"Одиссея" в ля-миноре (Греческие страдания)

"Орфей" необузданный

Почетный член круиза
        "Всем правит случай. Знать бы еще, кто правит случаем."
        Станислав Ежи Лец
   
    Паркам так было угодно, чтобы я неожиданно для себя и даже для парок поехал в круиз на теплоходе. Командировка такая. Не все ж мне бомжевать. Надо когда-то ведь попробовать себя и в роскоши. Как я себя поведу в условиях буржуазного изобилия – билась изнутри об мозг тревожная мысль. Не испугаюсь ли? Не спасую ли перед обильным столом? У меня было секретное задание редакции: я должен был описать (ударение на последнем слоге!) конкурс умной красоты "Мисс Пресса". Дело для меня было не новое. Прожив длинную, полную противоречий жизнь, я описал немало конкурсов красоты.
    Собственно конкурс для меня начался задолго до круиза. Я познакомился с одной из его участниц на выставке нижнего женского белья. (Не уверен до конца, существует ли верхнее женское белье?) Вдоволь насмотревшись белья, мы с моей новой знакомой отправились немного подружить. Дружились в одном в баре, потом в другом. И между вторым и седьмым поцелуем, я так ненавязчиво, без всякой задней мысли (у меня мысли только передние!) предлагаю ей продолжить наш саммит непосредственно у меня дома.
    – Хитрый какой! – сказала она, убирая со своих персей мои нетерпеливые ручищи. – Ты же об этом потом напишешь!
    До сих пор не могу прийти в себя от ее невероятной проницательности.
    А через два дня, предварительно купив себе новую испанскую гитару, чтобы, используя свои незаурядные, на мой пристрастный взгляд, музыкальные способности, зарабатывать в дороге на пропитание и питие, взошел на палубу теплохода " Асседо" в городе Сочи. "Асседо" – значит "Одесса" только задом наперед. Почему наоборот, загадка!
    Сложив свои нехитрые пожитки в каюте, я ввечор вышел на палубу. Там я увидел одну из участниц конкурса, одиноко стоявшую у борта, и задумчиво глядящую в синие воды Черного моря.
    – Позвольте представиться: Мешков. Александр Мешков! – сказал я, щелкнув голыми пятками, и добавил со значением: – Член жюри!
    – Что вы говорите? – всплеснула она в удивлении руками, заинтересованно глядя на меня. – Вы уже седьмой, нет, восьмой член жюри, с которым я сегодня знакомлюсь.
    – Вы с ними поосторожнее, – предупредил я ее, таинственно оглянувшись по сторонам. – Тут много разных проходимцев и самозванцев, которые нарочно выдают себя за членов жюри, чтобы таким образом получить ваше расположение и овладеть вами.
    – Какой ужас! Спасибо вам! – с чувством пожала она мне руку. – А я-то, как дура, всем верю. Чуть было уже не отдалась.
    – К сожалению, в нашей суровой действительности еще встречаются непорядочные люди. Но со мной вы будете в полной безопасности! Пойдемте быстрее ко мне в каюту!
    – Э! Нет, приятель! – сказал она строго, убирая мои руки со своего стана. – Первым делом – конкурс!
    Потом, много позже, я на всякий случай поочередно предложил спуститься ко мне в каюту всем участницам конкурса "Мисс Пресса", потом пассажиркам первого, второго и третьего класса, потом официанткам и даже женщинам, убирающим номера. Правда, никто ко мне так и не спустился. Но я не особо огорчился, потому что у меня впереди была целая вечность. Там, правда, кроме красавиц, были еще толстые, страшные бабы и старушки. Так вот, их я к себе не приглашал!
    Самое интересное, что не я один был такой умный. Всю сильную половину пассажиров и команды корабля буквально лихорадило от обилия красоты и обаяния. Все мужчины в различных формах предлагали себя участницам конкурса. Но девушки были тверды как кремни и холодны, как лед.
    Один артист, на букву Х, провожая взглядом будущих Мисс Пресса, шумной стайкой идущих на репетицию в музыкальный салон, вздохнув, сказал с сожалением:
    – Надо же! Я взял с собой только десять презервативов. Думаю, что этого будет мало.
    – Не боись! – хотелось успокоить мне артиста. – Целы будут твои презервативы! Поверь моему горькому опыту! Я взял один, да и то, оказалось, много! Даже слишком!
    Правда, немного погодя мужики успокоились, сели играть в покер и пить вино. И даже в пиратов играли. Сублимация называется.

Песня для папы
        "Музыканта можно убить чем попало, но мелодию, только мелодией."
        Станислав Ежи Лец.
    Покорять сердца и уши любителей громкой музыки я начал еще в Сочи, перед посадкой на теплоход. Мне тогда мои соотечественники еще сказали:
    – Санек! Побереги свой талант и голосовые связки для наших идеологических противников!
    Я так не думал. Иначе не брал бы гитару. Приехал я Ватикан, что в Риме. Иду по площади святого Петра, вижу падре идет.
