Как Александр Мешков внес посильный вклад в развитие индийского кинематографа
По дороге в Боливуд
Для обычного провинциального паренька, мой кинематографический опыт довольно пестр. Лет пять назад я написал сценарий фантастического блокбастера для Голливуда и отвез его на «Юниверсал пикчерз». Но он отчего-то до сих пор не поставлен. Объяснить это промедление можно лишь отсутствием у американцев тонкого вкуса и финансовым кризисом. Но я не теряю надежды. Чтобы поддерживать форму, время от времени снимаюсь в эпизодах российских телесериалов. Но после ошеломляющего триумфа «Миллионера из трущеб» я понял, что моя настоящая судьба – в Боливуде.
Понаехал тут…
Я приехал в Мумбай в конце февраля, в тот самый день, когда Индия встречала своих победителей, оскароносцев. Телеканалы транслировали встречу национальных героев в аэропорту. Так пафосно встречали у нас только российских футболистов после чемпионата Европы. На улицах Мумбая царила праздничная атмосфера: звуки ситара и ребаба, песни, пляски, рев клаксонов, тарахтение геликоптеров, цветы, радостные лица, пестрые ленты, возгласы «Ура!», «Миттал! Рахман! Патель! Пукутти!», «Сэр, подайте пару рупий!». А песня Рахмана Joi Ho звучала даже из утюгов и швейных машинок.
В Индии каждого белого человека ошибочно считают сказочно богатым, поэтому норовят обобрать как липку, по полной программе. За тесную каморку в дешевом одноэтажном отеле с претенциозном кинематографическом названием «Санрайз», мне предъявили счет, как за президентский номер в Хилтоне. Такой халатной расточительности я не мог себе более позволить. Я сложил в свой рюкзак все свои сокровища: видеокамеру, фотоаппарат, банковскую карточку, ноутбук, и отправился искать себе по Сеньке шапку. Я брел по пестрым, кричащим, цементным джунглям Бомбея, ошалело оглядываясь по сторонам. Машины и моторикши (их насмешливо называют здесь chicken-taxi) приветствовали меня резким бибиканием со всех сторон, предлагая свои нехитрые услуги. Встречные и поперечные улыбались мне (или смеялись надо мной?), норовили втянуть меня в беседу. «Как дела? Откуда ты? Зачем здесь? Ты женат? Как тебя зовут? Россия? Москуа! Гуд! Горбачев!» Толпы веселых, чумазых, оборванных, нищих бежали за мной с протянутыми руками и кричали «Банама! Банама! Банама». Горластая, bare-foot, apodal, and bare-assed, детвора, с очень активной жизненной позицией, бегала прямо по проезжей части на перекрестке, стучалась в окна автомобилей, требуя подаяния. Какой-то пожилой маргинал, сидел без штанов возле автобусной остановки прямо на асфальте и, напевая жизнерадостную песнь, мылся с мылом в тазике. Другой, уже намыленный, добросовестно тер ему спинку. Какой там кризис, друзья! Они живут в раю!
27,5% населения живет ниже прожиточного уровня, который в Индии равняется 40 центов в день.
Россия – Индия – Бхай-бхай, дружба навек
В Индии белому человеку познакомиться с индусом не представляет труда. Индусы сами подходят к тебе на улице. Улыбаются, представляются, пожимают руку, осведомляются о здоровье и финансовых делах. Именно такое и произошло в жизни индуса Кедера. Он подошел ко мне из-за угла с кривой ухмылкой человека, жаждущего денег. Слово за слово, через полчаса за кружкой пива сговорились, что я пару-тройку дней поживу у него за 40 долларов в день. Кедеру 28 лет, вкалывает в магазине подержанных авто, которым владеет на пару с братом. Зарплата 20000 рупий в месяц, или 12000 рублей. Не женат, поскольку не встретил еще той единственной, ради которой можно было бы расстаться с чувственными прелестями холостяцкой жизни. Он звонит с моего мобильного своему приятелю и через десять минут мы уже мчимся на машине по ночному Мумбаю в неизвестность. Приятель Кедера – Нумбаер неблагонадежностью своего лица похож на убийцу маленьких детей. В России он был бы уже давно арестован за такое лицо. Мы мчимся по хайвэю уже полчаса. Огней становится все меньше. Шум автострады стихает. Мы съезжаем на проселочную дорогу. С обеих сторон темнеет чаща урочища.
