Старик со спутанной, седой, клочной бородой, проснулся мокрый, в горячем поту, от какого-то невнятного, непонятного шороха. Он, в испуге, подскочил ввысь на 2 фута (почти полметра) в своем алькове, и, привычным движением выхватил из-под подушки обрез ружья Fabbri:

— А? Кто? Кто здеся? – хотел он гаркнуть командным голосом, словно часовой, во всю мощь своей, привыкшей к выступлениям на публике, луженой глотки, но голос замер в гортани, но от волнения, из зева донеслось только жалкое сипение, как из опустошенного, неисправного сифона.

— Тихо, брат! – услышал он драматический тенорок, и почувствовал, как чей-то горячий палец прикоснулся к его холодным губам. Щелкнул выключатель ночника, и Старик увидел сидящего на кровати, рядом с собой, незнакомого красномордого, смуглого, мужчину, с синими губами, покрытого крупными, со спелый крыжовник, мурашками.

— Кто ты? – наконец произнес Старик, пытаясь незаметно нажать «тревожную кнопку» на тумбочке.

— Даже не думай! – сказал красномордый мужик, легонько шлепая Старика по руке, и добавил, — Зябко у тебя тут. Давай я камин затоплю, что ли?

— Не надо камин! – рявкнул Старик, с жесткими, императивными интонациями, — Извольте объясниться: кто вы, и что вам надо в моей спальне?

— Те-те-те-те…. Не надо волноваться так. Я – брат твой! Близнец! – ответил миролюбиво мужик, ласково потрепав своей рукой непокорные, пегие вихры Старика.

— Брат? Близнец? Но почему без трусов? – удивился Старик, привставая с подушек, — Что это за артхаус? Тинто Брасс какой-то! Постыдились бы… Не мальчишка уже!

— Ха-ха-ха…. Я знал, что ты об этом спросишь, — добродушно рассмеялся голый, загорелый, незнакомец, — Да, я голый! Такая у меня парадигма! Вот смотри брат: ты, а нас кто? Ты у нас – дед Мороз. Так?

— Ну да. Дед Мороз! Это факт! – старик приосанился, приглаживая клочную бороду.

— А я – Дед Жара! Антогонизм, получается! Твой брат близнец, однояйцовый! Вот дывись! – Дед Жара приподнял ногу на манер писающих собак.

— Да я и так вижу, что однояйцовый, – сказал Дед Мороз, через час, досконально, словно ученый паховед, изучив пах Деда Жары, — Я и сам, признаться, если честно, тоже однояйцовый! Вот, гляди!

— Да, не густо! – декларировал Дед Жара, осмотрев пах однояйцового брата, — Однако, один, плюс один – будет два! – радостно подсчитал он, криво ухмыльнувшись.

— Я-то думал, что у меня только один брат, однояйцовый, Санта, а тут еще и ты! Радость-то какая! Вместе мы – сила! Я ему щас позвоню! –Дед Мороз схватил с тумбочки iPhone 5 Black Diamond.

— Не надо никуда звонить! – осадил его Дед Жара, с треском раздавливая гаджет босой ногой.

— Хорошо. Не буду. Скажи мне: откуда ты взялся, брат мой, однояйцовый, Дед Жара? – радостно отсмеявшись, спросил счастливый Дед Мороз.

— С далеких Сейшел приехал я сюда, в эти холодные Гренландские земли, повидаться с тобой. В далеком детстве, когда ты не был еще могущественным олигархом, возглавляющим список «Форбс», Дедом Морозом, а был просто непоседа, мальчик Мороз, а я – несмышленыш, озорной шалун, мальчик Жара, нас с тобой разлучили нехорошие люди, физики-ядерщики, нанотехнологи. С тех пор мы с тобой росли разлуке. Я на Сейшелах, ты – в Гренландии.

— Грустная история, — сказал Дед Мороз, всхлипывая, — Прямо, как Дом два!

Непрошенные слезы набежали на его холодные глаза, превращаясь в небольшие, круглые сосульки — Ты брат, передвинься, сядь у меня в ногах, а то, мне дюже жарко от тебя! Ага, вот так. Только без обид?

— Без обид, брат. Мне-то, наоборот, студенно и стыло от тебя! Кха-кха-кха, блё… Ап-чхии-и-и-и! Уф! Проклятый метеоризм! Кажется, я простудился от тебя….Расскажи, братишка, как ты живешь – можешь!

— Живу хорошо. Могу – плохо. Задолбала меня неуемная баба моя, лютая баба Мороз. Ропщет и дерется! Требует сатисфакции постоянно, каждый день.

— Ай-яй-яй-яй…. А что так? – подивился Дед Жара, — Плохо живете с ней? Бранитесь? Отчего распря?

— Да, понимаешь, у меня, как бы это сказать…. Адюльтер, чики-пуки, легкий случился у меня на работе, с девой младой, с напарницей, коллегой, со Снегурочкой…

— То есть, ты её, как бы… — Дед Жара, щелкая пальцами, и возведя очи в потолок, мучительно пытался найти подходящее слово, но так и не нашел.