    – Здравствуйте, падре, – говорю. – Вы, случаем не из Ватикана?
    – Нет. –  отвечает мне падре, – Я из Коста-Рики! А сюда на католический конгресс приехал.
    – Хорошая страна, Коста-Рика! – говорю я падре, что бы ему было приятно. - Скажите мне, падре: а песни петь – это грех?
    – Нет, сын мой! – ответил мне падре.– Песни даже птицы поют.
    – Спасибо, падре! – ответил я с чувством. – Вы меня успокоили.
    А все дело в том, что я давно для себя решил, что когда приду в Рим, обязательно приду в Ватикан и спою хорошую песню для Папы Римского. Такая была у меня мечта. Папа услышит мой голос, выйдет на свой балкон и спросит:
    – Братья! Кто это там так сладко поет?
    – Да это так, вы его не знаете. Брат, Мешков, из Москвы. – ответит ему брат- референт.
    – А ну-ка, братья, приведите его ко мне!
    И когда меня пригласят к нему, он предложит мне должность главного кантора. Так я неожиданно для себя и особенно для других стану кантором. Папа будет называть меня по-простому – "Сашкою", а я его – Папой.
    И вот приезжаю я в Рим, прихожу на площадь святого Петра, сажусь напротив собора, вытаскиваю из чехла гитару и тут задумываюсь: Что петь Папе? Песен-то много. Какие он песни любит? Надо, ведь, спеть такую, которая отражала бы всю широту мощь русской души. И чтобы без мата! В конце концов, перебрав в умище с десяток песен, решил я спеть старинный русский романс "Очи черные". Ударил по струнам и запел во всю свою луженую глотку. Душевно так и громко. Всю вековую печаль, страсть, удаль русского народа вложил я в свою песню. Народы вокруг меня кучкуются туристы, итальянцы, и среди них – итальянские полицейские. О чем-то шепчутся по-своему, а подойти, видимо, стесняются. Ну, думаю, Папа прислал за мной. Допел я песню, и тут сразу один наиболее решительный полицейский из кучки подходит ко мне и очень вежливо предлагает мне найти другое место для концерта. Ну, я не стал спорить. Главное ведь, то, что я песню успел до конца допеть. И пусть я не стал кантором. Не в этом суть. Главное, я воплотил свою мечту – спел песню для Папы.
    А потом я упаковал свою гитару, не стал спорить с полицией и пошел в собор святого Петра. А меня туда не пускают:
    – А ты там петь будешь! – говорят с подозрением.
    – Да не буду! – успокаиваю я полицию. – Я уже свою программу выполнил.
    Но они не верят. Пришлось мне идти на компромисс со своей совестью, перелазить через ограждение и самостоятельно искать собственный путь в собор.
    В соборе я вел себя кротко, смиренно и даже попросил прощения у Бога за песню. Хотя сама по себе песня большим грехом не является, особенно, когда ее поют из благих, добрых побуждений.

Пароходы провожают совсем не так, как поезда!
        "Уехать – значит чуть-чуть умереть"
        Эдмон Арокур
        "Разлука должна быть внезапной""
        Бенджамин Дизраэли
    Приплыли мы на Родос, небольшой греческий островок в юго-восточной части Эгейского моря, длиной 78 километров, шириной – 38. Здесь апостол Павел когда-то проповедовал. А невдалеке, на острове Патмос, апостол Иоанн свои Откровения писал. По все параметрам это место мне подходило.
    Мысль покинуть корабль не пришла ко мне гаданно. Я как бы давно уже лелеял соскочить с корабля на чуждом берегу. Правда, не знал, на каком. Было много разных остановок: Рим. Монте-Карло. Монако. Вильфранш. Но мне хотелось узнать, чем закончится этот девичий конкурс. Кто, в конце концов, станет Мисс Прессой. Это решилось на Родосе. Мисс Прессой стала, как я и предполагал, Аня Ерошева из отдела информации "Комсомольской правды". Ну, все! Теперь можно спокойно покинуть корабль навсегда и предаться сладкому пороку одиночества. Говорю помошнику капитана:
    – Мой капитан! Сейчас я сойду на берег и больше не вернусь. Потеря для вас небольшая ибо пользы от меня мало. Плывите дальше без меня!
    Суровый капитан хмуро ответил.
    – Осади, приятель. За такие штучки греческие власти могут наложить на меня большой штраф. Сейчас они придут на корабль, с ними и решай свои проблемы.
    Греческие власти пришли через час. Три смуглых, модных, молодых человека. Разложили бумаги и стали морские дела перетирать с капитаном. Я им говорю, так, мол и так, власти, мне срочно надо в Москву. Заседание в Малом Совнаркоме. Они посмотрели паспорт, а там шенгенская виза сегодня как раз заканчивается.
    – У тебя, парень, есть 12 часов. Беги в аэропорт и лети в свою Москву. Только смотри – не опоздай! А то мы тебя посадим в тюрьму, чтобы знал!