— Это уже не Мумбай, что ли? – тревожно спрашиваю я, вглядываюсь я в пугающую темноту леса. Мне становится немного жутковато.
— Мумбай, Мумбай! – жутко, по вампирски, хохочет Нумбаер, – тут везде у нас Мумбай!
Я потихоньку достаю из рюкзака ножницы и сжимаю их в руке.
А и Б сидели на трубе
Но, слава Кришне, Вишну и Шиве, мы снова выезжаем в светлое пространство. Снова вокруг раздаются суматошные несмолкаемые автомобильные сигналы, на этот раз показавшиеся мне чудной, жизнеутверждающей музыкой. Апартаменты, куда привезли меня мои новые друзья, расположены в приличном по индийским меркам районе. Это «ту-бедрум», квартира с двумя спальнями. Ее снимают трое неразлучных друзей: Кедар, Суниль и Раджа. В квартире довольно чисто. Раз в неделю ее убирает уборщица, тетенька в сари. Правда, если открыть окна, комнату заполняет зловонное дыхание улицы. Прямо под окнами находятся те самые трущобы, с огромной трубой, проходящей вдоль всего города, прославившийся участием в фильме «Миллионер из трущоб». Каждый день, едва только первые лучи солнца позолотят верхушки пальм, мужское население трущоб, с пластиковыми ведерками в руках, удобно и равномерно рассредоточивается по трубе, словно курочки на жердочки, и, задумчиво справляют простую человеческую нужду. Они даже не подозревают, что где-то рядом, в десяти милях от трубы, другие индийские мастера, не менее усердно, создают шедевры мировой кинематографии.
— Тебе не попасть в Боливуд! – повторяет мне уже в который раз скептик и пессимист Кедер, – Он окружен забором, там серьезная охрана с собаками. Нужно приглашение режиссера или рекомендация влиятельного лица из кино!
Болливууд – центр индийской киноиндустрии в Мумбае, названной так по аналогии с Голливудом. Известными киностудиями являются Filmalaya и Film City. Ежегодно на киностудиях Болливуда выпускается порядка 200 фильмов, в основном на языке хинди, но также и на пенджаби. В последнее время болливудские фильмы стали приобретать популярность в западных странах: Hum Dil De Chuke Sanam 1998), Kabhi Khushi Kabhie Gham, 2001) и Kal Ho Naa Ho. Но апогеем славы Индийского кино стал фильм «Slamdog Millionaire», снятый в Мумбае и взявший 8 Оскаров.
Картина Репина «Не ждали!»
Кедер с каким-то подозрительным упорством отговаривает меня ехать в Боливуд.
— Ты думаешь, тебя там ждут? Ура! Наконец-то! Мешков приехал! Ты просто потеряешь день. Поехали лучше рыбу ловить с деревенскими рыбаками. У меня есть знакомый капитан. За пятьдесят баксов он научит тебя расставлять и вытаскивать сети. И рыбы с собой даст и омаров.
— К черту рыбу! Я не рыбак! Я - актер! И приехал в кино сниматься! – гордо отрекаюсь я от своих любимых омаров.
— Хорошо! – Кедер рубанул по столу ребром ладони, – Вот скажи: если бы я, приехал в Москву, меня бы пустили на вашу киностудию?
— Думаю, нет. Но я все-таки попробую!
Мы ловим чикен-такси и едем на север – в Фильм-сити, огромный кино-город обнесенный бетонной стеной. Возле шлагбаума – в самом деле – настоящие полицейские с карабинами и с собачками. Они проверяют документы и багажники автомобилей, проезжающих на территорию объекта. Кедер победоносно улыбается. Худой, как узник Бухенвальда, по-видимому, голодавший пару недель, полицейский, пошатываясь, встает нерушимой преградой на моем пути.
— Вы куда прете, сэр? – спрашивает он слабым голосом.
— Я приехал из Москвы сниматься в кино, сэр. – заискивающе улыбаясь, отвечаю я ему.
— Москва? Где это? – напряженно старается припомнить полицейский. – В каком кино вы собираетесь сниматься? Вас вызывали?
— Да! – нагло заявляю я, – Мы договорились с Шакрукх Кханом. Он ждет меня.
— Его тут нет, – смеется мне в лицо полицейский. – И не было года два!
Я достаю мобильник и начинаю якобы нервно набирать номер телефона Шакрукх Кхана.
