МОЯ КРЕПОСТЬ

    Зачем люди убивают проктологов? Вертелся у меня в голове навязчивый извечный вопрос. Но его перебивал другой, не менее мучительный - зачем они живут? Возвратясь, домой, я, выпил бокал текилы и рухнул как подкошенный на диван, едва успев снять штаны, утомленный неудачным днем, незавершенностью всех моих планов, поносом, душевным дискомфортом и моментально заснул. Мне приснился сон, начало которого я видел пару месяцев назад. В том сне, бродя в тени староанглийских рощ, или скитаясь по брегам пустынным Рейна, блуждая в зарослях смоковниц, словно беспокойный дух Вергилия, отягощенный памятью пришедших из глубин сознания мифов, я вышел на зеленую равнину чьей-то жизни. Не знаю, откуда вдруг ко мне во сне приходят ощущения временного бессмертия Ахилла. Как будто я читаю судьбу свою в старинной ветхой книге только мне открытых символов. В том сне, под Бранденбургом, убил я человека, наивного поэта, наверное - случайно. И чтобы замести следы упрятал его у себя дома, в зале, под досками. Он рослым был и храбрым. Из рода славного Ангольда. Меч в грудь ему вошел по рукоять, немного ближе к сердцу. Он как подкошенный упал на землю и в одночасье стал ничем. Напрасно ждет его красавица подруга нежная - Орнальда. Он на меня глядел безмолвно и упрямо, пугая отраженьем амальгамы. Сегодня я пытался перепрятать труп в другое место. Он стал смердить, и излучать свеченье… Проснулся в четвертом часу утра, в тревожном сумеречном состоянии. В голове шумело. От шума проснулся кот, спавший у меня в ногах и полез целоваться. Я, стараясь не обидеть его, отстранился от участия в этих нежностях. С кем было то, что вижу я во сне? Откуда мне даны те жизни, что словно вспышки зажигаются во мне? Кем прежде был я? Кто поможет разобраться мне в том хаосе воспоминаний, что даны мне в переплетеньях ощущений незнакомых? Откуда в памяти моей латинский стих, переведенный мною, что вдруг явился мне на мертвом языке? Зачем склоняюсь я над картой с перевязанной глазницей. Решаю за кого я ход сражения, исход которого я вижу и без боя! Куда спешу я, словно тать, спотыкаясь, под ношею согбенный извилистой тропой Итаки, забыв о своем царе, уплывшем много лет назад под Трою? Быть может я Улисс? А может - царь Бхарата? А может - злобный Дурьодхана, задумавший убить Арджуну? Я каждый раз схожу по лестнице своих ночных видений во владения Аида в эпоху Кали- юги, и тень фиванца Тересея мне путь пересекая, в какой-то миг вдруг возвращает вновь меня из сна ? Так кто же я? Я сон свой собственный или чужая тень? С кем было все, что вспоминаю? И в памяти ли рождены видения, пришедшие ко мне, лишь только разум мой утратил свой контроль? Сегодня я под Бранденбургом убил наивного поэта. Я принял контрастный душ, накинул свой любимый просторный темно-синий шлафрок, подаренный мне к сорокалетию моей матушкой, развалился на диване, включил увертюру Роберта Шумана к "Манфреду" в исполнении Нюренбергского филармонического оркестра (condaktor Max Loy) и велел Трофиму, явившемуся на звуки музыки, своему преданному русскому слуге, подавать первый завтрак.
    - Четвертый час всего однако! - как всегда, чтобы пробудить меня окончательно, возразил было опухший Трофим, явившейся на этот раз мне в костюме Пьеро с длинными рукавами, до пола, с ярко разукрашенным лицом.
    - Что? - взревел я и швырнул в строптивца тапочком.
    - Я просто время сообщить изволил вам… - ловко уклонясь от тапочка, ответил Трофим и вприпрыжку, вихляясь и кобенясь, скрылся за дверью.
    При всех своих недостатках, а у него их было великое множество, и пьянство - далеко не худший из них, Трофим имел одно неоспоримое и важное для меня достоинство: он был неплохим изысканным поваром, авангардистом кухни и смелым экспериментатором, футуристом салатов и изощренным художником от кулинарии. Я всегда с нетерпением ожидал очередного произведения искусства от своего Трофима. При этом следует отметить, что Трофим учитывал в своих изысканиях и мой панический страх перед ожирением.