    Ага! Сейчас я, разбежался в Москву! Вышел на остров я, погулял немного по старинным улочкам. А в вечером, в 10 часов пришел на причал проводить свой теплоход. Чисто по-гречески. Все-таки, как это не грустно, но как-то я быстро привык к роскоши чертогов богачей. Сам не заметил, как вошло в привычку спать на чистых простынях, ежедневно принимать ванну, гостей, на грудь. Привык к обильному столу и к идеальному в структурном отношении стулу.
    Сижу я на причале, песни пою. А на душе кошки скребут. Зачем, думаю, бегу сует светской жизни? Отчего не еду со всеми домой? Куда мне теперь идти? Что есть, пить? Где спать? А, главное, с кем? Друзья мои, подходят, прощаются сердечно со мной, как бы – навсегда: обнимают меня, целуют, по плечу хлопают, по голове, по спине, плечам. Мужики сурово губы сжали. Девчата плачут. Кто от радости, кто от печали. Кто конфетку даст, кто – сигаретку, кто драхму, а кто и доллар. Один хороший человек шампунь подарил, чтобы я чистым был и очаровательным. Другой хорший человек мобильный свой оставил чтобы не потерялся (бомжака с мобилой! Нормально!) и бутылку вина в придачу чтобы не плакал при расставании. Теплоход отдал швартовы (Кому отдал? Зачем?) Из динамиков зазвучала прощальным гимном знаменитая печальная музыка Энрике Мариконе из кинофильма "Професионал". И теплоход как-то слишком уж быстро отчалил и вскоре скрылся во мраке ночи, как в ускоренном кино. Лишь только долго мерцали вдали его огоньки. Скупые слезы застлали соленой пеленой мои очи. Я почувствовал себя брошенным ребенком. Мамы нет. Папы нет. Папа в Риме. Ночь на дворе. Долго и бессмысленно махал я рукой вслед теплоходу, а потом еще просто сидел на причале, оставшись наедине со своим неясным будущим на древней, чужой земле. Рядышком, на пирсе, простые греческие мужики рыбу ловят. Сейчас наловят, и домой пойдут есть и спать. Может быть именно в этом и есть посконное земное счастье?
    А я побрел в древнюю часть Родоса, где, достигнув площади Иппократус, пытался в течении трех часов снискать себе немного денег игрой на гитаре для праздной толпы туристов. Туристы в этот день были скупы не только на деньги, но и на теплые слова. Наверное, потому что я играл печальную музыку. Потом я, утомленный долгими проводами, улегся спать прямо на каменной скамье башни старинного рыцарского дома "Кастеллания". Ночь была темна и тепла. Надо мною, во мраке южного неба мерцали яркие звезды. Единственным неудобством была каменная, жесткая поверхность моего одра. Среди ночи я проснулся от стужи и от тихого говора. Рядом со мною сидели две девушки. Они мирно беседовали по-английски. Говорили о том, как удивительна эта ночь, как вообще странно, что они вот так сидят здесь на Родосе, а рядом валяется странный бомжака с гитарой. Мне сразу стало как-то спокойно от этой мирной пасторалии. Я делал вид, что сплю, а сам подслушивал их разговор.
    – А у меня тоже все как-то странно, – встрял я в их беседу, отчего девчата взвизгнули. – Вчера, к примеру, на корабле спал, а сейчас на каменной скамье! Откуда, вы будете, девчата? –  Пообщаться мне захотелось с кем-нибудь. особенно, с девчатами.
    – Британские мы! – ответили девчата.
    – Да был я в этой, вашей Британии! – поддержал я разговор чисто по-светски, – Ничего в ней особенного!
    Патриотично-настроенные британки после моего признания гордо встали и покинули мой временный сераль.
Первые свидания
        "Пьяный: человек, который направляется к вам
        с нескольких направлений одновременно."
        N. N.
    Я проснулся в шесть часов утра в лазурных отблесках Авроры от страшного скрежета. Выглянул за ограждение башни: это огромные очистительные машины с мигалками на кабинах скребли своими терками мостовую. Может быть, с точки зрения гигиены это и целесообразно. Но с точки зрения человека, спящего на каменной лавочке в башне, это полная чушь и абсурд: скрести мостовую в шесть часов утра, когда нормальные люди еще спят. Проинспектировав свой нехитрый скарб на предмет его социалистической сохранности, я, удовлетворенный результатом, громко поздоровался с собой. (Я всегда с собой здороваюсь, когда больше не с кем.) Встал, помахал резво руками, типа зарядку сделал, и пошел себе не спеша к морю, водные процедуры принимать, да зубы чистить.
    Улицы еще были пустынны. Редкие автомобили проносились мимо меня. Только гляжу, впереди меня идет дама в синем вечернем платье. Утром – в вечернем платье – смешно! Могла бы в утреннее переодеться.