Неправильная полиция
– Недоступен! – сокрушаюсь я, но, будучи абсолютно уверен в всесокрушающей силе злата, незаметно протягиваю полицейскому хрустящую банкноту и тихо-тихо добавляю – Послушай, приятель, вот тебе деньги. Тут много! Купишь себе еды. А мне всего лишь нужно попасть на студию. Это дело жизни:
– Извини. Не могу, – так же тихо отвечает полицейский, отводя руку с мздой, жадно сглатывая слюну и с тоской глядя на бумажку. 50 долларов – серьезная сумма для Индии. Он, наверняка уже представил себе жареного барашка, плов, рахат-лукум, вино, трик-трак, девочек.
— Ну, что, артист! – успокаивающе кладет мне руку на обгоревшее на солнце плечо Кедер. – Поехали в деревню, омаров ловить! Из тебя получится отличный рыбак.
Я, стиснув зубы, сбрасываю с плеча его руку, и снова иду к полицейскому. Не может полицейский не взять на лапу! Я не верю в это! Мы же не в кино! Я решительно протягиваю ему бумажку, с изображением Бенджамина Франклина, имя которого теперь, благодаря фильму «Миллионер из трущоб» знает любой индус. (Один из вопросов, ответ, на который угадал герой фильма, был про этот самый портрет на стодолларовой купюре)
— Нет и еще раз нет, – чуть не плача от жалости к себе, говорит полицейский. И, как бы извиняясь за свою абсурдную и нереальную неподкупность, добавляет, – После террористического акта в отеле:. у нас здесь все очень строго!
(В августе террористы захватили отель: в Мумбае. И теперь возле каждого, даже самого маленького отеля, постоянно дежурит полицейские или военный патруль)
Мы с Кедером молча плетемся назад, к трассе: ловить чикен-такси. Ну что ж, придется переквалифицироваться в рыбака!
Чтобы не было мучительно больно
Я был настолько удручен конфузом, настолько разочаровался в магической силе денег, что на время лишился дара речи. Мы уже отъехали на сотню метров, как сознание вновь вернулось ко мне, и я во всю глотку гаркнул сонному рикше: «Тормози!», отчего тот вздрогнул, и чуть было не врезался в старый грузовик. Моя доктрина резко изменилась. Я, в прошлом году проник на территорию военной базы в предместьях Каракаса, а тут не смогу попасть в какой-то игрушечный Боливуд?! Это даже не военный объект! Краска стыда бросилась мне в лицо, в спину, в уши, и даже в пах. Да мне потом будет просто всю жизнь мучительно больно за свое малодушие.
— Пошли! – театрально твердо скомандовал я Кедеру, – Я покажу тебе, как надо преодолевать жизненные препятствия.
— Зачем тебе проблемы? – заволновался тот. – Ты не в России! Здесь у тебя будут серьезные неприятности! Ты хочешь в тюрьму?
— Ладно. – сжалился я над ним. – Ступай домой. Если что – я позвоню. Принесешь мне зубную щетку. А мой рюкзак передашь нашему консулу.
Я отдал ему свою сумку, оставив себе лишь видеокамеру, фотоаппарат, деньги и документы.
Нам нет преград на море и на суше
Я шел по буеракам и оврагам, продираясь сквозь колючие кусты, вдоль высокой и абсолютно неприспособленной для преодоления стены, за которой коварные индусы спрятали от меня фабрику грез. Я прошел пару миль, но забор ниже не стал. Наконец, вдали я заметил высокое дерево, торчащее достаточно близко к стене. Если хорошенько рассчитать, то, раскачавшись, можно с него сигануть за стену. Словно гамадрил, я довольно ловко для пожилого жителя мегаполиса залез на дерево. Однако сигануть с него за забор не смог бы даже Бубка. Но зато с высоты дерева я увидел другое, сухое дерево, лежавшее в метрах ста от меня. Я слез на землю, и поволок сухое дерево к стене. Прислонив его к ней, я забрался на стену. С высоты сооружения, я увидел дивной красоты дикий пейзаж, поросший первозданным лесом. Я спрыгнул на землю Боливуда и быстро, озираясь, словно тать, побежал прочь от стены. Я несся ланью по лесу минут тридцать, ломая сучья, спотыкаясь о корневища, изредка переводя дух, пока не увидел просвет. Я явственно слышал чьи-то громкие человечьи голоса. Осторожно подкравшись, словно вождь Оцеола, раздвинув кусты, я увидел околицу небольшой индийской деревеньки. Несколько аккуратных, беспорядочно разбросанных домиков. Возле стогов сена, правильной четырехугольной формы стояла священная корова и лениво жевала. Она медленно повернула голову в мою сторону, презрительно посмотрела на меня и отвернулась. Я смело вышел из своего укрытия, привел в порядок свои одежды и пошел к хатам, откуда доносились громкие гортанные мужские крики. Возле домиков сидели три селянки в ярких сари и два крестьянина. Я сложил руки на груди, поклонился и поприветствовал их:
— Харе Кришна!