    Обыкновенно, независимо от того, где, с кем, и в какое время я ложусь, я просыпаюсь в одно и то же время. Часа в четыре утра. Мне нравится это время. Весь мир вокруг тебя еще погружен в глубокий сон и лишь ты вырвался из цепких лап Морфея и с горделивым чувством победителя взираешь на спящих. Я привык к размеренному темпу жизни. Ранний подъем дает мне возможность никуда не торопиться , дает мне радость степенного покоя, неторопливой рассудительности. Потом, после обеда, я конечно добавляю пару часиков сна своему организму. Сиеста для меня - святое дело!
    Сияя от осознания своего величия и совершенства, Трофим внес в залу на серебряном подносе миндальные эскалопы с пореем, картофель "бешамель" со стручками бамия и молча поставил на низкий столик рядом с диваном.
    - Вы, Трофим - Гегель кулинарии! - сказал я ему, вдыхая изумительнейший аромат.
    Трофим, в кокетливой кружевной наколке, смущенно переминаясь с ноги на ногу и теребя кончик передника из набивного шелка, стоял рядом , готовый к смене блюд.
    - Ну уж вы скажете тоже - Гегель! Гегелю до меня ишшо срать да срать! - с присущей ему народной прямотой возразил Трофим.
    - Нет! - передумал я, когда попробовал эскалопы. - Вы не Гегель!
    - А кто? - улыбаясь во всю ширину своего щербатого рта, спросил Трофим. - Шлегель что ли?
    - Вы, Трофим - Паганини! Вы настоящий Паганини! Трофим Паганини! А это - это Каприс ля минор!
    - Да ну… - неуверенно возразил Трофим. - Капрису до меня ишшо…
    - Я вам точно говорю! Вам бы следовало выступать на международных конкурсах кулинарного искусства! Ваше место знаете - где?
    - У параши, что ль?
    - Вовсе нет! Полноте вам, Трофим! Ваше место, Трофим… - я не успел сказать Трофиму, где его настоящее место, потому что зазвонил телефон. Я взял трубку. Трофим весьма кстати промокнул мне уста салфеткой.
    - Слушаю! - сказал я.
    - Рэй! Это я - Гер!
    - Да ну?
    - Я насчет гавна, что ты мне дал. Спектральный анализ кала дал интересные результаты. - заорал на другом конце Гер.
    - Так-так! Продолжай! Только - не ори так! У меня мембрана выскочит! - я жестом приказал Трофиму подать мне бокал Шабли.
    - Характер экскрементов свидетельствует о том, что их обладатель человек интеллигентный. Любит музыку. Изобразительное искусство. Кинематограф. Скорее всего - Скорпион. Характер мягкий, спокойный.
    - Так-так. Интересно! Это хорошая зацепка! А кому оно принадлежит?
    - Что - кому?
    - Ну это гавно твое!
    - Мое? Ах, ну да… Ты все об этом… Черт его знает! Одно знаю точно - обладатель экскрементов за час до дефекации имел сильное душевное потрясение. Я бы сказал - шок. Консистенция кала дает основания, судить о его внезапности, несвоевременности что ли…
    - Это хорошая зацепка! - похвалил я Гера. Я почувствовал, как ну другом конце провода зарделся от счастья мой напарник Гер. Как мало все-таки необходимо для счастья бывает порой людям!
    - Но самое главное - таинственно снизил уровень громкости Гер, - это то, что гавно радиоактивно!
Я чуть было не выпал из кресла. Все было как в прошлый раз!
    - Уровень радиации?
    - Примерно шестьдесят микрорентген в час… Тебе не страшно?
    - Страшно…- ответил честно я.
    - Сказать тебе причину смерти судьи? - спросил Гер.
    - Я знаю! Самоубийство! - ответил самоуверенно я. - А то б тебе! Если это самоубийство, то очень уж изощренное. Самоубийца схватил смертельную дозу рентген!
    - Да… - в раздумье сказал я. - На самоубийство мало похоже. Тогда что это? Может - убийство? Ведь отчего-то он умер!!!
    - Представь себе! От этой какашки! Да, и еще…- замялся Мун. - Не знаю, может это и не важно, но бумажка, которая была использована пользователем в сортире, не что иное как авиационный билет!
    - Билет? Интересно - куда?
    - В Лиму!
    - Куда-куда?
    - В Лиму, в Лиму!
    - Может, в Баден-Баден?