    Несмотря на столь ранний час, даму эту мотало и швыряло словно утлый челн не только из стороны в сторону, взад-вперед, но и вверх и вниз. Вестибулярный аппарат у нее с утра был ни к черту! Как джентльмен, твердо стоящий на ногах, я был просто обязан предложить ей если не сердце, то просто руку. Подошел и, представившись, подставил даме свой локоть. Дальше мы пошли по жизни вместе. Она была хмельна, но лепа, а звали даму – Виолетта. Из Финляндии приехала она на Родос. Голос ее был хрипл, как у Луи Амстронга после месячного запоя. Она могла бы быть солисткой в хорошей блюзовой команде. Памятуя о своей внезапной болезни в Британии, я в этот раз захватил с собой столько медикаментов, что мог бы запросто развернуть в одночасье небольшой полевой госпиталь. Я дал ей пару таблеток аспирина.
    – Ты врач? – спросила она.
    – Почти, – туманно ответил я, а ты чем занимаешься в этой жизни?
    – Я еще в начале пути. Еще не выбрала. – прохрипела она, дыхнув на меня питейными вонями, от которых скрючило бы даже стойкого к запахам Авгея. Я занюхал рукавом куртки и подставил лик свой утреннему ветерку.
    С сомнением внимательно вгляделся в нее. Насчет начала пути она что-то явно преувеличила. Во всяком случае, начало это явно затянулось. Впрочем, возможно, что мои сомнения были вызваны лишь косметическими последствиями ночной вакханалии. Финку с утра тянуло на философию.
    – У тебя есть любимое место на этой Земле? – спросила она.
    – Конечно есть. – ответил я. – Оно в России, прямо у меня в квартире. Я туда каждое утро хожу.
    – А у меня оно вот здесь! – она показала на левую грудь. Ах, вот оно что! Я тут же стал с усердием Пржевальского изучать ее любимое место на земле. Место, как место. Ничего примечательного. Я знавал места и получше и приступил было к их изучению, но финка вдруг восстала из забытья.
    – Послушай голос океана. – сказала она. – Он подскажет твоему сердцу, что делать в этой жизни.
    Я не стал ее разочаровывать. Пусть Эгейское море побудет немного океаном. Жалко, что ли!
    – Да, собственно, он мне уже все подсказал. – таинственно произнес я, продолжая свои исследования.
    – Я должна ехать! Так говорит мне океан! – сказала она, вырываясь из моих не очень жарких объятий. Она ушла в никуда, исчезла навеки из моей жизни, так же неожиданно, как и появилась. А я потом долго еще сидел и слушал Эгейское море. Оно мне сказало, что и хорошо, что она уехала. Незаметно для себя я стал аквафилом, целый день плескаясь в прозрачной воде. К вечеру я неожиданно впал в мотовство и купил себе теплую толстовку (чтобы не мерзнуть на земле), пиццу (чтобы сытым быть) и два пива (не знаю зачем).

Как зачать ребенка в Греции
        "Вера творит чудеса. По принципу взаимности."
        Станислав Ежи Лец
    По Родосу бродят сонмища бездомных кошек, таких же бездомных, как и я. Они повсюду. Это оттого, что на острове очень много пещер, заброшенных каменоломен, подземных ходов, в которых водятся крысы. Родосцы нарочно, назло крысам, развели кошек. Кошек, в отличии от крыс, подкармливают, для чего повсюду расставлены специальные кормушки. Возле одной из них я видел табличку с письмом на английском zpsrt: "Мы – кошки Родоса! Обращаемся к вам, туристы и гoсти нашего города! Мы существуем не только для того, чтобы с нами фотографироваться! Летом нам хорошо, а зимой – голодно! Дайте нам немного денег, чтобы зимой у нас была пища!" И туристы бросали деньги в специальную бочку.
    Когда я мирно спал в ночи словно Диоген, презрев удобства, под каким-нибудь кустиком, вдыхая ароматы индийского жасмина, эвкалипта и кошачьей мочи, ко мне доверчивые приходили родосские кошки, чтобы я их приголубил. А некоторые из них орали по ночам детскими жутковатыми голосами, несмотря на то, что до марта было еще очень и очень далеко.
    Собак на Родосе тоже судя по их количеству не едят. Собаки бродят себе спокойно по улицам, играются друг с другом, веселятся, словно дети малые. Иногда дружат между собой прямо на глазах туристов и жителей Родоса. И никто не бросит в них камень. Вообще отношение к животным тут специфическое. Характер у представителей коренного населения добрый и спокойный. А что и волноваться. тепло. сытно.
    На Родосе много чудес. Сам я видел несколько. В Долине семи ручьев, невдалеке от монастыря святого Нектария есть тоннель длиною 186 метров. По нему протекает вода из семи ручьев. Если пройти по этому тоннелю босиком, то ты очистишься от семи грехов. Я прошел. Темно, как уж и не знаю, где. Да еще какие-то крики раздаются. Минут двадцать шлепаешь по воде. И наконец видишь свет в конце тоннеля. И такая радость охватывает тебя! И знаете, почувствовал я, что стал чище и светлее. Что-то хорошее захотелось сделать кому-нибудь. Жаль что никого рядом не было. Главное при этом, не свалиться в озеро на маленькой площадке при выходе. В этом случае к тебе прилипнут все грехи тех, кто прошел до тебя по этому тоннелю.
