Такое вот… Жизель

    Во втором акте балета Адольфа Адана "Жизель" случилось страшное. Жизель, огорченная изменой любимого, разбежавшись, вспрыгнула на графа, метя ему на руки, однако это было явное отклонение от либретто, и граф не успел среагировать. Он страшно напугался и увернулся от тела Жизель ловким нырком. Бедная обманутая Жизель с грохотом рухнула на дощатый пол сцены, взметнув вокруг себя облако пыли (уборщицы объявили забастовку и не мыли сцену уже полгода). Кашляя и чихая, мучимая одышкой Жизель тихонько материлась тоненьким голоском, сидя в клубах пыли. Оркестр от неожиданности перестал играть, хотя дирижер продолжал неистово дирижировать.
    – Блин горелый, – говорила Жизель, очаровательно протянув ручку к зрителям. – Будь проклят тот день, когда маменька привела меня в хореографическую школу.
    Жизель грязно выругалась и сплюнула горьковатую серую слюну на пол, но промахнулась и попала в оркестровую яму прямо в раструб геликона, словно специально для этого приспособленного.
    – Я-то, дура бестолковая, поверила, несмышленое чистое дитя, что балет это успех, цветы, поклонники… "Рафаэлло"!.. Какое там "Рафаэлло"! Да любая продавщица киоска жрет этого "Рафаэлло" в десять раз больше… если учесть, что я его вообще не ела. На какие шиши? Зарплату, блин, с Нового года не платят! С прошлого!!! Как танцы танцевать? Директор, гад, себе платит регулярно!.. Да еще склоняет к близости в извращенной форме… А попробуй откажи!!! Тьфу. Гадость! Гадость! Гадость!
    Смущенный граф, суетливо кружась вокруг худенького жалкого тела в серой застиранной пачке, пытался увести разошедшуюся Жизель. Однако та резко вырвала свою хрупкую ручонку из его грязных лап.
    – Отвали, козел!
    – А чего я-то козел? – вспылил вдруг тонким голосом мягкий и тактичный граф. – Я в таком же положении, как и ты. Может, даже и похуже. Ты-то что… прыгнула, а мне тебя лови, да еще таскай по сцене на руках! Когда я, к примеру, не пожрал, меня самого хоть таскай! Вам же этого не понять! Вы же нежные! Вас на руках носют. А вы попробуйте меня на руках потаскать. Попробуйте, ну? А директор… Что директор. Он и ко мне, гад, приставал…
    – И ко мне…
    – И ко мне…  – раздались выкрики со сцены, из-за кулис, из оркестровой ямы, из уборной, из суфлерской будки и даже из зрительного зала.
    – Тащи его сюды! – закричал какой-то мужественный аноним с галерки.
    Директора за ноги выволокли на сцену статисты в масках палачей.
    – На колени! – взревел амфитеатр. Ему вторил бельэтаж, подхватили балкон и галерка.
    Директор взвел руки к небу.
    – Не виноватый я! – с излишней театральностью воскликнул он.
    – Не верю! – рявкнул режиссер.
    Директор прокашлялся, прочистил горло, изобразил на лице невыносимую муку, словно у него вдруг не на шутку разыгрались геморрой, понос, запор, глисты и комары, чесотка и падучая одновременно.
    – Не виноватый я! – воскликнул он громче и неистовее, надсадно, словно роженица.
    – Ну это куда ни шло…  – удовлетворенно хмыкнул режиссер.
    – Кто же виноват? – подскочила к нему Жизель. – Кто виноват, мерзкий вы развратник!
    – Виновата система! Система, поставившая искусство на колени!
    – Казнить! – гремела галерка, опустив большой палец вниз.
Палач занес над директором огромный свой кулачище. Директор умоляюще смотрел на Жизель, на дирижера, на осветителей, билетеров и на зрителей…
    – Стойте, – воскликнула Жизель. – А может, он и вправду не виноват? Может, впрямь система виновата?
    – Ясное дело, система, – подтвердил дирижер, прекратив наконец-то дирижировать и отбрасывая в сторону ненужную палочку, угодив прямо в раструб геликона, словно специально приспособленного для этих целей.
    – Система, система, – поддержал его геликон, вытряхивая из инструмента дирижерскую палочку, окурки, плевки, спички и тряпки…
    – Так свергнуть эту систему на хрен! - подал зычный голос отважный аноним с галерки.
    – На хрен! – подхватил амфитеатр.
    – А есть ли такая партия, которая смогла бы взять власть в свои руки?
    – Есть такая партия, – воскликнул, молодцевато встрепенувшись, словно гриф, какой-то лысый аноним с рыжеватой бородкой.
    – Есть, да не про твою честь! – оборвал его некто усатый.
    Поднялся шум, гам, хай, базар, мать-перемать и т.д. Толпа взревела, дирижер взмахнул руками, заиграл оркестр, бордовый занавес был моментально порван на знамена. Зрители, музыканты и артисты нестройными рядами, а если быть до конца точным, то шумною толпой двинулись из театра на центральную площадь. По пути к ним присоединились праздношатающиеся гуляки, деловые круги, общественные объединения и политические организации. Толпа разрасталась, как снежный ком, не по дням, а по часам. Впереди революционно настроенных масс со знаменем в хрупких ручках гордо ступала Жизель. Глаза ее лихорадочно блестели, губы пылали, щеки лихорадочно горели от победы гармонии, справедливости и мирового порядка.

  А.Мешков

<< & >>