|
||
|
СЕКС | |
Лешка
В дверь постучали. Два длинных удара и один короткий. Сердце Кольки страстно застучало. Она? Не может быть!.. А вдруг? Он отложил пяльцы в прихожей, взглянул на себя в зеркало, откинув со лба непокорную жидкую прядь и, подойдя к двери, осторожно спросил: «Кто?».
— Конь в кожаном пальто! – раздался в ответ веселый, до боли знакомый голос. Колька открыл дверь, и в ту же минуту его подхватили нежные сильные руки и закружили по комнате.
— Анжелка! Сумасшедшая! Прекрати! Убьешься! – вяло отбивался Колька, разомлев от навалившегося счастья. Анжелка, румяная с мороза, в полушубке, раскрасневшаяся от водки, как всегда, веселая и озорная, снова была рядом с ним!
— Знакомься! Это Жанна! – уронив Кольку на пол, представила Анжелка одиноко стоявшую в дверях дородную деваху с гривой смоляных волос на крупной кудлатой голове. – Мой партнер по бизнесу!
Колька смущенно протянул руку. «Николай!» – представился он. Рука у Жанны была твердая, сильная, потная. Ее глаза, словно буравчики, сверлили Кольку насквозь.
— Давай, Колька! Мечи на стол! – гаркнула Анжелка. – Гулять будем! У нас сегодня праздник! – она достала из карманов две бутылки водки, консервы «Ряпушка в томатном соусе», плавленные сырки «Новость», «Вести».
— Да уж, вижу! – Колька с ласковым упреком поглядывал на Анжелку.
— Да ты не кукся! Че скукожился? – хлопнула игриво Анжелка Кольку по тощему отвислому заду. – Давай-ка лучше за дружком каким-нибудь сбегай! Дружка какого-нибудь организуй для Жанки! Верно, Жанок?
Жанка, озорно блеснув черными глазами, расплылась в улыбке, обнажив белые, крупные, как у кобылы, красивые зубы.
— Страшных мужиков не бывает, а бывает мало водки, – неизвестно к чему сказала она. Девчонки заразительно заржали чему-то своему, откинув назад в приступе смеха вихрастые головы.
— Давай, дуй за корешем каким-нибудь… – подтолкнула Кольку Анжелка, тиская его в темноте коридора.
— Да потерпи ты, сумасшедшая! – нежно отстраняя ее руки, шептал Колька, задыхаясь от поцелуя. – Сейчас все ребята из литейного во второй смене… Сейчас же конец месяца… ты же знаешь… Лешка вот только… Но он…
— Что? Что он? – тревожно спросила Анжелка.
— Ну… Он правильный…
— Давай правильного. Мы его поправим! – гоготнула Анжелка. Лешка, худенький невзрачный лысоватый прыщавый паренек в роговых очках, лежал в своей комнатушке на ветхой раскладушке и при свете ночника читал «Дегуманизацию искусства» Хосе Ортеги-и-Гасета, делая пометки на полях огрызком карандаша. Из старенького проигрывателя тихо доносилась мелодия Френсиса Пуленка «Лик человеческий». Внезапно покой и гармонию одиночества Лешки прервал требовательный полицейский стук, нервный и тревожный. Вбежал Колька из соседней общаги. Всклокоченный, встревоженный, глаза горят, губы дрожат…
— Лешка, выручай! Там ко мне девчонки пришли… Раньше у нас на комбинате работали… Сейчас у них бизнес… Пойдем, посидим за компанию… Чисто поболтать… А?.. Они на гитаре играют… Поют… Пойдем, а?
Лешка с неохотой отложил в сторону книгу, заложив страницу шелковой ленточкой.
— Ты же знаешь, я не большой охотник до подобного рода развлечений. Они мне претят! Они как бы противны всему моему существу… по существу.
— Ну, Лешка! Ну, пойдем! Речь идет о моей судьбе! Будь же ты милосерден, черствая твоя душа! Ты же столько много говорил о милосердии и доброте! О!.. – Колька дергал Лешку за рукав его старенькой толстовки…
— Да мне и одеть нечего, – с сомнением покачав головой, ответил Лешка. В его голосе уже слышался неподдельный интерес.
— Я тебе дам свою кофточку! – горячо заговорил Колька. – Помнишь, ту с регланом и шлицами, с укороченным подбортом!
— Честно? – глаза Лешки загорелись. – Побожись!
Колька истово перекрестился крест-накрест несколько раз.
— Тогда идет! – они крепко пожали друг другу руки.
— А вот и мы! – объявил радостно Колька, когда они появились на кухне со смущенным Лешкой в нелепой яркой гипюровой кофте, траченной местами молью.
Лицо Жанки исказила гримаса боли и ужаса, паники, скорби, печали, необоснованной тревоги, безысходности и отчаяния. Такая вот странная гримаса исказила ее и без того искаженное лицо. Рука с рюмкой водки застыла на полпути к карминным устам ее. Вилка с ряпушкой выпала из ставших ватными рук прямо на белоснежную юбку. Воцарилась неловкая пауза. Через десять минут положение блестяще исправила Анжелка.
— Чего же мы не поем-то?
— Да подожди ты! Выпить надо сначала! – торопливо осекла ее Жанка и махнула залпом и не закусывая подряд три рюмки водки.