    А в долине бабочек есть каменная скамейка, на которой когда-то любил сиживать в задумчивости Император Тиберий. Существует поверье, что если загадать желание на этой скамейке, оно непременно сбудется. Я специально туда ходил и загадал, теперь вот жду исполнения со дня на день. Я уверен, что оно сбудется, потому что, оно доброе, земное и созидательное.
    Есть еще на Родосе храм Девы Марии. Небольшой, такой. Существует древнегреческая легенда, что в давние времена жили-были муж с женой. (Если бы без жены, то он был бы не муж, а просто мужик!) Так вот у этой супружеской пары не было детей. Делали все, что положено, для зачатия ребенка. Что они только не вытворяли! Уж и спали вместе! А ребенка все нет и нет! Совсем уж надежду потеряли. Только однажды видят на горе какое-то сияние. Пошли туда, а там лежит икона с изображением Богородицы. Панагия Цамбика – называется. Помолились они на эту икону и пошли спать. И что вы думаете? Жена в тот же день и понесла! А спустя девять месяцев родила мальчика. Тогда муж в знак благодарности возвел там часовенку. И с тех пор приходят туда женщины, которым по каким-то причинам не удается забеременеть. Многим помогла эта икона. Приходят сюда женщины и по сей день. Надо при этом только очень сильно верить в это чудо. Жители деревушки Архангелос, где расположена эта гора, рассказывают всем, что нужно делать, для того, чтобы забеременеть. Только это: В общем, женщине непременно нужно иметь мужа или друга. У чудес ведь тоже рамки существуют какие-то. И еще: ребенка надо назвать Цамбика. Или Цамбик. И пусть это будет второе имя (допустим Фрол-Цамбик, Пелагея-Цамбика) но обязательно должно быть эта приставка.
    К этой часовенке ведут ступеньки (300 штук), которые надо преодолеть по одной, шаг за шагом. Я хотел, было подняться, чтобы взглянуть на часовенку вблизи. Поднялся ступенек на двадцать а потом говорю себе: "Стоп, Санек! А оно тебе надо?". На измену сел я. Какое-то непонятное чувство тревоги охватило. Вдруг Зевса вспомнил. Ведь он вроде тоже мужик по определению, а Афину-то именно он родил! И если мы теперь, благодаря Шлиману, знаем, что Троянская война реальность, то, извините, Зевс был одним из ее участников. Я так умом понимал, что чудес не безграничны, но сердце подсказывало: лучше, на этот храм издали посмотри. Спокойнее все-таки как-то.

В гостях у Муссолини
        "Чудеса нельзя приводить в доказательство."
        Талмуд
    Познакомился я на Родосе с хорошим человеком по имени Леонидас. Он работал менеджером одной туристической компании.
    – Поехали, я тебе покажу дачу Муссолини. – предложил он как-то раз. Сели мы в его машину и поехали. Дача диктатора располагалась на высоком утесе в центре острова Родос. Это было огромное трехэтажное здание причудливой архитектуры. Снизу его почти не было видно за густыми деревьями. К даче вели каменные ступеньки. Она была в ужасном, запущенном состоянии. Стекла побиты. Краска облезла. Стены потрескались, штукатурка облупилась, плитки керамические отвалились. Мебель всю сперли греки. Чувствовалось по всему, что хозяина давно не было. Я зашел внутрь помещения и крикнул во всю мощь своей луженой глотки:
    – Муссолини! Э-ге-гей!…
    "Мать! Ать! Ть! Ь!" гулким эхом многократно отозвались под высокими сводами потолков. И вдруг – что это? Я явственно слышу, как кто-то спускается с верхнего этажа. О-па! Чур, меня! Глухие командорские шаги все громче и громче с каждой секундой. Наконец показались чьи-то ноги в шортах. Бенито? Дуче? Здесь? Не может быть! Предо мною возник плотный коренастый человек. Я тщетно пытался отыскать в его облике какое-то сходство с Муссолини. Дуче вроде лысым был, как бильярдный шар. А этот с волосами. Может быть, оброс?
    – Мешков? – спрашивает меня строго этот человек. (Говорит по-русски!)
    – Мешков! – отвечаю робко.
    – Это ты про Британию писал?
    Во, думаю, попал! Что-то не так написал?
    – Я! Я! (отвечаю по-немецки)
    – Читал, читал! Давайте знакомиться. Фамилия моя – Куприянов. Звати – Александр Иванович. Я шеф-редактор газеты "Известия". Слыхал про такую?
    Вот тебе раз! Подивился я тогда такому странному стечению обстоятельств. В Москве мы встречаемся гораздо реже. Скажу больше – ни разу не встречались. А тут он вот он! Рукою подать!