С корабля на съемки
— Откуда ты, бледнолицый сэр, взялся? – спросил меня вышедший из крайней хаты чернющий селянин в красной чалме.
— Русский я! Артист! – ответствовал я. – Вот приехал к вам, в Боливуд в фильме сняться!
Селянки весело засмеялись. Они стали живо обсуждать мое загадочное явление, поглядывая в мою сторону. Селянин тоже отсмеялся и сказал:
— Ну что ж! Айда со мной, паря, до режиссера!
Я последовал с ним через деревню. Уже метров через сто я заметил стоящие возле домов прожектора, стойки, металлические вышки с камерами.
— Осторожно! На провода не наступай! – предупредил меня запоздало мой проводник. Я запутался и чуть не ударился лицом в индийскую землю. Под ногами черными змеями извивались кабели. Мы вышли на настоящую съемочную площадку. Юный паренек, словно капитан «Титаника» громко и четко, через микрофон отдавал команды. Снималась очередная сцена индийского сериала. Я, замер, очарованный волшебной мистерией рождения кино.
— Экшен! – крикнул в микрофон режиссер.
Героиня фильма, сказочной красоты девушка с распущенными волосами, в зеленом сари, стояла на грунтовой проселочной дороге, глядя вдаль. Навстречу ей ехал легковой автомобиль со скоростью 10 миль в час. Лицо красавицы выражало ярость. Глаза ее горели гневом, брови были насуплены, что делало ее еще прекраснее. Видимо у нее были веские основания для гнева, иначе, чем объяснить ее дальнейшие действия, попадающие под статью «хулиганство». В руках она держала камень размером с яйцо страуса. Красавица и не думала уходить с дороги. Как только машина остановилась перед ней, она кинула камень в лобовое стекло. Камень оказался из губки и легко, словно мячик отскочил от стекла. Зато в ту же секунду, словно черт из табакерки, сбоку выскочил ассистент с битой, и со всего молодецкого размаху саданул ею по лобовому стеклу автомобиля, причинив ему тем самым материальный ущерб.
— Стоп! – крикнул недовольно режиссер.
Ты сними меня, сними кинематограф!
— Вот этот парень – режиссер! Господин Шан, – указал мне на паренька селянин, а на самом деле – актер массовки Кунах. Воспользовавшись перерывом, я подошел к Шану уже с включенной камерой в руках. Он не возмутился и не стал меня бить по камере, а лишь приветливо улбынулся.
— Я Мешков из Москвы, – дружелюбно представился я, – Мечтал сняться у вас! Хотя бы в эпизоде.
Шана эта просьба заморского гостя ввергла в задумчивость. Он даже почесал репу.
— Сняться не проблема. Видишь ли, в чем загвоздка: у нас фильм о жизни индийской глубинки, маленькой традиционной деревеньки. А ты, как бы это сказать, меньше всего похож на аборигена, жителя индийской деревеньки.
— Да брось ты! А что, там не может родиться альбинос? – резонно возразил я, – У нас, например, в Российской глубинке очень даже часто рождаются черненькие детишки. Зато, представь, какая неожиданная интрига образуется!
— Извини, приятель, не могу ломать сюжет! Ты иди на студию к Кауру. Он сейчас тоже снимает сериал. Может, у него что-то есть.
Шан перстом указал мне верный путь, и я немедля ни минуты, поспешил на другую площадку, навстречу своему кинематографическому триумфу.
Новый индийский актер
Я шел минут двадцать, в направлении, указанном мне добрым режиссером. Я топал мимо декоративных домиков, минуя реки и озера, через аккуратные мосточки, мимо коров и дружно приветствующих меня индийских рабочих, созидающих какой-то дивный храм из фанерных щитов. Наконец я увидел мощное сияние прожекторов и софитов. Народу на площадке была тьма тьмущая: индийские мужчины в старинных традиционных индийских одеждах беседовали про меж собой в ожидании начала съемки.
