Не нужен нам берег английский и Франция нам не нужна!

Dark side of London

Беги, кролик, беги!
    По дороге я первым делом съел все три булки, а на все деньги купил себе новую зубную щетку за 99 пенсов с многообещающим названием "Wisdom", что можно перевести как "мудрость", и отправил успокоительное письмо в Россию. Двери цыганской квартиры мне открыл мальчик Роману.
    — За тобой приезжали! — тихо сообщил он мне, с опаской оглянувшись в сторону большой комнаты.
    Нетрудно было догадаться, что им было нужно узнать, зачем я здесь. Мой нелепый прокол с "Комсомолкой" не прошел незамеченным. Все мои вещи были перевернуты, как на картине Репина "Арест пропагандиста". Я быстро сложил все в рюкзак и собрался, было, уже чисто по-английски стремглав удалиться, но путь мне преградила могучая фигура Малькиадоса. Из его сумбурной тарабарской речи, я понял, что мне велено оставаться и ждать. Я лихорадочно соображал, как мне прошмыгнуть мимо него. В контактном поединке я бы проиграл ему в виду явного преимущества. Малькиадос прочно ухватил меня за куртку своими клешнями. Он тяжело дышал. Изо рта у него дурно пахло. Ему бы следовало все-таки обратиться к своему гастрологу. Я пытался оторвать его руки от своей куртки и протиснуться в двери. Мы возились, как два навозных жука в банке. Совсем непохоже на поединок Ван-Дама с Лундгреном. Из комнаты на шум выскочили две его дочери, мальчик и жена Малькиадоса — толстая цыганка в цветастой этнической юбке.
    — Пустите! Мерзавец! Меня полиция внизу ждет! — воскликнул я, в отчаянии пустив петуха, смущенно оглядываясь на зрителей. — Полиция! Понимаешь? Внизу ждут на машине! У меня документы проверяют, садовая ты башка!
    При слове "полиция" Малькиадос растерялся и отпустил руки. Я протиснулся в пространство между ним и дверным косяком. Он настырно вложил мне в руки смятый клочок бумаги. "Кол! Кол!" — несколько раз повторил он.
    — Конечно, кол! Как же без кол! — сказал я неискренне, выбросив на ходу бумажку, перескакивая через две ступеньки, несясь вольным, больным ветром к новой, свободной жизни.

Работа не волк, но иногда она бывает страшной
     С этого момента в моей жизни стали происходить и неожиданные позитивные моменты. Я вдруг почувствовал, что я не одинок в этом мире, что хорошие люди водятся и здесь. Это придало мне уверенности, и я решительно отправился на поиски работы и приключений. Желание сытно покушать не покидало меня ни на минуту и мешало сосредоточиться. Поэтому первым делом я решил накормить себя. Я входил в кафе и рестораны и спрашивал хозяина, не нужна ли ему помощь. Не за деньги, просто за еду. Но хозяева с сожалением разводили руками. Постепенно чувства голода расширяло мои претензии, и я уже входил в какие-то туристические компании, в чисто английские бюрократические, фискальные организации под названием "To Let". Однажды я увидел, как пожилой мужчина и женщина таскают в свою машину из дома какие-то тяжелые мешки. Я подошел к мужчине и вежливо предложил свою помощь. Бесплатно. Мужчина согласился. Я тогда на самом деле решил просто так помочь. И видимо на небесах оценили мое благородство. За работу я получил два с половиной фунта. Я тут же на них купил овощной плов Mutter Pilau в пакистанской забегаловке "Al-Hussains take away". Мне необходимы были силы для дальнейшей борьбы за жизнь. Тут же в этом ресторане, после хорошего обеда, я вызвался отнести мусор за железнодорожные пути и получил за это два фунта.