    А знаете, почему замок Муссолини в таком состоянии? Потому, что он находится в ведении государства. А государство не имеет денег на его реставрацию. А инвесторов туда почему-то не допускает! Знакомая картина?

Путешествие из Варяг в Греки
        "Каждая нация насмехается над другой
        и все в одинаковой мере правы"
        Артур Шопенгауэр.
    На Родосе первое время было довольно тепло, если не жарко. И поэтому я целыми днями валялся на пляже и лишь вечером шел играть в какое-нибудь питейное заведение. Хозяева маленьких кафе ничего не имели против, чтобы я немного заработал. Другое дело, что, посетителей было мало. Октябрь стоял на дворе. Да и тех, туристов что приходили в бар, я бы с большой натяжкой назвал щедрыми. Понимаю, я не Пако де Люсия и не Армик и даже не Децл, но, можно было бы как-то по-человечески поделиться деньгами-то! Правда, хозяева заведений щедро поили меня за работу пивом бесплатно: хоть залейся. А в дорогих пабах, после пива подают какое-то вонючее пойло: одну рюмочку выпьешь, и никакого запаха! То-то их гибедедешникам морока! В отсутствии посетителей мы часами, беседовали с теми простыми греческими парнями, о жизни, о войне, о мире. Собственно жизнь на острове кипела только с апреля по октябрь. А потом она замирала. Улицы становились пустынными. Лишь только полчища беззаботных кошек бесцельно болтались по острову.
    – Ты в мае приезжай сюда! В мае ты заработаешь много! – обещали греки.
    Зевс свидетель: как мне не хотелось покидать эти теплые уютные кабачки! Но в 12 часов, мы с хозяином заносили с улицы столики и стулья, он опускал жалюзи и уходил. А я шел искать укромные, уютные кустики для очередного временного приюта. Вообще, самое трудное для меня в той жизни было найти укромное и чистое местечко для ночлега. Вокруг меня сверкали огни рекламы. Я при свете плохо засыпаю. А если я все-таки и находил какую-нибудь укромную щель или пещерку, то там же находил и продукты жизнедеятельности человека или собаки. Это было просто бесчеловечно! Люди! – хотелось крикнуть мне, отправляйте естественные надобности только в отведенных местах! А когда я находил укромный уголок, я сжимался калачиком, бубличком и засыпал под шуршание шин, проносившихся мимо меня автомобилей. Засыпал я налегке, в одной курточке и в штанишках. А просыпался среди ночи от дубака и натягивал на себя все, что находил в рюкзаке. Иногда среди ночи из кустов раздавался звонок мобильника и мой недовольный, хриплый голос торопливо вещал: "Алло! Нет! Вы попали на Родос! Это в Греции! Мне эту трубу на месяц одолжили! Так что – пока! А то слышите – деньги ваши капают!".
    На Родосе мне жилось сытно, а оттого – скучно, потому что там все спокойно. Бомжей там почти нет. Ну, пару человек, от силы. Да и то – один из них – я. Мужики греческие бают, что полиция таких людей забирает и отправляет куда подальше. Криминала там практически нет. В прошлом году, правда, два молдаванина изнасиловали англичанку, так их сразу вычислили и бросили в застенки.
    Я пел песни под аккомпанемент своей гитары и на улицах. Иногда мне подавали немного денег. Иногда – не давали. А бывали моменты, когда давали, но только чтобы я замолчал. Но я все равно, считал, что это плата за музыку, только со знаком минус.
    И хоть налогов я не платил, мои скудные сбережения стремительно иссякали, норовя подойти к логическому концу. После одной, не слишком теплой ночи, проведенной в родосских лопухах, возле казино "Родос" на берегу Эгейского моря, (где, кстати, тоже жил Муссолини и был подписан документ о создании Израиля) моя испанская гитара слегка отсырела из-за утреннего тумана, после чего стала издавать какие-то странные утробные звуки, как если бы я натянул резинку от трусов на медный таз. Гитару надо было срочно устраиваться в отель. К тому же, у меня еще после пешеходного броска из Фильфранша в Монако на ноге образовался огромный гнойный мозоль с пузырьками воздуха внутри. Красиво так с точки зрения эстета-дизайнера, но больно. Поэтому однажды я решительно купил самый дешевый билет на паром и ранул со спокойного Родоса в Афины.
    Я сидел на деревянной скамье верхней, открытой палубы парома "Marina" в окружении шумной толпы цыган и глядел на ставший в одночасье далеким и нереальным, как сон, живописный греческий остров. Цыгане ходили по палубе и постоянно звонили по мобильным телефонам. Кричали на далеких абонентов, горячились, решали какие-то важные экономические, цыганские проблемы.