Бокал с вином выпал у меня из рук прямо на персидский ковер ручной работы. Трофим, привыкший к таким метаморфозам и катаклизмам тут же подал мне новый. Еще полнее прежнего.
    - Дьявольщина! Что же ты молчишь? Чертенок! Это же хорошая зацепка! - сорвалось у меня.
    - И еще, шеф. Вы сейчас подпрыгните от удивления!
    - Ну? Давай! Не томи! Что там? Есть какая-нибудь зацепка? - подпрыгнул я от нетерпения. Трофим осторожно перехватил у меня бокал, готовый вот-вот отправиться вслед за первым.
    - Покойный имел любовницу!
    - Проктолог? Любовницу? Быть не может? Проктологи не имеют любовниц! - прорвало меня.
    - Клянусь честью! Это не простой проктолог!
    - Любовница - женщина? - перло из меня, как из прорвавшейся канализационной трубы.
    - Похоже на то! По крайней мере ее зовут - Жанет Мцари. Улица Большого Шлема, 20!
    - Прекрасно! Это уже - зацепка! Поезжай к Актуалу Мангусту, а я займусь девчонкой! - сказал я, с неудовольствием отмечая про себя, как по телу пробежала мерзкая похотливая дрожь.
    - Что ж тут прекрасного? Всегда ты так, шеф! Мужиков мне, а баб - себе!
    - Всегда разве? - стал припоминать я.
    - Всегда-всегда! - подтвердил Гер.
    - А надо как?
    - А надо - наоборот!
    - А привратника вы хоть допросили? - спросил я, чтобы как-то замять неприятный разговор.
    - А как же! - ответил беспечно Гер. Иногда он совершенно упускает из виду довольно значительные факты. Поэтому мое участие во всех делах просто всегда жизненно необходимо.
    - Ну и что привратник?
    - Сознался! Это он и убил.
    - Я так и думал. А жопу зачем отрезал? Из озорства?
    - Из куража!
    - Совсем озверели привратники!
    Привратников мы всегда время от времени привлекали к ответственности. На всякий случай. Следуя великому методу Сели. Это нам было необходимо для того, чтобы повысить процент раскрываемости. В случае, если мы находили настоящего убийцу, мы приносили извинения привратнику и отпускали его с миром. Обижались ли привратники? Нисколько! Скорее- наоборот! Если их привлекали к уголовной ответственности - они благодарили судьбу за то, что отменили высшую меру. А если отпускали на волю за недостаточностью улик - они еще долго приносил свои благодарности Правосудию, за торжество справедливости.
    Я некоторое время сидел , погрузившись в раздумье, размышляя о превратностях нашей судьбы. Вот живет на свете человек - проктолог, имеет жену, любовницу, любимое увлечение, проктологию, к примеру, а потом - бац! Явился какой-то привратник и нету человека! Вот вам и превратность судьбы!
    Одеваться! - крикнул я Трофиму, озорно хлопнув его по плечу, отчего тот, стоявший доселе в каком-то оцепенении, вздрогнул и упал на персидский ковер ручной работы , не опрокинув при этом однако бокала с вином.
    Потрясенный Трофим, привыкший к моим странным выходкам, укоризненно покачал головой и сказал с досадой, наконец опрокинув в свое бездонное нутро бокальчик хереса и аппетитно отрыгнув:
    - Как дитя малое, ей Богу!
Я оставил реплику старого кулинара без внимания.
    - У вас сегодня на пять часов - дама! - крикнул вдогонку мне Трофим. При всех его недостатках и многочисленных пороках, педофилия из которых - самый безобидный, Трофим обладал феноменальной памятью и успешно выполнял при мне обязанности секретаря.

ЖАНЕТ

    Я легко, играючи, ловко запрыгнул в свой седан (Maxima OX $ 50 000) и через пятнадцать минут уже был на улице Большого Шлема. Ветхий двухэтажный барак, в котором меня должна была встретить очаровательная Жанет, стоял под опасным углом, словно Пизанская башня, вот-вот норовя развалиться. Я стремительно взлетел по скрипучей шаткой деревянной лестнице, готовый сокрушить своей энергией и обаянием все преграды на своем пути. Двери мне открыла очаровательная девчушка, лет шестнадцати, тонкая как Сильфида. Черная в белый горошек джинсовая курточка (Versace. $50) на голое тело, светло оранжевые шорты (Benetton, DM 100.) Курчавая и светлая как ангел. Я предъявил ей фальшивый милицейский значок, значок ГТО, проездной билет, пластиковую карточку и страховой полис, после чего она впустила меня.
