Схватка

4.

— Ну, слушай, – легко согласился Мудослав, делая глубокую затяжку и задерживая дыхание, — Как-то раз, будучи удрученным постной, унылой, серой, как линялые армейские трусы, жизнью, в провинции, поехал я в Москву, к другу своему, Кольке, изнеженному мажору, сыну Министра Пищи. Был я в то время женат первым браком. Жена была красивая, но сволочь невероятная, настоящая ведьма. Тоже мажор, кстати. Батя у нее был Депутат. Мы находились с женой в состоянии перманентной войны. Устал я от ее наездов охуенно. Нужен был мне праздник. Иначе тронулся я бы разумом своим. Сказал я ей, что в командировку еду. «Тем, кто верен в любви – доступна ее сущность. Но трагедию любви познает только лишь тот, кто изменяет». Так сказал Оскар Уайльд, и я с ним согласен. В отпуск меня на работе не отпустили, поэтому я решил смотаться к другу лишь на выходные и вернуться в понедельник. Я тогда в редакции областной газеты работал. В промышленном отделе. Сел я в скорый поезд, приехал к другу. Прихожу, а у него дома этхоум. Музыка, вино, рулетка комнатная. Девочки – одна другой лучше…

— Что такое «этхоум»? – спросил осторожно Мошонкин.

— Это беспричинный праздник с бухлом и травой. Так вот сижу я на диване, портвейн попиваю, пыхаю потихоньку. Никому до меня дела нет. Друг мой девочку какую-то в спальню поволок. Потом другую. Не до меня ему…. А других персон я не знаю. Гляжу, передо мною крутится в танце небольшая, с пару шаров для боулинга, девичья попка. Я легонько, приветливо шлепнул ее и легонько усадил рядом. Она не противилась.

— Я приехал издалека, – поведал я, — и мне негде сегодня ночевать.

— У меня переночуешь! – хохотнула девчушка, худенькая татарочка, смеясь, чмокнула меня в алые губы, и вприпрыжку ускакала танцевать. У баб какая-то атавистическая страсть к танцами. Ты заметил? Это отголоски светлого язычества, когда танец носил сакральный, эзотерический смысл, был частью храмового культа Богов, частью древней культуры, обязательной традицией. Танец помогал людям излечится от недугов, танцем можно было вызвать дожди, беременность, болезнь, удачную охоту. Мужики, согласись, не так любят крутить жопой под музыку. Если они не пидоры, конечно.

— Это факт, — согласился Николай, потягивая через соломинку зеленый, еловый самогон из ендовы, — А вы ее любили?

— Кого? — насторожился Мудослав.

— Жену! Жену свою?

— Страстно! Безумно! Как волк! Ты знаешь, что волки живут только в одном браке? Если самка умирает, то умирает и самец! От тоски и одиночества! А она меня сжирала своей любовью, как самка Богомола. Так вот, этхоум длился бесконечно: всю ночь и весь следующий день. Девки глотали какие-то колеса и плясали без перерыва на обед. Время от времени их уводили в спальню. Я постоянно заполнял баки портвейном, паки ебля, по всей видимости, откладывалась на неопределенное время, и жрал пельмени – единственное не хмельное яство на этом пиру жизни. У меня слипались глаза, но я мужественно, словно часовой, боролся со сном. Я ведь и в поезде всю ночь не смыкал очей, поскольку на нижней полке плакало маленькое дитятко. Я хотел спать. И вот, наконец, моя танцовщица подошла ко мне уже одетая в пальто и сказала такие слова:

— Я ухожу. Ты со мной?

5.

— Я махнул портвешка ковшок на долгий посошок, и мы поехали к ней в Бибирево. Она там квартиру с подружкой снимала. Приезжаем, а там, у нее в квартире, тоже этхоум. Мужики, бабы, бухают, пляшут и поют, празднуют закрытие воскресного карнавала. Я ей говорю: Я две ночи не спал, давай уже в опочивальню пойдем — спати. А то мне завтра на самолет в 10 утра. И показываю ей билет. Она говорит: без вопросов, приятель. Только не вежливо так: приехали, не пообщались и сразу в койку! Мы пошли к гостям в комнату подруги. Стол полон яств. Пять бутылей портвейна, пельмешки, плавленый сырок, пепельница, полная бычков. Я, намереваясь сократить церемонию знакогмства, представляюсь, накатываю штрафной стакан портвейна, закусываю пельмешкой, закуриваю. Спел пару песен на гитаре, ко всеобщей радости. У меня тогда был чудный хриплый голос в три октавы, примерно как у Дженис Джоплин после длительного запоя. Потом, с чувством выполненного долга, откланиваюсь, шаркаю кроссовкой, желаю всем доброй ночи, иду в душ, бросаюсь в койку и мгновенно засыпаю. Но тут чую: меня расталкивает моя танцовщица:

— Эй! Приятель! Как-то не по-людски это: сразу спать!