    Я, внимательно следил, что бы они ничего у меня сне сперли. Цыгане ко мне присматривались не менее внимательно: когда же я, наконец-то, засну, чтобы можно было хоть что-нибудь спереть? Одна цыганская девочка подошла ко мне и стала настойчиво что-то просить. Конечно же я понял, что ей надо. Она помахала перед моим носом денежной купюрой. Но я притворился, что ничего не понял и девочка отстала. Тогда все цыгане обиделись на меня и стали смотреть недобро. Но я назло им не спал всю ночь, а только лежал на полу, обняв одной рукой рюкзак, другой – гитару, посматривая на окружающую среду сквозь полуприкрытые веки.
    Цыган в Греции великое множество. Один знакомый турок, по имени Али, хозяин небольшого пивного бара в Афинах, возмущался:
    – Зачем их вообще пускают в Грецию? Цыган, албанцев? Зачем они здесь нужны? Ведь они же вообще по своей природе не предрасположены к труду? Вся их жизнь – это криминал. Это все социалисты виноваты! Им лишь бы голосов побольше к выборам набрать!
    Под социалистами он имел в виду Греческую социалистическую партию ПАСОК, которая бессменно находится у власти почти 20 лет. Там в Греции есть и Коммунистическая партия. Но она по рейтингу находится где-то на нижних строчках политического хит-парада.
Гонец из Ганы
        "Дым отечества светлее огня на чужбине"
        Лукиан из Самоаты
    Ранним, погожим утром следующего дня я сошел на берег Пирея. Есть такой портовый район Афин. Первого, кого я встретил, был иссиня-черный негр, не очень преклонных лет с трудовой осанкой индустриального рабочего. В Греции есть такая примета, если утром встретишь негра, то тебе весь день маза будет переть. А если с ним еще и поговоришь, то можешь даже найти кошелек и встретить настоящую любовь. Поговорить во имя удачи для меня никогда не было проблемой.
    – Сдается мне, приятель, что ты не чистокровный грек! – сказал я ему.
    – Ты прав, – не стал спорить он. – Я из Ганы.
    – Гонец, что ли? – спросил я. (Ну, это я так прикололся! Помните анекдот про гонца из Пизы?)
    – Почему – гонец? Я ищу здесь работу!
    – Лимитчик, значит! А что, в Гане работы, что ли нет?
    – Увы! Нет! Трудно сейчас в Гане жить!
    Слово за слово. Разговорились. Я по-отечески заметил ему, что, похоже, в Гане греков куда меньше, чем ганцев в Греции. Ну, давайте, говорю, все покинем Гану, а кто будет поднимать отсталое ганское народное хозяйство? Греки, что ли? Какая-то внезапная боль за далекую Гану и досада на легкомысленных сыновей этой обезлюдевшей страны пронзила все мое изнуренное сознание. А негр смутился: не волнуйся ты так за Гану. Я бабок в Греции срублю, куплю машину, два костюма, а потом вернусь домой и подниму свое хозяйство. Я немного успокоился. На прощание мы с ним сфоткались на память.
    Я сел в метро и поехал в Афины. Цена проезда в метро у греков зависит от расстояния. До Афин от Пирея примерно 400 драхм. Банка пива стоит столько же. Я долго бродил по булыжным афинским стезям. Дух невероятной древности присутствовал в атмосфере. По узким старинным улочкам носились супер-современные скутеры-мотороллеры. Вообще эта штука весьма популярна в южных странах. За рулем мотороллера можно увидеть прекрасную незнакомку в вечернем платье с брюликами в ушах, и прыщавого подростка. Школьницу с ранцем за спиной и аккуратного распаренного старичка. Однажды я видел, как мимо меня на огромной скорости, преодолевая земное притяжение, как на СУ 127, пронеслась греческая старуха, словно обезумевшая Грайя. На ее искаженном от перегрузки лице, отразился неземной ужас. похоже бабка просто забыла, где у нее тормоз. Как-то она там сейчас? – ловлю себя порой на мысли. остановилась ли? Или по сю пору несется по просторам древней Эллады, распугивая людей и животных. Помнит ли она меня, сухопарого, кудлатого паренька, испуганно прижавшегося к каменной стенке? Побродил я по руинам Афинского Акрополя, пытаясь представить себя не самым прилежным учеником Сократоса.
    Потом, ввечор, шатался по Омонии в поисках дешевого отеля. Думаю, первое время в дешевом поживу. А потом, когда разбогатею и забурею, переду в "Sheraton". Спрашиваю у очаровательной, но без одного переднего зуба, рецепшен:
    – Есть у вас дешевые номера для бедного студента?
    – Вы – студент? – искренне – удивляется она.
    – Первого курса. отвечаю не моргнув глазом.
    – Здесь? В Афинах?
    – Зачем, в Афинах? В Оксфорде! Неужели по акценту не заметно?
    Девушка смотрит на меня с недоверием.
    – Вы не смотрите, что я несколько староват для первого курса. Я просто не самый прилежный студент, поэтому долго учусь. И жизнь у меня тяжелая. Она исказила мою внешность.