— Который тут Каур? – спросил я старца в чалме.
Он только улыбнулся в ответ и беспомощно развел руками: дескать – извини, не знаю я вашего тарабарского языка. Я показал ему большой палец и сказал, что он замечательный актер. Другой паренек подвел меня к мужчине в тертых джинсах и, что с головой выдавало в нем режиссера.
— Я Мешков. – сказал я ему откровенно, – Понаехал сюда из холодной Москвы, с мечтой сняться в Боливудском фильме.
Меня сразу окружили другие кинематографисты. Режиссер печально улыбнулся:
— Действие нашего фильма развивается в глубокой традиционной деревеньке. Там не может быть европейца.
— Да что ж вы, индийские режиссеры, такие некреативные! Ведь я мог родиться здесь от преступной связи селянки и русского атташе, который был проездом тут и заночевал у нее. Ведь это же жизнь!
— А пусть будет афганцем! – предложил какой-то смышленый коллега, наверное, сценарист. – Ты пушту знаешь? – спросил он меня.
— Нет. Но могу выучить, если надо.
— Афганец у нас только на следующей неделе появляется. – напомнил коллеге режиссер. – Хотя, ладно, пусть он на заднем плане стоит, когда все выйдут на площадь. Дайте ему одежду!
Я не мог себе представить, что так легко можно стать звездой Боливуда.
— Только учти: денег мы тебе не заплатим! – предупредил меня ассистент, вручая мне синюю, расшитую, длинную рубашку и белые просторные портки с тесемками вместо ремня и чалму. Этот дивный наряд у них называется «курта пейджама». Его надевают на праздники: свадьбы, похороны и вручение Оскара. В нем я почувствовал себя неотъемлемой частичкой индийского актерского братства и слился с коллегами. Мне налили чаю с молоком, и мы стали ожидать начала съемок.
Актерское братство
Я ходил по Болливуду, в индийских одеждах, как по своему дому. Деревенька, в которой снимался фильм, была густо населена. Возле одного дома, украшенного свастикой, лежала на низких нарах, молодая женщина и, по-видимому, собиралась умирать. Вокруг нее собрались другие селянки, чтобы проводить ее в последний путь. Снимали эпизод, когда ее маленькая дочка, не понимающая сути происходящего, выбегает из дома с радостным криком: «Мама! Мама! Гляди, какая у меня кукла!». Но, заметив слезы на глазах окруживших ее матушку женщин, она начинает осознавать, что происходит что-то страшное, непостижимое. Бессмысленная улыбка сходит с детского лица.
— Стоп! Снято! – кричит довольный режиссер.
На площадке выделяется один актер, в сверкающей в лучах софитов курта пиджаме из дорогой парчи. Пока у группы перекур мы с ним знакомимся и мило беседуем. Это Ронит Рой. Ему сорок лет. Он звезда индийского кино. Снялся в более чем пятидесяти фильмах.
— Ты не в курсе, коллега, как называется фильм, в котором мы с тобой снимаемся? – как бы, между прочим, спрашиваю я. А то неудобно как-то получается. Снимаешься неизвестно где.
— Это сериал «Bandini». – улыбается Ронит Рой.
— А ты в нем хороший человек?
— Не всегда. Но чаще всего – да.
— Судя по одежде, ты зажиточный деревенский кулак?
— Очень зажиточный. Я типа деревенский староста и судья в одном лице.
— А по жизни?
— По жизни я скромный, бедный актер.
— Лукавишь! А это не твой ли «Хаммер» стоит вон за тем домом?
Ронит со смеху чуть не падает на землю, настолько абсурдным ему показалось мое предположение. Вместе с ним смеется вся съемочная группа.
— Конечно же, мой! Уф! Уморил! Я же тебе не Шакрукх Кхан и не Амитабх Баччан! – говорит Ронит, – У меня скромные гонорары. А какие, я тебе ни за что не скажу!
В сериалах много не заработаешь. Это факт. Из женщин самой высокооплачиваемой актрисой Болливуда считается Айшвария Рай: за роль в фильме она получает два крора (крор – 10 миллионам рупий, или 250 тысяч долларов). Мужики получают больше. Шахрукх Кхан получает за фильм по 6-7 кроров за фильм (свыше полутора миллионов долларов). Ронит Рой получает в десять раз меньше чем Айшвария Рай.
