
мажористых пакета. Интересно им стало, кто это в Греции
русские песни поет.
– Русский?
– спрашивают по-русски.
– Угадайте из
трех раз!
– Откуда? Кто таков? Из
"Комсомолки" отвечаю гордо. Рассказываю о своей нелегкой
судьбе. Не верят, что я из "Комсомолки". Я тогда достаю из
рюкзака номер своей газеты с моим материалом и моей
фотографией. Почему я ее взял с собой в Грецию? Потому что на
уровне интуиции знал, что мне это пригодится. Один из них
Феодорос совладелец международной туристической компании.
– Хочешь заработать? – спрашивает.
– Всегда! – отвечаю.
Короче, договорились, что я им текст
пишу об Афинах на их сайт в интернете, а они мне билет до
Москвы покупают. На том и порешили. Ударили по рукам.
Обменялись визитками. Он мне тут же исходные материалы
всучил и бабки отстегнул на билет до Москвы и сверху еще 30
баксов.
Бери шинель! Пошли домой!
"Дым отечества светлее огня на
чужбине
Лукиан из
Самоаты
"Где лучше – здесь или там,
зависит от того, где задан вопрос."
Симон Моисеев
"Где хорошо – там и родина"
Аристофан
Проснулся я утром ранним. Тоска
вдруг как навалится на меня! Гитары моей любимой рядом нет.
Кушать не подано. А мои, еще пару месяцев назад белоснежные,
как снега Килиманджаро, штаны, стали невыразительно
бурыми. Да еще в животе моем нежный норд-ост тонкого
кишечника переходит в буйный сирокко прямой кишки.
Взглянул на себя в засиженное мухами, тусклое зеркало. Будучи
обыкновенно, прекрасным, как Парис, сегодня я увидел себя
небритым, лохматым, с синеватыми кругами под глазами,
похожим на Фавна, измотанного обезумевшими от длительного
воздержания Намфами. И подумал я: загостился что-то я на этой
древней земле. Да и работа меня ждала. Настоящая. Любимая.
Прихожу в ближайшее туристическое
агентство. Дайте мне, говорю, билет до Москвы. А девушка мне
и отвечает.
– Из Афин в Москву не
каждый день самолеты летают. Может вам дать до Будапешта?
– Ну, если вы считаете, что тут нет
принципиальной разницы – то давайте. – легко согласился
я.
– Да нет, – говорит девушка. – Просто
с Будапешта каждый день самолеты в Москву летят.
Мне было все равно. Сел я в метро и
пустился в дальний путь в международный Афинский аэропорт.
От конечной станции метро надо еще ехать автобусом, а у меня
последняя бумажка в тысячу драхм осталась. Даю ее водителю.
А бумажка старая, ветхая, как земля Эллады. Этой тысячей,
наверное, еще Гомер платил своему офтальмологу. Водитель
повертел в руках эту бумажку, потом оглядел меня с ног до
головы. Видит: я такой же помятый, как и этот денежный знак,
махнул рукой и вернул мне тысячу.
– А! Хрен с тобой! Езжай так! – сказал он с доброй улыбкой на
устах.
Но в назначенный час меня не
пригласили на посадку. Самолет в Будапешт отменили по
техническим причинам. И мне заменили билет. дали-таки на
Москву. Только на следующий день. Ночь я провел в аэропорту.
Но мне не привыкать!
Утром
становлюсь в очередь на регистрацию., а впереди меня, кто бы
вы думали? Ну, конечно же, шеф-редактор газеты
"Известия" Куприянов. Я настолько уже привык, что
он везде, что даже не удивился на этот раз. Просто
поздоровались с ним тепло, как старые знакомые. Он даже меня
впереди себя пропустил. Потом греческий пограничник
поставил мне печать в паспорт, что, дескать, не возражает, если
я уеду из Греции. Еще б он возражал. На фиг я здесь нужен?
Особых мер против террористов я в
Афинском аэропорту не приметил. Хотя, конечно, люди с
металлоискателями проверяли меня. Сели в самолет и полетели
над морями и горами.
Прощай,
древня, прекрасная Эллада! Я буду часто возвращаться к тебе в
своих беспокойных снах!
Прилетели в
Москву, а тут зима уж на дворе. Но и пусть. Все равно, здесь
– Отчизна, твой дом родной. Никакое пусть даже самое Греческое
солнце, самое прозрачное Эгейское море и экзотика, не заменит
мне моей маленькой квартирки, моего отчего дома. Он всегда
будет для меня краше любого самого пышного кустика
индийского жасмина.
И тогда я вдруг
понял: для чего время от времени я устраиваю себе странную
жизнь, недоедаю, недосыпаю, недопиваю, недогуливаю,
недокуриваю. Когда устав от постоянной скуки и боязни быть
обсчитанным бакалейщиком, обруганным контролершей, когда
вдруг осознаешь, что тебе некому позвонить в минуты отчаяния
и одиночества, когда твоя жизнь начинает тебе казаться
обыденнее жизни молочника, ты уходишь на мгновение в чудное
сновидение, в какой-то виртуальный, ирриальный мир, полный
неизвестности, тревоги и пасности, населенный странными
людьми, говорящими на незнакомом языке, поющими
неизвестные песни. Ты на время меняешь страну, свой облик,
характер, образ жизни и мысли. И там, на чужбине, твое
одиночество умножается в два, три, четыре раза. Глядя на себя
со стороны, ты думаешь о себе в третьем лице и узнаешь про
себя много нового. И когда ты, усталый бездомок, восстав от
своих скорбей, оглядываешься назад, то видишь позади
чудесную страну, замечательных людей, и понимаешь, что это
твоя Родина, твои друзья и твоя жизнь и начинаешь с новой
силой ее любить со всеми ее взгодами и обломами.
P.S. Вчера гуляя по вечерней Москве,
вдруг поймал себя на мысли, что я бессознательно оцениваю
некоторые места с точки зрения возможности там переночевать!
Конец
Александр Мешков
< Раздел: Города и люди >