— Ну да! По-стариковски, как это бывает, время от времени, по пьяни. Все успешные, богатые старички сейчас это делают. А что: лавэ есть, отчего не гульнуть с девицей-молодицей? Правильно? Бес мне в ребро, куклу Вуду мне в жопу! А бабе Мороз, моей об ентой оказии доложил Сноуден. За бабки, естественно. Да еще какой-то мерзавец выложил в Ютуб видео, где мы со Снегурочкой в снегу кувыркаемся пьяные после корпоратива в Госдуме…

Воцарилась неловкая пауза. Потом еще одна.

— Да дела, брат…. О! Слушай! Брат! Давай, забудем все невзгоды и козни врагов! Рванем ко мне, на Сейшелы, на недельку-другую?  Отметим встречу! – озаренный внезапной мыслью, горячо воскликнул Дед Жара, обнимая брата, — Море! Яхты! Рыбалка! Барбекю! Сауна! Креолочки сейшельские, мясистые, горячие! Ух! Зажжём!

— Креолочки? Горячие, говоришь? Мясистые? Сауна? Увы, братишка. Не могу, — покачал грустно головой Дед Мороз, вежливо освобождаясь от жарких, братских объятий, — Давай-ка, лучше, у меня отметим историческую встречу! В холодильнике! Все включено, брат! Снегурочки из Якутии! Такие певуньи! Яства заморския: мороженное, солонина, оленина, сосульки, виски со льдом! Кстати, знаешь, почему сосульки называют сосульками?

— Нет.

— А потому что их сосут! О-уха-ха-ха-о- ха-ха…. – оглушительно рассмеялся Дед Мороз, откидываясь на подушки, — Сосут! Представляешь… Вот! Новый год! Сто сосулек тебе в рот! Шутка, брат…. Это поговорка у нас такая… Ты-то свою сосульку в ход пускаешь? Или уже все? Растаяла сосулька твоя? Ха-ха-ха….

— Да, так…. Иногда…. Постой! – вдруг, встрепенувшись, словно тетерев на токовище, в тревоге воскликнул Дед Жара, — Время-то уже глянь-кося – одиннадцать часов! А как же Новый год? Тебе, поди, уж и собираться надоть… Подарки там разные готовить? Сани! Олени! Стихи на табуретке! Скорее! Я помогу тебе….

— Ой! Я тебя умоляю! Остынь, братишка! Сани! Олени! Табуретки! Уха-ха-ха-хуа! Абсурд! Ты реально веришь в эту галиматью, брат?!!! В этот бред? Мистификасьон! Да, полно тебе, братишка! Что я – дебил, что ли, самому бегать в моем возрасте? – самодовольно, с театральным пафосом, рассмеялся Дед Мороз, — Я уже давно сам не хожу на эти глупые мистификации! За меня двойники, гастробайтеры, работают за копейки! Да, да! У меня есть двойники, как у Сталина! Я могу себе это позволить! Снегурочек самых красивых набрал со всего мира. Есть китаяночки, прехорошенькие, из Аймякона. Чудо, как хороши! Эй! Пресс секретарь! У на-ка! Пришли-ка сюда китаяночек из Аямякона! Пошли, брат Жара, в холодильник, оттопыримся по полной программе! Снега понюхаем! У меня снег больно уж мазовый! Ой! Блин! Сто сосулек мне в рот! В жопу мне волшебный посох! – вдруг закричал он в ужасе, — Ноги! Мои ноги! О! Что ты наделал?!!!! Вандал! Сукко! У меня же от тебя ноги растаяли по самое яйцо! О! Горе мне!… Падла! Да я тебя….

— О! Прости, братик! Экий я нерасторопа, кукомоя неловкая! Я, право, не хотел, честное слово, — закрыв лицо руками в отчаянии, в ужасе, в панике вскакивая с постели, горячо воскликнул Дед Жара, стряхивая с себя мурашки и сосульки, — Пусти! Пусти же меня. Больно!!! Аа-а-а-ай-яй-яй!!!!

Дед Жара десяток метров проволок за собой, крепко ухватившуюся за ногу безногую тушку брата, пока тот обессиленный не отцепился. Уже, по дороге домой, сидя в огненной колеснице, подлетая к порту Виктория, он растроганно подумал, с теплой нежностью: «Ничего! Не велика беда. Главное – повидались с братушкой! Подумаешь – ноги! Он все равно по корпоративам сам не ходит. А до своего холодильника с якутяночками доползет как-нибудь. Эх! До чего же он, братишка мой, Мороз, все-таки ранимый, беззащитный и уязвимый….»

Под крылом колесницы, о чем-то пели такие родные,  теплые, словно материнское молоко, светло-желтые Сейшельские острова, с изумрудными кляксами экзотических  лесов, где ждала его явления горластая, голодная, босонагая сейшельская детвора, где ровно шумел геацинтово-синий, безбрежный океан: спокойный и невозмутимый, как и сам – добрый и мудрый Дед Жара.

КОНЕЦ