Сценаристы приходят ночью.
В Голливуде очень много всяческих актерских, режиссерских, сценарных курсов и школ.
Они порой ютятся в каких-то маленьких неуютных полуподвальных помещениях.
Студенты репетируют прямо в коридорах и в прихожей. Я сидел на занятиях во многих
таких школах, пытаясь постичь тайны актерского мастерства. Кроме меня там были еще
представители самых различных возрастов и национальностей. Я познакомился на этих
курсах с Хосе из Доминиканской республики, со Скилой из Намибии, с Карлос Ортега из
Сальвадора, Руджеро из Италии. Самое страшное в этих знакомствах было то, что все мои
новые знакомые тоже уже НАПИСАЛИ СЦЕНАРИИ ДЛЯ ГОЛЛИВУДА!!!! При моих
попытках узнать, куда лучше всего отдать свой сценарий они со стыдливой уклончивостью
переводили разговор на тему трудностей существования истинной творческой личности.
Лишь один из них – добродушный сальвадорский паренек Карлос Диего
Ортега однажды сказал:
– Пошли сегодня ко мне. Там будет вечеринка и придет один мужик, он преподает у нас
сценарный курс. Он тебе все расскажет.
Карлос снимал уан-бедрум за $600 на двоих с итальянским студентом Тино. В квартире
устойчивый запах иммортелей и потных промежностей. Тут и там креативно разбросано
женское белье. Огромная китайская ваза корчила мне рожи в свете мерцающего фонаря.
Ввечор пришли девочки: Скила, Руби, Эми и Мелисса, а сними спутник
ихний – Хуан-шмаровоз. Сначала мы играли в фанты, потом Ортега читал нам
свой сценарий "Гамадрилы – вперед!" заразительно смеясь на
каждой странице. Время от времени он прерывался, прикладываясь к бутылке:
– Простите! Никак не могу бросить! – всякий раз приговаривал он с
горечью.
Потом он бросил читать на полуслове, споро забил косяк и со словами:
– Проклятая зависимость! Не знаю, что с ней делать! – раскурил его по кругу.
Где-то через час, он удалился в спальню с Мелиссой, девой абиссинских стран, бросив мне
на ходу:
– Дьявольщина! Проклятый порок задолбил!
Мне досталась толстая, капризная сабинянка, в очках, дочь местного номенклатурщика
Скила. На все мои реплики она отвечала нервным ржанием. Мы станцевали с ней три тура
Вашингтонской кадрили и два – "Израильской рябинушки". Я
сбивчиво, с выражением, пересказал ей содержание "Муму". Она всплакнула.
Потом пришел Джеймс с азиатской подружкой Юрико. Принес виски, из которого мы
сделали коктейль "Сопли святого Августина", смешав его с остатками ликера.
Джеймс был простым оптовым торговцем патентованным силиконом для грудей.
Сценарист пришел только в два часа ночи, но в таком состоянии, что не понял ничего из
моего английского. Впрочем, я допускаю, что к двум часам, меня в этой стране никто уже и
не мог понять.
Зато на следующий день у входа в школу я и увидел объявление о том, что известный
российский режиссер, Сергей Мелконян, проводит набор в высшую театральную школу.
"Ага! Вот, кто поможет мне продать мой сценарий!" мелькнула шальная, как пуля-дура, мысль.
Ах! Арлекино, Арлекино! Нужно быть смешным для всех!
Информация к размышлению: Сергей Андреевич Мелконян. Родился в Ереване.
Выпускник режиссерского отделения МГИК. В 1972 году организовал студию
"Импульс" из которого впоследствии вырос в музыкально-драматический театр
"Арлекин". Театр и школа Сергея Мелконяна исповедуют стиль и приемы
итальянской комедии масок дель-арте в сочетании с новаторскими идеями отечественного
театра. Лучшие спектакли: "Двадцать минут с ангелом" А.Вампилов(1974),
"Медея" Ж.Ануя, (1976), "Звук шагов" С.Беккета,(1990) и т.д.
Я позвонил по телефону указанному в объявлении. Ответила секретарша. Немного
посовещавшись с кем-то рядом, назначила мне время встречи. Меня сначала встретил Илья
Вартанов – журналист.
– О чем вы собираетесь писать? – с тревогой спросил он. Чувствовалось какое-
то напряжение: а не засланный ли я казочок.
– О Сергее Мелконяне и о его жизни в Америке, – успокоил я его.
В это время вошел Сергей Андреевич в шикарном костюме и в дорогом галстуке.
– Начнем с того, что я не покидал родину, – начал Сергей Андреевич (хотя и я
этого тоже не утверждал!) Я работаю и в Москве, и в Америке. У меня и там театр, и здесь, и
если бы не власти, которые мешают нам работать, мы бы играли только в Москве. Там
публика конечно душевнее, чем американская. Но если правительство России будет
продолжать вести такую же безответственную политику по отношению к театрам, то в
России скоро не останется талантливых режиссеров. Да, а кто там сейчас остался? Табаков?