— Ну, теперь куда ни шло! – сказала она, отдышавшись. – Как звать тебя, красавец?
— Лешкою!
— Хорошее имя! – одобрила Жанка.
И тут все дружно рассмеялись по-доброму. И сразу в маленькой крохотной кухоньке общежития стало как бы просторнее от этого смеха, от этой доброжелательности и простой человеческой близости. Мирно потекла беседа.
—…Мы с Жанкой, Коль, решили дело свое открыть. Такие вот дела… Взяли в банке, значит, кредит и открыли свою точку. Посуду будем принимать от населения…
— Ух ты! Здорово! – воскликнул Колька, незаметно щелчком сбивая выползшего на стол черного таракана. – Получается, вы сами хозяева своей точки!
— Это факт! – подтвердила Жанка, сладко крякнув, опрокидывая в себя очередную рюмку. – Мы сами в ответе за себя! И только от нас зависит наше материальное могущество!
— Понимаешь, Колька, – мечтательно сказала Анжелка, – хочется сделать так, чтобы люди шли сдавать посуду только к тебе. Понимаешь, дурья твоя башка? Чтобы их тянуло к тебе, именно в эту точку! Чтобы она стала для каждого вроде бы вторым домом! Чтобы они могли там поделиться своими радостями и горестями, отдохнуть от повседневности быта. Чтобы простая сдача бутылок стала для них праздником и запомнилась навсегда!
— Трудно, наверное, бывает порой? – участливо спросил Колька.
— Трудно – не трудно, а свой стольник в день имею! – ответила Анжелка, доставая из кармана мятые купюры, вываливая их на стол. – Это тебе… на конфеты…
— Ой! Ну прекрати ты! – замахал руками Колька, торопливо распихивая деньги по карманам. – Себе хоть оставь немного!
Жанка лихо открыла зубами очередную бутылку.
— Вы зубы так попортите, – заметил Лешка.
— Ни хрена с ними не будет! – беспечно ответила Жанка.
— Это безрассудно! – сладкая дрожь неожиданно пробежала по членам Лешки и убежала в никуда.
После очередной бутылки появилась и внеочередная. Девчонки сгоняли в киоск. Откуда-то появилась гитара, виолончель. Анжелка тихонько перебирала струны, а Жанка красивым, чуть хрипловатым баритоном пела задушевные, исполненные глубокого изотерического смысла песни Александра Новикова и Михаила Шуфутинского.
— Может, ты чего споешь? – спросила Жанна Лешку.
— Он у нас не поет! – ответил за него Колька. – Он только играет.
— Сбацай, Лешк! Ну, чего тебе стоит? – заканючили все разом.
Лешка не заставил себя долго упрашивать. Взял виолончель. Размял затекшие, изуродованные полиартритом руки, хрустнув костяшками, и заиграл. В тишине ночи раздавались волшебные звуки, словно доносившие нам из глубины веков чужие переживания и страсти. Лешка играл произведения Эжена Изаи, Рахманинова, Паскуаля Пэреса, Рихарда Вагнера, Крейслера… Глаза его блестели загадочным блеском. И словно бы исчезли с его лица прыщи, словно бы гуще стали его жидкие, пораженные себореей бурые волосенки, словно бы уменьшились его торчащие в разные стороны уши (они как бы прижались к черепушке!). В общем, он словно бы стал еще прекраснее.
А потом он словно бы во сне тащил на себе отяжелевшее грузное тело Жанны, упавшей лицом прямо в салат во время концерта, мыл ее в ванной, укладывал на своей раскладушке. Словно стрелами вонзились в его воспаленное сознание воспоминания той бурной ночи, жаркие страстные объятия, крепкие руки Жанны, слюнявые жаркие губы… Жанна называла, правда, его разными именами: то Витюшкой, то Мохаммедом, то Мордухэем, то Абдулой, то Борисом Никодимычем и даже Анжелкой… Но Лешка не обращал внимания на эти досадные мелочи.
Крепкие руки Жанны стискивали его неокрепшую волосатую тощую грудь. И это было его счастье! Теперь и он, Лешка, стал настоящим мужчиной! И ничего в этом страшного! Ничегошеньки! Душа его пела и плясала! Широкой этой пляске было места мало. Лешка стоял возле окна и в предрассветной тишине любовался лицом своей первой возлюбленной. Жанна спала мертвецким сном, разметав свои члены по раскладушке, безобразно храпя и время от времени вздрагивая всем своим могучим телом. Во сне она откинула ветхое солдатское одеяло и открылась во всей своей неприкрытой наготе. Лешка впервые так близко видел обнаженную натуру. Это было совсем непохоже на работы Модильяни, Тинторетто, Джотто, Версачи, Мозаччо, Труссирди, Кустодиева… Это было гораздо прекраснее.
Неожиданно Жанна резко вскрикнула во сне гортанным криком, подняла голову и, не раскрывая глаз, нащупала стоявшую рядом с раскладушкой полиэтиленовую бутылку с водопроводной водой. Сделав несколько шумных глотков, наконец-то приоткрыла слипшиеся затекшие опухшие красные глазенки. Недоуменно взглянув на Лешку, она покрутила головой, как бы отгоняя видение, и спросила сиплым голосом:
— Ты… хто?
А.Мешков, размещено в марте 2009 года