|
||
|
НОВЫЕ РАССКАЗЫ | |
Актриса
— Отчего вы такой бледный? -
спросила она, пристально взглянув на Покуева,
едва он только появился на пороге ее квартиры. –
Работаете много?
— О! Да! — поспешно согласился он со
столь неожиданным и нелепым предположением.
(Покуев искренне считал себя последним
человеком, которого можно было бы заподозрить в
тайном и сладком пороке трудофилии.)
В квартире Валентины Андреевны
Добровой, наблюдался чистый, интеллигентный,
симпатичный такой, творческий беспорядок. Кругом
книги, книги, книги, старые фотографии, листочки с
печатным текстом. Не трудно догадаться, что
хозяйка квартиры — человек читающий, пишущий,
размышляющий, живущий литературным трудом.
— А откуда вы узнали о моем
существовании? — спрашивает Валентина Андреевна
Покуева не без кокетливого лукавства.
— Слухами полнится земля московская! –
легко перешел он на литературный русский. Он не
стал рассказывать, что эту тему для его очерка
ему подсказала Майка Челумбеева, его подружка,
девушка с актерским образованием, без
определенных занятий, но с определенными
амбициями.
— Мой прадед, граф…— начала свой
неспешный рассказ бывшая актриса. "Стоп!" –
сказал себе Покуев, "Только не прадед!" и
осторожным вопросом, стараясь не обидеть
старушку, в лоб ребром перевел рассказ в
послереволюционную эпоху.
Валентина Андреевна рассказывала
неспешно и обстоятельно. Да и куда ей было
торопиться в ее годах и в ее положении? Рассказ у
нее получался складным и литературно-выверенным,
словно она пересказывала рукопись. В сознании
Покуева ее рассказ тут же превращался в
замечательный, позитивный очерк.
Итак: Валя Глотова родилась в Москве,
на Пречестинке. Давно это было. Родилась, она и
стала жить-поживать, взрослеть и мужать. Школу
закончила. Все мечтала актрисою стать. Не
слесарем или швеёй, не трактористкой или
макшейдером, а актрисою. Просто актрисою. Мама её
не возражала. Мама у нее и сама пианисткою была. А
бабушка и того больше — певицей. Парадокс в том,
что, для того, чтобы поступить в театральный, надо
было быть, как минимум — рабочим. В те времена
рабочих охотнее брали в актеры и писатели, в
композиторы и художники, правильно полагая, что
искусство должно быть пролетарским, и, что только
кадровый рабочий сумеет правильно сыграть
строителя светлого будущего. Так или иначе, но в
актрисы Валя пришла через ФЗУ и завод. Поступила
в студию театра МОСПС. (Последнее "ПС"
расшифровывается как "профессиональных
союзов".) Там в свое время работали Берсеньев,
Гиацинтова, Ванин Василий Васильевич.
— Вы знаете Ванина Василия Васильевича?
— прерывала время от времени свой рассказ
Валентина Андреевна подобными вопросами,
подозрительно поглядывая на Покуева. Его же лицо
в момент общения исказалось до неузнаваемости
гримасой постоянного недоумения и удивления.
— Конечно! — горячо восклицал Покуев,
слегка как бы даже оскорбленный таким дерзким и
абсурдным предположением, что он могу не знать
Ванина.
После окончания студии Валентина
работала в театре МОСПС. И вскоре, как водится,
вышла замуж. Мужем ее тогда стал Леня Гарбуневич.
Потом, много позже, он станет известным
кинодраматургом, Луареатом Государственной
премии. Но мужем Валиным уже к тому времени
перестанет быть. А тогда они просто были
молодыми, веселыми, талантливыми и беспечными
артистами. Частенько устраивали веселые пирушки:
пили водку, пели песни, танцевали, любили, шутили
друг над другом, а то и наоборот — подруга над
подругом.
Со многими великими людьми нашей
эпохи: актерами и режиссерами посчастливилось
встречаться Валентине Андреевне. Многие бывали в
ее доме: Солонеев, Горбунов, Олейников, Крючков,
Пырьев, Ломакин, Хворин, Бобров, Гердт, Андреев. А
ведь некоторых из них е довелось и любить.