Захаров? Это разве режиссеры?
– У вас есть связи с Голливудом? – спросил я напрямки. – У меня
тут сценарий…
– Мы не нуждаемся в Голливуде. – прервал меня Сергей
Андреевич. – Что такое Голливуд? Это торговая марка. Но тот ширпотреб,
который он сейчас выпускает, это уже не Голливуд. Голливуд – это
"Запах женщины". Смотрели этот фильм? К сожалению, такие примеры
единичны. Я не запрещаю своим актерам сниматься в фильмах, но чтобы это были фильмы
высокого художественного уровня. Разве сняться в кино – это самоцель? Мне
иногда бывает стыдно за моих учеников. Гаркалин – один из них. Но его
работы в кино просто дискредитирую мою школу. Фильм "Ширли-Мырли"
видели? Это по вашему – искусство? А ведь он талантливый актер! Кстати,
театр "Арлекин" здесь имеет колоссальный успех! Вы почитайте прессу! Сейчас
мы ведем переговоры об аренде одного из самых престижных театров на две тысячи мест!
Потом он захватывающе и артистично рассказал, как был гоним властями, как его чуть
было не арестовал КГБ. Это был такой театр одного актера. И одного зрителя. К
сожалению, унизительно рамки моего повествования не позволяют мне хотя бы вкратце
пересказать эту интересную историю.
Музыкант сценаристу – товарищ!
Потом я встречался с нашими братушками-музыкатнами Серегой Сарычевым и Валерой
Гаиной. Они уже 12 лет живут в Америке.
Информушка к размышлению: Сергей Сарычев. Гитарист, вокалист, композитор,
основатель популярной в 80-е годы рок-группы "Альфа". Продюссировал и
писал песни для Марины Журавлевой. Самые знаменитые хиты: "Я московский,
озорной гуляка" и "Зеркало-река", "Крутится волчок". Живет
в Америке 12 лет.
– Ну что, я толстый стал? – первым делом спросил Серега, когда спустился со
второго этажа в гостиную.
– Нет! Не толстый! – грубо польстил я. – Просто 10 лет назад ты
был еще худее.
Во времена "Альфы" Серега был вообще как сахарный тростник. За концерт он
так уматывался, что его просто шатало. Сейчас он совсем не
пьет, не курит. Вот его и слегка и разнесло. Теперь он уже не тростник.
– Руку вот сломал, – показывает он мне руку. – Гипс,
представляешь, только недавно сняли. И то, когда я к русскому врачу обратился. Он
говорит, его уже два месяца назад должен был его снять. Еще месяц и ты мог руки
лишиться! А американскому врачу важно, показать, что я еще болен, чтобы получать
бабки. Тут очень легко умереть от такой медицины. Они не заинтересованы тебя быстро
вылечить. Каждый день твоей болезни – для них живые деньги. А теперь у меня
эта рука вообще не сгибается! Ну, как там Россия? Живет? – неожиданно
изменил он направление своего монолога.
У Сергея я прожил один день. Музыку послушали, поджемовали немного, ездили смотреть
окрестности Эппл валей (деревня где живет Сергей), купались в бассейне. Вечером, когда
все заснули, мы болтали с Серегой на кухне (А где ж еще болтать двум русским
паренькам?)
– Знаешь, – с грустью сказал он. – Это, наверное, последнее мое
интервью в этой жизни.
– Почему? – испугался я.
– Умру я скоро. У меня ведь саркома пищевода. Я ведь должен был умереть еще двадцать
лет назад. Все врачи удивляются, отчего я еще живу. Но, знаешь, иногда я чувствую такие
боли, тебе не передать… Одышка. Сердце останавливается.
– Да ну, хватит тебе…– неловко успокоил я его.
– Я иногда оглядываюсь на свою жизнь и думаю, – продолжал Серега, не
слушая меня, голос его слегка изменился. – а что я сделал? В детстве из
самодельного пистолета выбил себе глаз. Очень комплексовал в школе, что меня дразнили
"одноглазый". Любовь узнал уже наверное лет в 20. Всю жизнь хожу в темных
очках.
– Но у тебя же была и любовь и слава!
– Меня забудут через пять-десять лет, если уже не забыли…
– Твои песни поют сейчас и по радио передают…
– Ерунда все это. Известными стали песни из трех аккордов. А то, что я считаю
музыкой – никому не пригодилось…
Мне хотелось сказать ему что-то хорошее, но я никудышный психоаналитик. Поэтому я
промолчал. А утром я уехал к Валере Гаине.
