© А. Мешков
	ГОРОДА и ЛЮДИ

Незваный гость
    Я купил в индийском ресторанчике кебаб, плов с овощами в контейнере, цыпленка жареного и две бутылки вина, и мы пошли к ней домой. Дом Джули находился недалеко от железнодорожного терминала в Бакинге. Это был такой двухэтажный дом, типа барак, с внешней стороны которого, по второму этажу, крепился сплошной металлический балкон, на который выходили двери квартир.
    Во дворе висело белье на веревках. Мы поднялись на второй этаж. Сказав, что живет одна, Джули была не вполне искренна. В квартире сидели прямо на полу человек шесть парней да девчат. Мое появление поначалу было воспринято равнодушно, но когда я достал вино, все меня сразу полюбили.
    — Они скоро уйдут, — пообещала мне тихонько Джули.
    Некоторые люди и вправду уходили, но зато приходили другие. Огромный бородатый малый по имени Хью, только успевал забивать косяки с марихуаной. Он был забивающим. Меня эти ребята, как почетного гостя, ни разу не обошли, всегда пятачок оставляли. По английски марихуана называется Joint. Меня с него сразу пробило на сон, поскольку у цыгана я совсем не спал. А этих людей пробило на мою жратву. Они чавкали и веселились как дети. И знаете, что их так веселило? Они с шумом выпускали ветры. ("Fart" называется). Такая вот забава у английской молодежи. Каждый выхлоп они сопровождали комментариями. Один, например, объявлял, как провинциальный конферансье: "Иоганн Себастьян Бах! Брандербургский концерт!" И шарахал вакуумным обертоном во всю свою английскую мощь. И тогда вся компания ухахатывалась, схватившись за животики от подобной ректальной медитации. Они постоянно ожидали прихода какого-то неведомого Баркли. "Вот придет Баркли, ты тогда умрешь от смеха!" предупреждали они меня. Но Баркли так и не пришел, и я, как видите остался жив. Джули вскоре заснула, утомленная вином, сгруппировавшись в жалкий комок плоти на краешке диванчика. А я сидел в углу, борясь со сном. Всю ночь мы просекались в зелень. Похоже, тут было шоу похлеще, чем у цыгана. К тому же, кому-то в голову пришла мысль проветривать помещение. Из растворенного окна хлестал ветер, развевая мои волосы.
    Гости разошлись только под утро. И тогда я, не снимая одежд своих, пристроился к Джули на диван, без злого умысла, а только лишь ради чувственного удовольствия своей чакры, пытаясь укрыться частью ее спального мешка. Страшный треск, раздавшийся откуда-то из поднебесья, заставил меня содрогнуться. В воздухе заклубились в броуновском вихре букеты ароматов пудинга, бекона, гусиного паштета, гамбургера, чисбургера, стейка, тунца, эля, виски, вина, жвачки, чипсов. Спустя мгновенье, осознав первозданную, бесстыдную природу этого звука, я напрочь отказался от еще недавно занимавшей меня блудливой затеи и заснул глубоким, безмятежным сном, изможденного путника. Как ни странно, сквозь сон я чувствовал ее жадные, ласковые прикосновения, но вырваться из рук Морфея, мое Инь было не в силах. Меня разбудил вызывающий, дерзкий, богатырский храп. Он принадлежал Джули. Голова моя гудела, как надтреснутый колокол. И главное — во рту было сухо. Я попытался растолкать Джули, чтобы узнать, в котором часу в этом доме подают кофе, но, увы, бесполезно. Тогда я встал, справил утреннюю нужду, и покинул мою платоническую любовь по-английски, не прощаясь.

The end подкрался незаметно.
    Отсутствие денег я обнаружил через час, когда пришел час расплаты за утренний кофе в маленьком пабе. Я выскреб все до последнего пенса из своих карманов. Я точно помнил, что у меня оставалось еще пятьдесят фунтов и тогда постыдный библейский смысл нежданных, ночных ласок Джули заставил меня покраснеть. О! Наивный, российский паренек! Ты так верил в бескорыстную, чистую любовь!
    Но самое страшное меня ждало, кода я вернулся к цыгану и захотел почистить зубы. Она похитила мою зубную щетку! Этого я не мог простить. Не знаю, отчего, то ли от ночного сквозняка, то ли от пропажи зубной щетки, то ли от коварства английских женщин, но у меня вдруг поднялась температура, и я почувствовал, что в горле моем горит огонь, словно в домне череповецкого металлургического комбината.
