Но мы, с Келли, посчитали бессмысленными и нелепыми, прощальные сотрясания сиськами, афедронами и удами, под электронные ритмы, и отправились в нашу гавань, на холме, единственное место в Чичен Ице, где есть более менее быстрый Интернет. Мне надо еще написать и передать мой последний репортаж с этого Света.
Столики все заняты. Шумно и многолюдно на холме. Там уже собрались наши друзья. Сдвинули столы. Меня встречают, как астронавта, радостными стонами, хлопают по спине, по шее, по морде, суют в руки гитару, стакан, косяк. Я растерян. Право, и не знаю: с чего начать. Косяки тут идут по кругу непрерывно, как волны от мельничного колеса. Я стремительно косею. Не зря эту волшебную, мягкую, душистую, дымящуюся палочку называют «косяк». Я, старательно, усердно хрипя, рву глотку, ору неистово: «Вдоль обрыва, по над пропастью, по самому по краю, я коней своих нагайкою, стегаю, погоняю….» Моему отчаянному крику позавидовал бы и Брайан Джонсон из AC/DC, и Джо Кокер, и священный ягуар майя, и знаменитый отшельник Тарзан. Песня великого оракула Высоцкого превратилась вдруг в молитву. Она разрывает меня, вылетает из горла, словно взбесившаяся, обкуренная сова. Слова песни разносятся по древней Мексике, метеоритами падают в Карибское море и Мексиканский залив, стремительными буревестниками улетают в мексиканское черное-пречерное небо и пропадают там. «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее….». Жрецы, предсказатели, колдуны, маги, чародеи, оракулы, мудрецы, эзотерики, учителя, наставники, слушают непонятную им русскую песню с не меньшим вниманием, чем слушали час назад прощальное выступление жреца Майя. Экстаз, холодная голова, теплая текила. Дайте мне кофе, черный как мексиканская ночь. Я сквозь сиреневый туман вижу, как некий безымянный африканец, черный, как мой кофе, в белых, как мои тапочки, одеждах целует мою Келли. Между мной и Келли дистанция, в которой я кожей ощущаю имманентное присутствие Бога. Он безмолвный наблюдатель этой последней музыкальной истерии. Жизнь – это цепочка предопределенных судьбоносных событий, которые люди пытаются обходить, но у них ничего не получается. Единственное, на что способен человек – постараться прийти к очередному событию таким образом, чтобы избежать сильных потрясений. Итог этой борьбы – встреча с Богом, в по сути – с самим собой! Человек приходит к Богу, к Себе и становится счастливым! Напоследок, перед новой жизнью он проносится сквозь самые лучшие мгновения, словно проживая их заново. Смерть не разрушительница, а созидательница. Через смерть приходит воскресение. Нечто умирает — нечто рождается. Не такова ли и смерть в конце нашей земной жизни? Если малые умирания, через которые мы проходили, вели нас по ту сторону смерти к воскресению, то почему же не считать это истинным и для того великого момента смерти, когда наступит наш час оставить этот мир?
Когда закрываю глаза, вижу сполохи света. Я вижу сразу семь разных мест. У меня в этом, новом, мире три ноги и одна из них чешется. Предметы плавятся, превращаясь в коричневую, зловонную жижу. Я щупаю жижу, похожую на истощенную женскую грудь. Я наблюдаю, как гибнет физический мир. Явился мужчина, назвался он Богом лисиц. Я свободен от Времени, я беззаботный осколок всего. Я слышу голос не то Кавердейла, не то мой:
One day in the year of the fox
Came a time remembered well
When the strong young man of the rising sun
Heard the tolling of the great black bell
One day in the year of the fox
When the bell began to ring
Meant the time had come
For one to go to the temple of the king
Храм Короля лисиц. Это новая жизнь! Странно, но человеку достаточно несколько минут, чтобы полностью простится со своим прошлым и с новыми силами приступить к новому существованию. Создатель говорит, что мы лишены чувств, а также возможности зрительного и физического контакта со всем живым в этом мире, а награда этому – бессмертие. А как же Смерть? С каждым днем видя бесконечные потери родственников, друзей или любимых я начинаю понимать, что же значат слова – пустота, одиночество, холод, грусть. Я сижу на краю бесконечной пустоты, собираясь слушать Проповедь Бога. Ты ушла, не оставив тени, значит тебя не было и нет. Ты не исчезла, ты существуешь для меня, как существует Бог. Он ведь тоже не оставил тени. Я вижу тебя в глазах Келли, в черном взгляде бездонного неба. Вот он – перед тобой — Престол Премудрости и дуновение Святого Духа, и Брошенный Безмолвный Взгляд Любви из черноты. В своем страдании я крюком пуповины зацепился за твои соски. Нет ничего проще, приоткрыть глаза, увидеть темноту, и ощутить под рукой податливое, скользкое от жаркой похоти, девичье тело. Келли! Мы с тобой одни в этой Вселенной. Я постепенно прихожу в себя, и начинаю понимать, что я принимаю активное участи в сексе сверху, словно иезуит, а, конкретно, кого-то, с каким-то непонятным, животным, кроличьим восторгом и усердием дровосека, попираю, топчу. Я открываю глаза и ничего перед собой не вижу. Что это? Я ослеп? Или я еже в другом мире, где нет света? Но я ведь чувствую, как подо мной шевелится и постанывает кто-то. А раз я чувствую, значит – существую? Я, стараясь не шуметь, потихоньку выпускаю газы. Подтравливаю. Так выпускают газы японские разведчики ниндзя. Их приучают к этому с детства в школах ниндзя. Они могут пукать под водой и в огне пожарищ, на бегу и на скаку, громко, для запугивания вероятного противника, и внутрь себя, чтобы не выдать своего присутствия. Но травить Дух потихоньку у меня не получается. И газы вырываются наружу с оглушительным, ураганным звуком, сотрясая пространство и убивая вероятного противника. Нет! Это не газы! Это Ангелы радостной толпой вырвались из меня на Волю! Целая толпа заключенных Ангелов. Они томились в темных трюмах моей плоти, и теперь покидают тонущий корабль! Я – выпускник газов. Я – сектор газа. Я последний покину эту шхуну.
Кто? Кто это подо мной? Кого я попираю в последние секунды священного, сакрального прощания с Миром? Я в панике шарю рукой по телу, кряхтящей подо мной персоны, и нашупываю перси! Камень с грохотом падает с моих плеч. Груди! Две! Две груди. Женские! О! Женские груди! Я преклоняюсь пред вами! Я – с женщиной! Ура! Браво! Бис! Но почему они такие пустые и мягкие, словно кошельки бездомных майя, словно злобные, мексиканские вампиры отсосали из них содержимое? Я твердо помню: у пышки Келли были полные, упругие перси, способные прокормить тройню. У меня хватило похмельного разумения не спросить тупо: «Келли? Крошка – ты ли это? Что с твоими сиськами?». Но разум неожиданно вернулся ко мне. К тому же, близился очередной Конец Света. Все чаще и резче стали фрикции, все учащеннее зловонное, прокуренное, «косяковое», пропитое, текильное, паровозное дыхание. Вот уже показалась долгожданная финишная ленточка. Конечная станция! Финиш! Фу-у-у-у-у-у…. Я пришел первым! Где мой кубок? Отдышавшись на финише, я стал шарить в темноте руками, в поисках кубка с водой, пытаясь понять, где я? Где кубок? Воды! Пива! Пить! Ссать! И тут страшная мысль буквально приподняла меня над кроватью на полметра. Рюкзак! Мой рюкзак! Вчера я передавал прощальную заметку в Москву, а потом мы орали песни и курили траву. Там остался мой рюкзак. В нем – ноутбук, видеокамера, фотоаппарат и спутниковая антенна. Всего оборудования на пару миллионов рублей.
— Ты не знаешь, где мой рюкзак? – стараясь сохранить спокойную интонацию, спросил я Темноту.
— Он под окном лежит. Я его, как верблюд, тащила его вчера на себе вместе с тобой, — ответила Темнота.
О! Создатель снова на секунду явился передо мной в своем блистательном, сияющем облике. Это был голос Валентины из Осло. Сравнение с верблюдом, явно не в пользу верблюда. У него губы поменьше будут. А где же красавица Келли? Значит, Создателю почему-то больше понравилась винтажная красавица Валентина, и он решил нас соединить. Я всего лишь покорная частица Высшей Воли. Я как бы Нефритовый стержень, лингам, срамной, детородный писюн Создателя. Неплохая роль в Космическом круговороте Щелчок. Валентина включила ночник. Прекрасно. Мы в ее номере отеля.
Я, потрясая беспокойным, красным, порожним, натертым, натруженным хозяйством, бросаюсь к рюкзаку и, первым делом, проверяю, вся ли аппаратура на месте? Вся! И, главное, ничего лишнего! Затем торопливо достаю кубок, откручиваю пробку, и заливаю горящую глотку.
— Фу! – брезгливо фыркает басом Валентина, — Это такая русская традиция — текилу утром пить из бутылки? Есть же стакан! Возьми!
Я гляжу на ее, одутловатую, обрюзгшую мордашку, с неумеренно и безвкусно накаченными ботексом, губищами, на взъерошенные, обесцвеченные волосы, и понимаю: для меня нет ее прекраснее в это, мое первое утро после Конца Света. Хотя, конечно, стилиста ей сменить не помешало бы….