    - Мама дома? - спросил я, потрепав ее по светлой курчавой головке и сунув в ее руку изрядно подтаявшую шоколадку, совершенно кстати подобранную мной перед домом.
    - Мамы нет! - ответила девчушка, брезгливо рассматривая шоколадку. - Я одна живу. Где вы это нашли?
    - Вот как? - изумился я, пропустив мимо ушей вопрос. - И не страшно?
    - Чего бояться, когда кругом одни менты!
    - Дерзко! - оценил я ее замечание. - Тогда держи! - Я протянул ей букетик калов, совершенно кстати нарванных мною в палисаднике соседнего дома.
    Через полчаса, уже лежа в постели с хозяйкой, я записывал ее показания в свой потрепанный блокнотик. Лежа записывать было не совсем удобно, поэтому я чуть-чуть привстал. Как бы даже - присел. Я узнал массу интересных вещей. В частности, я узнал, что Жанет было не шестнадцать, а двадцать семь лет. Мне стало стыдно за свой прокол. Я узнал так же, что Жанет никогда не была замужем. Что работает менеджером по менеджменту в крупной фирме. Кроме того, я узнал, самое важное: у нее были маленькие упругие сиськи, и очень подвижный передок.
    - Я тебя больше не интересую, как женщина? - напомнила о себе Жанет, поглаживая меня по лохматой груди.
    - Я - при исполнении! - напомнил я ей, вежливо убрав руку с груди. - Меня интересует, знаете ли вы Отто Фарнера?
    - А тебе как лучше?
    - Мне - чтобы знала!
    - Нет. Я его не знаю!
    - Говори, засранка! Не то… - я притворно сделал ужасное лицо и легонько сдавил ей горло.
    - Что? - захрипела она, пытаясь оторвать мои руки от горла. - Что - "Не то."?
    - Не то я подвергну тебя самым изощренным пыткам, от коих содрогнутся и перевернутся в гробу великие инквизиторы Игнатий Лойола, Шпрингер и Иститорис!
    - Похоже, больше - чем на один раз тебя не хватит, лейтенант! Да. Я знаю его. Он… - Жанет вдруг замолчала и закрыла лицо руками.
    - Говорите, Жанет! Говорите! Чистосердечное признание поможет вам при оглашении приговора.
    - Ну… В общем… Он помог мне стать женщиной!
    - Старый распутник! Я вызову его на дуэль! - взревел я взбешенно.
    - Вы меня не поняли, лейтенант! Он помог мне в прямом смысле стать женщиной! Он исправил ошибку природы!
    - Так вы…
    - Да!
    Меня вырвало прямо на покрывало. Но я быстро взял себя в руки. Чем только не приходится заниматься во имя торжества истины! Знали бы об этом налогоплательщики!
    - Хочешь жить? - спросил я этого Жанетта, моментально по тревоге одевшись и приняв достойный вид.
    - Не надо меня пугать! - бесстрашно с вызовом ответил он.
    - Да ладно тебе, - миролюбиво сказал я. - О том что случилось - молчок! А не то…
    - Опять ты за свое!
    - Ну ладно, извини… Давай по-мужски! Помоги мне, а потом я помогу тебе…
    - По мужски мне не надо! Спрашивай… - безразлично ответил Жанет. Я с удовлетворением отметил, что он окончательно утратил мужские черты. Этот Отто просто мастерски отделал его.
    - Не вел ли профессор каких-нибудь недозволенных исследований? - продолжал я осторожно допрос.
    - Ну а как же! - ответил простодушно Жанет. - Он же профессор! Что-то исследовал. Я в этом ничего не соображаю: что дозволено, а что не дозволено… Меня, во всяком случае, это нисколько не интересовало. Он помогал мне… Денег давал. Одевал, кормил. Наблюдал меня весь послеоперационный период. Он же мне жопу пересадил! Да вы что думаете, я у него одна такая? К нему со всего мира приезжали трансвестисты! Из Африки, из Австралии и даже из Америки!
    - Где производились операции? - переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, спросил я.
    - В клинике! Прямо у него в клинике! Совершенно официально! У меня даже дубликат договора есть, в котором я обещала не иметь к нему никаких претензий, в случае неудачной операции…

< дальше >     < на ZOPA оглавление>

А.Мешков