    Не думайте что я полный лох, я предусмотрительно прихватил из России лекарства: от головы, от поноса и золотухи. Но я никак не мог предположить, что судьба подарит мне именно ангину. Теперь представьте себе положение простого российского паренька, заболевшего ангиной в далекой Англии. Куда ему идти? К какому врачу он сможет здесь обратиться? Я пролежал в своей камере целый день, обливаясь потом. К вечеру, собравшись с силами, я, шатаясь от слабости, побрел в "Бешенную лошадь", чтобы вернуть себе хотя бы часть похищенных денег. Джули была уже навеселе.
    — Привет, Джули. — смущенно сказал я. — Ты извини, я ушел не попрощавшись.
    — Это ничего! — благосклонно ответила она.
    — Ты не могла бы вернуть мне хотя бы часть моих денег. Я бы купил себе что-нибудь от ангины.
    — А пошел ты… — просто сказала Джули.
Подошел Джерри. Он понимающе улыбался.
    — Какие проблемы, Саша?
    — А проблема в том, Джерри, что эта прекрасная девушка забрала у меня самое дорогое в этой жизни — зубную щетку!
    Джерри весело рассмеялся, обнажив наполовину пустой рот.
    Да! Англичанин англичанину глаз не выклюет, а вот русскому — запросто!

Пришла беда — отворяй ворота
    Весь следующий день я метался в жару. Я перешл в состояние анаэробного метаболизма и питался только кипяченой водой, правда, в больших количествах. Другой еды у меня не было. Из цыганской кухни доносились запахи жареного мяса и лука. Мне казалось, что я отчетливо слышу чавкание и журчание слюны.
    В какой-то миг я пожалел, что выкинул все Лондонские номера телефонов. К вечеру я понял, что надо что-то предпринимать. Мне стало страшно. Меня стала преследовать навязчивая мысль, что ангина может дать осложнение на сердце. Я где-то об этом читал. Я постучал в комнату к Малькиадосу.
    — Слушай. — сказал я дипломатично, тщательно подбирая слова. — Дай мне взаймы двадцать фунтов? Я на следующей неделе работать начну и сразу отдам…
    Малькиадос позвал своего пятнадцатилетнего сынишку Роману, чтобы тот перевел. Мальчик говорил немного по английски, хотя никогда не ходил в школу. Мы с ним на кухне иногда болтали, когда я ждал, пока вскипит чайник. Когда Роману перевел ему мою просьбу, Малькиадос некоторое время смотрел на меня, выпучив глаза.
    — Хорошо! — сказал я примиряюще. — Тогда купи у меня вот эти замечательные часы!
    Малькиадос только укоризненно покачал головой и молча закрыл передо мною дверь.
    Положение было невеселое: у меня даже не было двадцати пенсов, чтобы позвонить Юрису. Через час я снова постучался к Малькиадосу. Он открыл двери и сразу обрушил на меня целую тираду цыганский укоров. Мимикой и жестами я показал ему, что мне нужен его мобильный (телефона в квартире не было). Малькиадос тяжело вздохнул, но мобильный достал. Правда, номер набирал сам. "Оне минитс!" предупредил он.
    — Юрис! — сказал я, когда на другом конце подняли трубку. — Надо срочно встретиться. Мне нужно немного денег взаймы. Я отдам, когда заработаю.
    — Это исключено! — отрезал Юрис. — У тебя должны быть свои деньги?
    — Мои деньги украли! Я объясню потом. У меня мало времени!
    — Запомни. — сказал строго Юрис. — В этой стране тебе никто денег взаймы не даст! Никто! Слышишь! Это тебе не Россия! Так что крутись сам. Доставай, где хочешь.
    — Хорошо. Ну, а когда мне на работу выходить?
    — На работу? — Юрис тяжело вздохнул. — Насчет работы придется немного подождать.
    — Сколько немного?
    — В связи с пасхой, недели две! А может больше.
    — Как это две? А что же мне делать? У меня нет ни копейки!
    — Ищи деньги! Ты должен еще сорок фунтов на проездной!
    — Какие еще сорок фунтов?
    — Пока не найдешь сорок фунтов — не звони мне! Нам не о чем говорить!
    Юрис бросил трубку.