По-настоящему, по-женски, по-артистски, пламенно и
страстно. Человеческая скромность и женская
целомудренная память не позволяли ей открыть
некоторые интимные страницы своей жизни, как ни
пытался Покуев ее раскрутить на клубничку своими
каверзными вопросами. Ведь это была не только ее
жизнь. К тому же Валентина Андреевна заявила, что
опасается, как бы ее скандальные, шокирующие
целомудренные девичьи умы, откровения не
оскорбили живущих ныне родственников этих людей.
— А знаете, как они пили! — говорит она с
каким-то восторгом. — Как им удавалось еще так
долго при этом жить — не знаю! (пожимает
недоуменно плечами)
Теплая и светлая дружба связывала ее
долгие годы с Аароном Буревичем. Познакомилась
она с ним в конце 1942 года в театре В.Н. Плучека.
Буревич в ту пору не был еще знаменитым
драматургом, но написанные им к спектаклям песни
распевала в ту пору вся Москва. А какие
капустники они тогда устраивали! Не чета
нынешним!
В годы войны они вместе разъезжали в
составе концертной бригады театра по воинским
частям, по всем фронтам, давая спектакли под
открытым небом поруганной Родины для уставших от
войны, бездомья и безлюбья русских солдат. Аарон
Буревич был в быту совсем беспомощен, как ребенок
и, может быть, оттого подвержен более всех
всяческим неурядицам. Валя даже шефство над ним
взяла. То пуговицу пришьет, то дырку на штанах
зашьет. Быстро привык Аарончик к заботе. Глядишь,
вдругорядь, опять несет штаны. Порватые.
Зацепился где-то. Опять зашивай, Валентина.
— Экий, вы неловкий, Аарон! Не буду я вам
больше зашивать! –капризничала Валентина, но
всякий раз снова и снова зашивала ему штаны.
А как-то на одной станции после
спектакля к артистам подошел юный, белокурый
танкист. По всей видимости, спектакль его
настолько потряс, что не найдя другого способа
отблагодарить артистов, он предложил им
покататься на казенном танке, словно это был, по
меньшей мере сверкающий лаком "Linkoln".
Деликатный Буревич, к которому обратился
танкист, не нашел в себе сил отказать и кивнул
Валентине: "Пошли что ли на пару?"
И они пошли. Взобрались на броню,
вцепились в какие-то железяки. Исполненный
благодарности танкист развил такую бешеную
скорость, словно хотел взлететь. Видимо он в душе
был где-то Шумахер. Ломая на своем пути молодые
березки и дубки, круша курятники и сарайчики,
перепрыгивая через противотанковые рвы и
небольшие ущелья, танк носился с ревом по весям.
Возможно, юному танкисту внутри танка было
комфортно и уютно, но Буревич с Валентиной
снаружи испытывали серьезные затруднения. Сжав
плотно губы, схватившись железной хваткой за
выступы, они мужественно сносили этот спидвей. В
иные моменты они напоминали ковбоев, объезжающих
необузданного, дикого, взбесившегося мустанга,
укушенного осой, а иногда — волка из знаменитого
мультика "Ну, погоди!" когда тот несся на
катке за зайцем.
— Ну, как? — сверкая глазищами, спросил
танкист, когда горючее наконец-то кончилось.
Чумазый от пыли Буревич, пошатываясь и сплевывая
песок, шептал слова благодарности. Однако,
несмотря на переполнявшие его восторг, нашел в
себе силы, радостно улыбаясь, пожать руку бойцу.
В суровом 1942 году и Валя Глотова еще
раз вышла замуж. Но на этот раз ее мужем уже стал
известный в те времена коренастый спортсмен
(боксер, чемпион страны) напористый и
мужественный Ваня Добров. (С тех самых пор и
фамилия у нее теперь такая странная — Доброва!)
— Некоторое время я была, как это
сказать — двоемужницей. — смеется Валентина
Андреевна. Покуев улыбнулся и восхищенно покачал
головой. Да. В юморе ей не откажешь. В самом деле, с
двумя мужьями как-то смешно жить. С одним еще –
куда ни шло. А тогда могли и посадить за такой
юмор.