Надо чаще молиться!
    В Англии церквей очень много. Маленькие, средние и большие, католические и протестантские, англиканские и лютеранские, синагоги и индуистские храмы — они порой не выделяются своими размерами среди прочих домов. Но не все церкви пускают таких усталых путников, типа меня. Я стучал по крайней мере в четыре небольших церквушки, но ни один капеллан или кантор или пресвитер не открыл мне дверей. Тихо было там. Так я добрел до St. Lourence church. Я стучал настойчиво из какого-то тупого отчаяния в течении двадцати минут. У меня не было другого выхода. "Пусть меня заберут в полицию!" с надеждой думал я. Там будет, по крайней мере — тепло!" Меня колотило и таращило от холода. Но тут я услышал какое-то шуршание, клацание металла о метал и — О! Счастье! — двери передо мною растворились. На пороге с фонариком в руках стояла пожилая женщина в мирской одежде и в мирских очках.
    — Я — христианин. Из Москвы. — сказал я так жалобно, что смог бы вызвать слезы даже у безжалостного инквизитора Игнатия Лойолы. — Я нуждаюсь в ночном приюте.
    Она с внимательным любопытством смотрела на меня сквозь толстые стекла очков. Мой промокший вид был достаточно красноречивым подтверждением моего отчаянного положения.
    — Я не ел шесть дней, — Для пущей убедительности добавил я. Она как-то растерянно пожала плечами, кивнула мне и пропустила внутрь. Внутри храма царил таинственный полумрак. Горела всего одна тусклая лампочка, освещая небольшое пространство вокруг распятия. Старушка шла молча впереди меня, освещала путь во мгле фонариком. Мы прошли в боковую дверь и спустились по лестнице в подвал. В небольшой келье, без окон, без дверей, на лавке уже лежала какая-то скрюченная фигура. Пол в помещении был каменный, и было там довольно прохладно. Фигура на полати демонстративно поворочалась, показывая, что мы нарушили ее сон. Старушка так же тихо исчезла, оставив меня в полумраке. Я подождал немного, пока она принесет мне вечерний чай с круассанами, но, так и не дождавшись, провалился в темное таинственное пространство, изнуренный ангиной, постом, одиночеством и неизвестностью. Не знаю, сколько я спал, но проснулся я оттого, что меня трясли за плечо. Это была вчерашняя старушка. Она принесла чай с молоком в большой кружке и нарезанную буханку серого хлеба. Фигура, еще недавно лежавшая напротив меня оказалась жизнерадостным старичком в вязанной шапочке. Он мне озорно подмигнул и показал большим пальцем величайшее удовлетворение жизнью.
    — Доброе утро! — сказал я ему вежливо. А он мне стал мне показывать знаками, что он немой. То-то я гляжу — молчком все со мной общаются! Возможно, это был какой-то священный обет. Самое невероятное, что случилось со мной за эту ночь, было то, что у меня прошла ангина. Еще вечером каждый глоток давался мне с огромным трудом и болью, а сейчас я с удивлением делал глотательные движения, и совсем не чувствовал боли. И тогда мне открылась еще одна истина: я понял, что счастье это все, что не Боль. Старичок после скромного завтрака остался подстригать кусты на кладбище, а я пошел странствовать по Англии.

Если человек не находит работу — работа найдет человека
    Решение покинуть Лондон постепенно завладевало моим сознанием. В деревню! К свинюшкам, к индюшкам, к мулам и коням! На простор, на чистый, прозрачный воздух! Я выскочил, как угорелый, на трассу и стал тормозить автомобили, размахивая руками, словно раненная птица. Машины испуганно проезжали мимо, словно не замечая моих отчаянных взмахов. Солнце медленно сползало с неба к горизонту. Редкие автомобили останавливались, и тогда я коротко, взволнованно и сбивчиво объяснял водителю, что денег у меня, как ни странно нету, и ищу я работу в деревне, на ферме. Но водителей моя история не растрогала до слез, никто почему-то не брал меня с собой. К тому же пошел сильный дождь, и я в одночасье промок до нитки. Меня ждала невеселая перспектива провести ночь под открытым небом.
    Но двадцать шестая машина неожиданно взяла меня на борт. Водитель, крупный английский крестьянин пятидесяти лет с обветренным мужественным лицом, внимательно посмотрел в мои честные глаза и, не заметив в них ни тени лукавства, запросто предложил мне поработать у него. Я не стал возражать. Крестьянина звали Мэл. Вдарили с Мэлом по рукам и выехали за город. Я любовался мелькающими за окном сельскими картинками: амбарами, ригами, конюшнями, теплицами. Все как у нас, только аккуратнее как-то. Коров на этих пейзажах я не наблюдал, но на просторах и сельскохозяйственных угодьях паслись кони и овцы.
    — А что коровы? Как они? — не удержался я. Мэл насупился и промолчал. Я пожалел, что задал такой некорректный вопрос.
    Мы ехали часа два. Кончились деревенские домики. Мы ехали среди полей. Я уже, мечтательно улыбаясь представлял себя в поле, сытым, румяным, пахнущим потом, хлебом и рамой, поднимающим какую-нибудь зябь, с тяжелым кетменем, чизелем, груббером, с лемехом в конце концов, в мозолистых, натруженных ручищах.
   — Вот мои угодья! — обвел рукой пространство вокруг Мэл. Я всматривался в сумеречное пространство, пытаясь разглядеть угодья. Но рассмотреть ничего не мог.
   — А, простите, Мэл, мое любопытство: какие культуры вы выращиваете?
— Культуры? — Мэл вдруг оглушительно захохотал на английском. Такого заразительного хохота не мог бы вызвать даже Бени Хилл.
    — Вон! Вон мои культуры. — сквозь смех говорил он, тыча в окно корявым пальцем.
    То, что я увидел, заставило меня содрогнуться от ужаса. За высоким забором в зареве вечернего заката маячили угрожающие силуэты стратегических ракет типа: земля-воздух-земля!!!

