Разные люди

— Мы не подходим друг другу, — заявил однажды Фрол Гузнов своей супруге Арине, возвратившись из гаража, вытирая промасленные руки старыми трусами из прозрачной органзы. – Я сейчас перебирал мотор и понял это.

— Отчего же? – встрепенулась в кресле жена, оторвавшись от романа «Унесенные ветром». – Двадцать лет подходили, и вдруг – не подходим.

— Ну, сама посуди, дуреха. — легким движением промасленной ладони Фрол взлохматил кудлатую головку жены. – Мы ведь совершенно разные люди. То, что есть у меня, нет у тебя. И наоборот! Разве можешь ты со своим складом ума почувствовать необъяснимое наслаждение раннего утра, когда после первой рюмашки, в тиши камышей, едва только первые сойки начинают свой утренний концерт, твой поплавок начинает незаметно игриво подпрыгивать, образуя на водной глади диковинные круги правильной формы. Ну, скажи, можешь?

— Нет, — виновато вздохнула Арина. – А ты, скажи, можешь покрыться трогательными мурашками лишь оттого, что какой-то части твоего тела коснулась настырная мужская рука?

— Мурашками? Мужская рука? Отчего же! У меня тоже ведь есть мужская рука! А вот ты, ты, Арина, чувствовала замирание сердца, когда Сычев, ловким движением обманув Марадонну, подводит мяч к штрафной площадке? Поднимались ли у тебя волосы на голове дыбом, когда мяч, посланный мощным ударом нашего форварда, пойманным кабаном бился в сетке бразильской команды, а вратарь бился дурной башкой о травяное покрытие стадиона?

— Не поднимались дыбом, тем более на голове, — честно призналась Арина. – Ну а ты, хоть раз чувствовал, как сердце словно раненная птица пытается вырываться сквозь прутья клетки грудной, едва только неугомонная волосатая мужская ручища касается твоей вздымающейся, истосковавшейся по ласке, ненасытной нежной, налитой любовной истомой груди, отчего сосок твердеет, словно камень, когда юный, сильный Атлант  дрожащими, неумелыми и оттого неловкими, торопливыми движениями пытается расстегнуть застежку на твоем лифчике?

— На лифчике? Не чувствовал, — помрачнел Фрол, представив волосатую руку сильного исполина на своей волосатой груди. – Ну а ты, испытывала непостижимый, космический восторг, когда ранним утром, после дружеской вечеринки, первые капли холодного пива вливаются волшебной живой водой в твою горящую сухую, как пустыня Калахари, глотку, наполняя твое тело новой силой жизни, побуждая тебя к новым прекрасным действиям преображения жизни.

— Нет. Не припомню, — после зрелого пятиминутного размышления сказала Арина. — Точно, не припомню. Но зато и ты вряд ли припомнишь сказочной легкости, когда после бурной ночи, полной ласки и нежных слов, после головокружительных подъемов твоего существа в заоблачную высь девичьего восторга, и падений в зыбкую пучину сладчайшего оргазма, когда плоть превращается в душу, когда кроме тебя и любви нет ничего в этом мире, когда даже этого мира нет, и ничего нет, только вера в сладостный восторг и он, твой кумир и падший ангел. А потом, примеряя подаренную им кофточку из эластана и полиэстера, с небольшим воротничком-стойкой, с белой вставкой на вырезе, с накладным карманом сзади, с модной росписью в стиле «батик», с драпировкой по линии пуговиц, глядя на свое поруганное, но прекрасное отражение в зеркало, ты начинаешь учащенно дышать от одних только воспоминаний этой волшебной ночи.

— Вот видишь Арина, какие мы по сути разные люди, — вздохнул Фрол. — У нас нет даже общих интересов. У нас даже радости в этом мире разные. Вот скажи, два ли мы с тобой сапога, если я никогда не смогу поговорить с тобой о мормышке и подледном лове?

— А я, я с тобой смогу обсудить последние модные тенденции? Хотя бы прошедший намедни показ Юдашкина?

— Это еще раз утверждает меня в решении: мы должны расстаться! Я встретил в этом противоречивом мире человека, которые полностью разделяет мои взгляды и тревоги, которому я могу поведать все радости. С которым я могу обсудить печальные итоги чемпионата мира по футболу и прошедшей рыбалки. Который всегда поможет перебрать мотор, не откажет в мормышке и опарыше. Толя, заходи!

Из коридора, в комнату, смущенно переминаясь с ноги на ногу, заходит кряжистый сосед с нижнего этажа Толя в мятом пиджачке, с удочкой в руке.

— О! — встрепенулась Арина, подпрыгнув в кресле. — И я тогда тоже уйду к другому, к тому, который понимает мои ночные волнения, мои чувственные устремления. Танюшка, выходи!

Из шкафа выходит приземистая соседка Таня с верхнего этажа, прикрывая срамное место кофточкой из эластана и полиэстера, с небольшим вортничком-стойкой, с белой вставкой на вырезе, с накладным карманом сзади, с модной росписью в стиле «батик», с драпировкой по линии пуговиц.

Такая история, произошла в одном из среднерусских столичных городов, еще раз подтверждая мысль о несомненной вселенской жизненной доминанте мускулинной сущности.