    Еще один день я пролежал в жару. Горло болело все сильнее и сильнее. Мне стало жалко себя. Такой парень пропадет ни за что в чужой стране, и никто не узнает о его последних мыслях, и никто не прочитает его трогательных воспоминаний. В панике я стал просматривать свою записную книжку: может быть, не все номера я вырвал. На свою беду я нашел телефона того лондонского бизнесмена, с которым я познакомился в первый день. Я снова обратился в Малькиадосу за мобильником. От такой наглости у него дыханье сперло. " Я за твои разговоры 10 фунтов заплатил!" знаками пояснил он мне. "В последний раз!" пообещал я тоже знаками и звуками. Сначала я позвонил Юрису и еще раз получил категорический отказ.
    — Хорошо, — сказал я, — тогда, пожалуйста, отдай мне мою рабочую визу, за которую я тебе заплатил, и я сам устроюсь на работу.
    — Ты будешь работать только там, где я тебе скажу! — отрезал Юрис. Смысл такого этой фразы становился предельно ясен: нелегально прибывший в Лондон паренек после утомительного, скучного, голодного, ожидания в чужом городе будет согласен на любую работу и за любые деньги. И еще будет благодарен судьбе за удачу.
    "Вот уж дудки!" подумал я. Малькиадос набрал номер моего нового лондонского приятеля, но предупредил, постучав по свои часам, чтобы я говорил очень кратко, ибо я и так много наговорил.
    — Володя! — сказал я в трубку.  — Это Саша из "Комсомолки". У меня очень мало времени. Мне очень нужна твоя помощь!…
    — Саша! — раздался в трубке раздраженный голос Юриса (!!!) Я тебе еще раз повторяю! Зря звонишь! Здесь тебе никто не поможет!
    Я был в шоке! Похоже, Малькиадос, случайно или специально не сбросил прежний набор, и он повторился, и я снова попал на Юриса. Это был сюрприз! Обратил ли он внимание на слово "Комсомолка"?!!!
    Ошеломленный этим мистическим недоразумением, я заперся в своей комнате и попытался заснуть. Однако среди ночи меня разбудили громкие голоса. Пришли какие-то горячие цыганские парни. Поднялась какая-то суматоха. Сначала минут двадцать цыгане кричали друг на друга, потом в коридоре началась возня. Закричали женщины, что-то упало. Я слышал, как за моей дверью раздавались удары и хрипы. Моя тонкая дверь ходила ходуном: кого-то били об нее головой. Драка продолжалась минут десять. Потом все стихло. Заснуть я в эту ночь так и не смог, и рано утром, перешагнув через лужу крови, растекшуюся черным пятном возле моей двери, я покинул этот гостеприимный дом. Несмотря на слабость, я не мог больше лежать. Я не ел уже два дня и меня донимала прогрессирующая ангина. Неожиданная решимость овладела мною: мне необходимо было действовать. Я не мог ждать без дела две недели. У меня был обратный билет! Я знал: что удача ждет меня.

Встань и иди работай!
   Barking — окраина Лондона, индийский район. Такое ощущение, что ты попал в Бомбей или Мадрас. Индусы ходят в национальных одеждах. Много национальных индийских и пакистанских ресторанчиков и кафе. Я входил почти в каждый и просто спрашивал, есть ли для меня какая-нибудь работа: не за деньги, хотя бы просто — за еду. Но индусы растерянно и виновато разводили руками. Голод и болезнь сделали меня дерзким и отчаянным. В полдень я достиг театра на Бродвее (он расположен на Noth street broadway) и нисколько не смутясь пошел к администратору и нагло объявил, что я — виртуозный гитарист из России и мне позарез нужна работа!
    Администратор сдержанно и подробно объяснил мне, что новых музыкантов они набирают только на новые спектакли. А сейчас у них уже идут готовые мюзиклы и пока они не могут мне ничего предложить.
    Я стремительно, без остановок, ходил по городу, словно Дюрассел какой. Какая-то сила влекла меня вперед. Я бродил по East street precinct, London road, Good mayes road, High Road, Seven kings station, время от времени вновь и вновь испытывая судьбу на предмет работы. На Riple road ко мне подошла маленькая девочка лет 10 и дернув за руку что-то тихо сказала.
    — Что? — переспросил я.
    — Дайте мне два фунта на кофе. — повторила она так же тихо.
    Я страшно смутился. Зачем-то полез в карман, естественно, ничего там не нашел и ласково потрепал ее по головке. Невдалеке я заметил ее маму, наблюдающую впотай за нами.
    В уютном Grand Brook Park, я и решил бросить кости и передохнуть. В парке гуляли люди различных возрастов и национальностей, и все они ч то-то жевали. "Неужели нельзя дома поесть?" недоуменно, с некоторой долей светлой зависти думал я.