Зато, мы делаем ракеты!
    Мэл открыл небольшой трейлер и пропустив меня в него, сказал коротко:
    — Жди здесь!
    Света в трейлере не было. Я сидел в темноте час или два, всматриваясь в окружающую действительность, пытаясь понять: во что это я вляпался, и возможно ли отсюда будет убежать? Кругом я видел огромные, крытые автомобили-фургоны. Изредка я слышал неистовый лай собак. В большом трейлере напротив я видел женские фигуры. Похоже, они готовили еду. Женские фигуры меня несколько успокоили.
    На некоторое время я провалился в темноту короткого беспокойного сна. Меня разбудили звуки подъехавшего автомобиля. В окно я увидел, как у подъехавшего к трейлеру маленького автобуса открылась задняя дверь с решетчатым окном и оттуда вывалились три темные фигуры. Две из них направились к моему убежищу.
    — Включи свет! — крикнула одна фигура в темноту мужским голосом, входя в трейлер.
    — Привет! — сказал я. Фигура вздрогнула от неожиданности.
    — Роб? — спросила она меня.
    — Да нет. Я не Роб. — ответил я. — Я — из Москвы. Работать здесь буду.
    — Ну, значит — Роб. Мы так здесь называемся. — сказал парень. Мы познакомились в темноте. Его звали Роланд. В это время дали свет, который включался где-то на щите-распределителе, и я увидел пред собой совершенно чумазого паренька. Такими в учебниках истории рисовали дореволюционных шахтеров, полагая, что нет ничего чумазее на свете, чем российский дореволюционный шахтер. Сегодня я готов поспорить с этим утверждением. Похоже, теперь таким же чумазым предстояло стать и мне. Я с сожалением взглянул на свои новенькие джинсы, в которых я приехал соблазнять прекрасных англичанок и спросил Роланда.
    — А что вы добываете? Уж не гафний ли? (Гафний — это такой редкий металл, используемый в ракетостроении. Hafnium ат.н 72, ат. М. 178,49)
    — Не, не гафний. — ответил паренек, сверкнув в улыбке белыми зубами.
    — С кем это ты тут болтаешь? — спросил Роланда, другой чумазый, как передовой шахтер Ньюкасла, парень, появившись в дверях. Это был Дон, мой новый коллега. Ребята небрежно умылись, не смыв и десятой доли грязи, после чего Дон принес долгожданную еду на огромных блюдах: мясо (говядина?) с макаронами. Это был неожиданный, непредсказуемый праздник, подаренный нам с плотью судьбой. Мне уже было все равно, чем я буду здесь заниматься, главное, что здесь неплохо кормили.
    — А скажите, парни, — спросил я небрежно, лелея давнее заветное желание, — а где у вас здесь можно справить естественную нужду?
    — Это не так просто. — серьезно сказал Роланд. Он достал лопату и поведал мне жуткую правду о справлении естественной нужды в этих местах. Здесь был строгий закон — закапывать продукты жизнедеятельности организма глубоко в землю далеко от жилья. Да, ребята, я никогда не увидел здесь туалетов, но зато встречал задумчивых людей, идущих куда-то с лопатами. Так, наверное, и надо относиться к своему дому.
    Потом мы с парнями пошли в деревню, прогуляться. Деревня называлась South Ockendon. Небольшая такая деревенька, пять тысяч всего населения. Деревенька, конечно, несколько отличалась от многочисленных российских деревенек. Не было тут крытых соломой мазанок и согбенных в три погибели морщинистых старушек в старомодных ветхих шушунах из плюша, укутанных в любую погоду в теплую шаль. Но что особенно меня удивило и потрясло — это наличие огромного спортивно-оздоровительного комплекса Sweeming pool с бассейном, тренажерным залом, полем для гольфа. К этому спортивному комплексу подъезжали уставшие после молотьбы, силосования и скирдования деревенские девчата, белокурые Брюнгильды, на "Хондах" и "Ягуарах" и скрывались в его недрах, чтобы смыть с себя трудовой пот, прилипшую ботву и крошки макухи, и заодно поправить свое пошатнувшееся здоровье на тренажерах.
    Мы посидели с моими новыми друзьями в деревенском пабе. Выпили по пару кружек "Туборга". Поболтали за жизнь. Роланд и Дон, восемнадцатилетние пареньки, приехали сюда из соседней деревушки, потому что там не было для них работы. Потом мы пошли в магазин. Парни набрали всякой вкуснятины. Я сразу не понял для чего: ведь мы прекрасно поужинали, и попили пивка.
    — Нам нужна пища. Мы пока еще растем! — рассмеялись пацаны.
    Лишь потом до меня дошел эзотерический смысл такого почтительного отношения к еде. Местные деревенские парни-механизаторы подозрительно провожали нас взглядами.
    — Ты драться умеешь? — спросил Дон.
    — Нет. — ответил я серьезно. — Я убиваю сразу. Без драки.
    Вечером, когда мы сидели в нашем трейлере и смотрели телевизор, парни осторожно спросили меня.
    — А как ты относишься к Joint?
    — У меня нет денег! — ответил я с надеждой.
    — Мы угощаем! — сказали простодушно парни, заряжая мастырку. Мы двинулись раз другой. Штук шесть долбанов выкурили. Словили балду, начали заразительно смеяться друг над другом, размазывать базар по стенке. Правда, я постоянно буксовал, поскольку и в нормальном состоянии не всегда втыкал, о чем они говорят. Но все равно, было очень смешно. А потом парней пробило на еду и тогда я понял, почему они после ужина еще набирают так много вкусных вещей. И пошло у нас полное зависалово до пяти часов утра. Заземлились на три часа, не раздеваясь. А ровно в 8 часов по английскому времени нас поднял полицейский настойчивый стук в дверь трейлера, от которого сотрясались стены. Каждый удар отзывался болезненным эхом в моей многострадальной, тяжелой и мутной голове. Так неожиданно начался мой первый трудовой день в Англии.