Ну, ладно, раз так. Стал я ее покрывать. Татарочка была худая, безгрудая, но неистовая, до бешенства. Она подняла такой жуткий визг, как если бы это был Джо Кокер, который сел афедроном на раскаленный штык трехлинейной винтовки Мосина. Через час я все-таки кончил и откинулся без сил. Принял душ. Зашел, завернутый в полотенце, в комнату к подруге, где вакханалия набирала новые обороты. Накатил стакан портвейна, закусил пельмешкой, покурил, спел песнь и вернулся в койку и мгновенно заснул, как спящая красавица из сказки Пушкина. Мне снилось, что я бреду по роще, а вместо деревьев вокруг качаются – хуи. Крепкие, набухшие венами, жилистые стволы устрашающе покачивались на ветру и шумели пурпурными кронами. Через какое-то время я ощутил, что кто-то меня шлепает веткой хуя легонько по носу. С трудом, словно Вий, подняв отяжелевшими руками веки, я увидел склоненное над собой лицо прекрасной татарочки.

— Ну, ты че, глупыш, спать сюда пришел? Давай, давай, вставай, вставай! Ну-ка, ну-ка, ну-ка…. О те-те-те-те-те-те-те….

Она стала щекотать, кукожить, теребить мое срамное достоинство, лохматить, тормошить меня, как гуттаперчивую куклу. Мне пришлось снова принять ее в свои горячие объятия. Снова визги укушенного анакондой Луи Амстронга, снова кряхтение, потение, пыхтение, пукание…. О! Я, кстати, пердну, если ты не против? Спасибо… Вот так! Уф! Это ангел полетел! Так вот! Мне снова пришлось идти в душ, потом, по знакомому маршруту, в комнату к подруге, где вечеринка не сбавляла обороты, где песни, поцелуи и объятия слились в единый, синкретичный, первозданный хмельной коктейль. Стакан, сигарета, песня и новый «отбой».

— Ты знаешь, — ощутил я через миг хмельное дыхание на своей щеке, — Я ведь только после второго раза начинаю по-настоящему заводиться!

— Да ты что? – в ужасе, словно увидев удава, подскочил я на койке, — а до этого — что это было?

— Реконструкция! Ха-ха-ха-ха-ха-ха…. Иллюзия! Ха-ха-ха-ха-ха…. Имитация! Да, да! Симуляция! Да, да, да!!!! Ха-ха-ха-ха-ха…, – девчушка, смеясь, уткнулась мне непристойным отверстием рта своего прямо в пах.

6.

Она была неистощима и неуемна, словно матрос-первогодок, вернувшийся из дальнего подводного плавания.

— Знаешь, я потеряла девственность в 12 лет. – тяжело дыша, говорила она, спустя полчаса, гладя меня по груди проворной ручкой, — Я возвращалась одна от подружки поздно ночью. Мы с ней изрядно выпили тогда после уроков. Мы уже тогда с ней, баловались: немного ласкали друг друга и целовались взасос. Автобусы уже не ходили. Там, на остановке стояла легковушка. Я попросила водителя подвезти меня. Их было в машине трое. Они насиловали меня всю ночь. Ты будешь смеяться, но мне понравилось. Я об этом мечтала. А потом – пустота! Восемь лет я была неебана! Мальчики не обращали на меня никакого внимания, потому что я маленькая, худая и грудь у меня нулевая. Я до двадцати лет удовлетворяла себя сама…. А сейчас у меня три ебаря. Разных возрастов. Ты – четвертый. Я их объезжаю каждый день. С одним утром, когда жена его уходит на работу, он писатель. К другому еду на работу (он бармен), а третий приезжает ко мне, он «мусорок». Но иногда сплю и с другими, потому что мне никогда не хватает.

— Тебе лечиться надо, — сказал я устало, и обреченно побрел в душ. Я понял, что сегодня мне спать не удастся. Потом, по обыкновению, завернувшись в полотенце, явился в комнату к гостям, где ассамблея по-прежнему набирала обороты, хотя, казалось бы, куда дальше-то? Уж кто-то молнией слетал за новой партией портвейна. Уж пайка новых пельменей дымилась томно на столе. Накатил стакан портвейну, съел пельмешку, покурил табачку, спел песню, и пошел из последних сил попирать свою татарку. Я попирал ее из последних сил еще восемь раз.

— Восемь? – воскликнул Мошонкин недоверчиво.

— Восемь. Я пердну, если ты не против? О! Спасибо, сынок. Под утро, я делал это уже из этикета, лишь бы не заснуть. Мне ж на самолет в 10! А если я засну, то вряд ли встану. Чтобы возбудить меня, она танцевала домашний стриптиз. Лучше бы она этого не делала. Вы видели, как танцует скелет в мультиках ужасов? Так вот, если бы она в майскую ночь станцевала бы на кладбище, у сторожа непременно бы случился понос и падучая, а из могил восстали б мертвецы.