    Иногда я ловил себя на мысли, что мой взгляд останавливается на аккуратных, упругих попках экзотических индийский девчат. "Значит — буду жить! — подумалось мне. На одной из лавочек я увидел недочитанный кем-то журнал "People" и недоеденный кем-то виноград в целлофановом пакете. Я уселся рядом и, убедившись, что за мной никто не наблюдает кроме спортивного негра с ироничным взглядом, сидящего на траве, возле своего велосипеда, взял пакет и положил его в карман. Моему организму срочно требовались витамины С. Смейся, негр! Главное, чтобы ты был не последним! Полистав для видимости семейный журнал, я, напевая что-то из Френсиса Пуленка (ха-ха!), помыл виноград в ручье и съел его, урча от удовольствия и притоптывая от нетерпения ногой. А чуть позже, сидя сытым на скамейке возле огромного универмага "Sainsbury's" я наблюдал, как неприглядные старушки спокойно роются в урнах, вылавливая оттуда пакетики с недоеденными чипсами из Макдональдса и подумал, что при моей молодости и спортивном сложении я бы мог делать это гораздо энергичнее.
    Через пару часов я снова был уже близок к отчаянию, и собирался вернуться к цыгану, но не знал, в какой стороне находится его дом. Возле мусорного бака, у бордюра я заметил двух живописных, чуть-чуть грязноватых, пожилых бомжей (hobo — так их называют здесь) и подошел к ним.
    — Доброе утро, джентльмены! — сказал я. — Я из Москвы. Заблудился немного.
    Ребята страшно обрадовались тому обстоятельству, что я из Москвы. Одного звали Гэри, другого — Ронни. Рдеющие носы выдавали в них людей с интересной судьбой и богатым духовным миром. Рони был старичком в плаще цвета антилопы, в мятых фрачных панталонах, в кокетливой жилетке из тафты из коллекции Оскара де Лоренто. Гэри был моторизованный бомж. Он был на велосипеде. Он был в вязанных перчатках без пальцев. Это были какие-то светлые, озорные и веселые бомжи. Минут пятнадцать мы просто болтали ни о чем. Потом они подробно объяснили мне, как добраться до моего района и даже нарисовали схему.
    — Да, кстати, джентльмены, — спросил я, собираясь уходить. — А что вы, мне порекомендуете предпринять, в случае, если мне негде будет ночевать?
    Узнав, что я нахожусь на грани отчаяния, парни подарили мне кучу способов выжить в условиях развитого капитализма. Один из самых доступных — попроситься на ночлег в церковь. Достаточно было постучать в любую церковь и сказать магические слова: "I'm Сhristian! I need nightshelter" и тебя впустят и даже накормят. Они даже написали мне этот нехитрый текст на клочке бумаги. Только нельзя входить в одну церковь дважды. И уходить оттуда надо очень рано, в шесть часов. Эти парни великодушно предоставили мне адрес ресторана, где по утрам кормят бездомных. "Э! Приятель! Да здесь можно жить! — сказал я радостно себе. И тогда я, окрыленный надеждой, помчался назад к цыгану, чтобы забрать свой рюкзак и уйти от него навек. Через десять минут меня нагнал моторизованный Гэри.
    — Подожди! — сказал он, рискованно притормозив. Пошарив в недрах своих ветхих одежд, он выудил оттуда кошелек. Такой он был бомж, с кошельком. Встряхнув его, Гэри высыпал на свою ладонь кучу мелочи и протянул ее мне. Нервы мои не выдержали, и я неожиданно позорно расплакался. Некрасиво так, как-то, не по-мужски. Растрогал он меня. Гэрри в эту минуту показался мне прекрасным, слегка уставшим, неудачно приземлившимся ангелом.
    После таких обломов, это был первый счастливый случай на этой древней земле. Ошибся ты, Юрис! Есть в Англии хорошие люди! Есть! Понятия "добрый ч еловек" или "подонок" — не географические, а интернациональные.
    — Все будет хорошо! — успокаивал меня Гэрри, похлопывая по плечу — Если что, ты найдешь нас с Ронни всегда здесь, на улицах Илфорда. Подожди!
    Он торопливо отвязал от багажника пластиковый пакет, порылся в нем и, вытащив оттуда целую упаковку булок в целлофане, протянул ее мне.
    — Возьми!
    Глаза Гэрри в эти минуты сияли какой-то неземной радостью. Он был по-настоящему счастлив, этот моторизованный Hobo!