Когда даже труд не в радость
    В свете утренней зари я увидел, что вчерашние ракеты, напугавшие и насторожившие меня, были лишь всего частями огромных детских аттракционов. Здесь все пространство до самого горизонта было уставлено различными аттракционами, каруселями, американскими горками. Один из хозяев, огромный великан по имени Боб строго покрикивал на нас, когда мы молча грузили в фургоны различные железяки, моторы, ведра, лопаты, сварочные аппараты, мотки электропровода, листы деревоплиты, обитой железом, деревянные чурки. Затем нас погрузили в маленький автобус с зарешеченными окнами, и мы отправились в увлекательнейшее путешествие по Англии: Cryford, Backsly, Horsefeeld, Romford… (Простите меня, я могу ошибаться в правописании).
    Мы развозили и устанавливали детские аттракционы в парках провинциальных городков и небольших английских деревеньках. А стоящие там аттракционы разбирали, грузили в фургоны и везли дальше, в другие деревни, чтобы Английской детворе жилось как-то веселее что ли.
    Я понял, почему мои друзья были такие чумазые. Все детали этих огромных механизмов были обильно смазаны машинным маслом, и грязью сырых английских парков. Кроме нас в парках работали десятки других парней из других компаний. У них были свои аттракционы — у нас — свои.
    — Они наши конкуренты? — спрашивал я.
    — Нет! — отвечали мне парни. — Скорее они — партнеры. Мы делаем одно дело и не пересекаемся. У нас разные механизмы.
    Наши механизмы были довольно громоздкие. Как только мы приезжали в какой-то городок, вся команда выпрыгивала из автобуса и начинала действовать четко и слаженно, как орудийный расчет. Каждый знал, что надо делать и лишь только я бегал от одного к другому, пытаясь симулировать бурную деятельность. Хозяйский сынок, толстый мальчик двенадцати лет, взял меня под свою мощную опеку. Звали мальчика соответственно — Скотт. Это имя как никакие другое наиболее подходило ему. Этот Скотт то и дело кричал мне "Алекс! Возьми то! Отнеси туда! Принеси это!". Для него это была какая-то изуверская игра. Его, видимо, забавляло подобная покорность взрослого дядьки, поэтому иногда он просто прикалывался, заставляя меня унести в урну бумажные стаканчики и обертки из под чипсов. Я его чуть было не возненавидел, но усилием воли быстро погасил это деструктивное чувство. Маленький ишшо для ненависти! Я даже умудрялся поговорить с ним, неся в руках чугунную болванку.
    — Скажите, Скотт! Какие успехи у вас в школе? — спрашивал я, таская железяку и покраснев от натуги.
    — А я не учусь! — отвечал малыш. — Работать лучше.
    — Напрасно, Скотт! — говорил я, охрипшим от натуги голосом. — Я вот, видишь, Университет закончил. И ничего! Учение, брат, — свет!
    Меня поразило и то, что английские парни перед работой не дерябнули, не шарахнули, не вмазали, а лишь попили чайку. Какое-то издевательство над трудовым процессом! А работали они после чая без перекуров и перерывов. Ребята! Не ездийте на работу в Англию! Они тут без перерывов работают! Они не такие как мы! Работайте дома!

Продолжение

Александр Мешков

< Раздел:  Города и люди >

<  на главную >
© copyright