Последний дубль, он трудный самый…
Наконец звучит команда и вся наша деревенская братия располагается на заднем плане деревушки. Меня ставят между лежащей коровой и беззубым стариком, тем самым, который ни бельмеса не знает по-английски. Да ему это и не нужно. Он просто дружелюбно улыбался щербатым зевом мне, режиссеру, небу, солнцу. Улыбка практически не сходила с его лица, несмотря на то, что где-то там, вдали, на переднем плане, умирала лежащая на нарах женщина. Мимо меня, кряхтя прошли три селянина, скрутив руки какому-то оборванцу. Они подвели его к старосте, Ронит Рою. Я примерно догадывался, о чем они гутарили на хинди.
— Вот он, негодяй, староста! Это он избил до смерти Манияту- сказали они старосте.
— Ты пошто, смерд, Манияту избил? – строго спросил староста, не глядя на лиходея, и не вставая с дивана.
— Она моя жена. – напомнил дерзко оборванец.
— Этого не достаточно чтобы бабу избивать! – вскричал староста. – Убить его!
В общем, на площадке происходила обычная деревенская жизнь, с ее трансконтинентальным идиотизмом. Густые индийские сумерки постепенно опускались на Болливуд, пока окончательно не накрыли его. Мы работали до полуночи. Я, впервые снимался в роли индийского крестьянина. Я очень старался. Я как бы беседовал со стариком, не говорящим по-английски, и тот кивал мне в ответ. Я хотел перевернуть представление об актерах заднего плана. Ведь некоторые кинокритики недооценивают нас, считая наши роли второстепенными и не значимыми. Но порой именно игра актеров заднего плана и является основополагающей, несущей конструкцией фильма. Порой смотришь на игру актеров заднего плана и забываешь, о том, что происходит на переднем. «Без задника нет и передника», как говорят порой у нас в кинематографе. Конечно, мне не очень нравится само название «актер заднего плана». Но ведь не в названии дело. И если вдруг, когда-нибудь наконец-то будет учреждена номинация «лучший актер заднего плана», я буду гордиться, что внес посильную лепту в объективную оценку наших скромных актерских работ.
— Ты приходи на следующей неделе в среду. Афганца сыграешь. Там тоже без слов, – пригласил меня Шан, после того, как сняли последний дубль.
— А можно мне оставить себе на память эту курта пейджаму?
Шан что-то крикнул на хинди в темноту. Ему отозвался мужской голос.
— Все в порядке. Она твоя, Алегзандер!
Меня встречали, как звезду
Я вернулся домой в 3 часа ночи на рикше. Мои друзья не спали.
— Ты бы хоть позвонил! – справедливо корил меня Кедер. – Я уже звонил в полицию. Думал, что ты там.
Но после того, как я показал им свою видео-съемку они пришли в неописуемый восторг. Стали звонить кому-то по телефону. Попросили меня сбросить видеоматериал на флэшку. А на следующий день посмотреть на меня пришли уже друзья друзей. Мы устроили грандиозную кинематографическую вечеринку с пивом, креветками и крабами, на которой, я раз десять, каждому вновь прибывшему, пересказывал свои приключения в Болливуде. Ранним мартовским утром, едва только под моим окном индийские мужики удобно расселись на трубу, с пластиковыми ведерками в руках, чтобы по обыкновения справить свои нужды, я собрал свой рюкзак, написал благодарственную записку своим спящим друзьям, и тихо, по-английски, покинул этот гостеприимный дом. Я ушел в ашрам.
• Как в Индии становятся звездами? Очень просто. Многие актеры попадают на экраны, окончив Национальную драматическую школу или другие актерские институты, но большинство – самоучки. Самый верный путь в Болливуд – принадлежность к кинодинастии или через знакомых кинодеятелей.
• Одно из отличий от западного кино – привычка режиссеров и актеров работать сразу над несколькими фильмами. Этот стиль работы возник после краха в конце 1940-х старой системы студий: чтобы хоть как-то обеспечить финансирование, фильмы стали снимать кусками.
• Болливуд – ровесник Голливуда: первый фильм в Бомбее был снят в 1912 году, в Голливуде – в 1910-м. ?o С начала 1970-х годов Индия занимает первое место в мире по производству фильмов. В 1990 году было выпущено рекордное количество лент – 948, и индийская кинопромышленность оказалась в Книге рекордов Гиннесса (для сравнения: в Голливуде их выпускается в среднем около 500).
январь, 2009. Александр Мешков
< Раздел:
Города и страны >
<
на главную >
© copyright