А потом вдруг неожиданно пришла беда,
откуда не ждали. (А вообще — откуда ждали?) Во время
переезда на другой участок перевернулся
"Студбеккер", в котором ехали артисты. Валя
повредила позвоночник и получила контузию. Долго
лечилась по госпиталям и, в конце концов,
вернулась в Москву. Лежала одна дома, несчастная,
покинутая всеми и зареванная. Аарон Буревич,
узнав о ее беде, через свою маму помог Валентине
устроиться в концертную бригаду. После
утомительного рассказа Покуев еще в течении
получаса был вынужден рассматривать фотографии
разных лет. Много там было знакомых по советскому
киноэкрану лиц. А на одной из фотографий
Валентина Андреевна была уже нынешняя,
старенькая и печальная. Редкие волосы на затылке
собраны в жалкий пучок. Лицо перечеркнуто
многочисленными морщинами, словно школьное
сочинение пьяного чукотского двоечника.
— Когда я увидела этот снимок –
вздохнула она. — Я заплакала: какая я оказывается
уже старая.
Она ожидала от Покуева каких-то добрых
слов, какого-то успокоения. А ему захотелось в
какой-то миг соврать, сказать, что она еще совсем
не старая, что она еще ого-го! Но ему это
показалось кощунством над старостью, болью и
одиночеством измученного жизнью человека.
— Надо относиться к этому философски –
смутясь, простодушно посоветовал Покуев.
Она посмотрела на него: молодого,
красноликого, здорового, симпатичного,
преуспевающего журналиста, красавца, сердцееда,
бретера и известного повесу.
— Да я и так отношусь философски… И к
старости и к смерти, но все равно — грустно. –
согласно покачав головой, ответила она. — Может,
чайку? — Валентина Андреевна вдруг пристально
взглянула в бездонные, голубые глаза молодого
журналиста. Покуеву этот взгляд показалася
каким-то странным. Каким-то неземным,
инфернальным. Он зябко повел плечами.
— Да нет… — мягко улыбнувшись, ответил
он. — Мне надо бежать. Меня ждут… Машина. — зачем-то
солгал он. Никакая машина его не ждала. Они вышли
в коридор. Покуев аккуратно уложил в портфель
свой диктофон.
— Машина? А… Ну раз машина, тогда другое
дело. — согласилась с грустью в голосе старушка,
кутаясь в шаль. — Когда ж будет статья? — спросила
он уже как-то безучастно Покуева. Тот уже присел
на корточки, чтобы зашнуровать ботинок.
— Думаю, что к четвергу я только напишу
ее, а в понедельник, думаю, поставят. Я ведь только
пишу, а там есть люди, которые ее ставят…
— Хороший у вас портфель. Кожаный…-
услышал он сверху надтреснутый и дрожащий
старушечий голос. Ему отчего-то стало жаль эту
старенькую женщину, пытающуюся несмотря на
близость смерти еще и кокетничать с ним.
— А… Портфель… Да-да… Хороший… –
рассеянно успел ответить Покуев, и в ту же минуту
страшный удар чем то тяжелым по голове поверг его
на землю. Он сразу потерял сознание и уже не
чувствовал, как знаменитая актриса за ноги
отволокла его на кухню, где еще несколько раз для
полной уверенности, добила его окровавленной
двухпудовой гантелей своего умершего
мужа-боксера по уже проломленной голове. Затем,
спустив с него джинсы, ловким движением острого
финского ножа вспорола мошонку и, выдавив яички,
сунула их в рот и стала быстро-быстро жевать. Лицо
ее при этом излучало неземной восторг. В какое-то
мгновение она перестала жевать, нахмурилась и
вытащила изо рта случайно попавшую курчавую
волосинку. Но через минуту снова продолжила свое
упорное жевание, с лукавой улыбкой глядя на
вольготно раскинувшееся на полу тело молодого
мужчины. Она задумчиво покачивалась из стороны в
сторону в такт неслышимой постороннему уху,
исполненной космического восторга музыки ее молодости.
А.Мешков