    Я поселился в центре Афин, в Омонии, на улице Шатобриани, в маленьком отельчике под названием "Юэроп". Не "Хилтон", конечно, но жить кое-как можно. Регистрация была весьма условна. Хозяин записал мою фамилию на каком-то легкомысленном клочке бумаги, даже не испросив у меня паспорта, взял бабки и выдал ключ. Мой номер представлял собой чертог разорившегося сибарита, яркий образец стиля пауперистского минимализма. Из мебели там была только кровать и тумбочка. Туалет совмещен со спальней. Но мне этот номер нравился больше, нежели аккуратно подстриженные кустики мирта или лоха возле казино "Родос". Главное – у меня теперь была крыша! И потом я ведь целыми днями бродил по улицам Афин, играл на гитаре и пел песни. Весчерами и садился в какой-нибудь паб. В отель возвращался только поздней ночью. На улице я, кстати, зарабатывал гораздо больше, чем в кабачках. Правда, иногда мне везло, и хозяин бара просил меня убрать столики или подмести помещение и тогда я становился богаче на две-три тысячи драхм.

Греки
        "Народу нужны не отвлеченные идеи, а прописные истины"
        Анлуан де Ривароль
        "Изучение ругательств народов – хороший путь к постижению их святынь"
        Григорий Ландау
    Моя немного странная, вся в рубцах жизнь иногда преподносила мне подарки в виде интересных друзей. Я познакомился со многими греками. Разные они. В Афинах я перестал общаться с солнцем, отчего необходимость в бритье как-то сама собой отпала, и поэтому очень скоро стал похож на слегка потрепанного жизненным штормом древнего грека. Ко мне на улицах стали подходить такие же неухоженные греческие мужики с багровыми закатами одутловатых лиц, предлагали покурить травки или понюхать немного кокаину. Но подходили и интеллигентные люди. Видимо, что-то в моем облике выдавало поэта. Наверное – гитара!
    Один греческий парень, рефлектолог по профессии и Андриянос по имени, меня сильно удивил. Сидим, бухаем в баре "CLOE". Я ему рассказываю о своей жизни в Греции. И тут он в восхищении восклицает.
    – Да ты, прямо, как Глеб Успенский!
    – Откуда, ты, грек, знаешь Успенского? – воскликнул я, потрясенный. Успенский, насколько я знаю, не самый читаемый в мире автор.
    – А что тут удивительного? Я ведь и Толстого читал!
    – Да, хрен с ним, с Толстым! Его знают даже в Африке! Откуда ты Успенского знаешь?
    – Видите ли, Александрос! Мой дед был родом из России. Он женился на болгарке и некоторое время жил в Болгарии а потом переехали в Грецию. Я, знаете ли, порой и сам часто чувствую себя эдаким Обломовым. Ничего делать не хочется.
    – Обломов, брат, это не только, когда ничего делать не хочется. Это еще и доброе, большое сердце! – назидательно сказал я ему.
    А видели бы вы, как разбираются между собой потомки Зевса! Это целое представление. Если между греками возникла распря, они с первых минут начинают громко хулить друг друга, разъяряясь с каждой минутой все сильнее и сильнее.
    – Ты малака! – кричит один.
    – Кто малака? Я малака? Как смеешь ты! А ты… Ты знаешь, кто ты?
    – Ну, кто я? – любопытствует первый.
    – Ты… Ты… – задыхаясь от гнева кричит другой, – Ты – малака!
    – Малака? Ах, ты… – первый от гнева синеет и чуть не падает в обморок. – Малакой он меня называть еще будет! Да я тебя за такие слова!!!
    Кажется, еще минута и они сцепятся в последнем смертельном бою словно Ахилл с Парисом. Но, не дождетесь! Самое большее, что они могут друг с другом сделать – это пихаться в грудь, делать саечки и угрожающе замахиваться. А все потому, что в греческое законодательство предусматривает очень крупные штрафы за рукоприкладство и нанесение телесных повреждений. Так что дерущиеся всегда подвергаются риску попасть на крупные бабки! Немного погодя они разойдутся, чтобы забыть это досадное недоразумение. Потому что они совсем не злые. Скажу больше: греки совершенно несчастные люди. У этих потомков Демосфена всего одно ругательство!!! Оно звучит, как вы, наверное, уже догадались как: "МАЛАКА", что означает что-то типа – рукоблуд несчастный. Этим ругательством пользуются и взрослые и дети. Оно звучит в повседневной речи так же часто, как "здравствуйте" (ясу) и "спасибо" (Эфхаристо).
    У греков всего одно, но красивое и нежное слово для обозначения женской йони (Ну, думаю, индусские пацаны меня поняли!). "Муни" – называется это желанное место. Зато для мужского юй-хэна (китайцы – молчать!) у них в языке нашлось целых три слова: "путсос", "кавли" и "асолу". Backside, что в переводе с английского – просто "жопа", по-гречески произносится как "коллос". Что-то в этом слове слышится величественное. Помните "Колосс родосский!" Теперь понимаете, что греки имели в виду? Но самое смешное, что все эти слова нематерные, нормативные. С таким же успехом вы можете послать своего недруга в спину, на ногу, или на руку. Иногда они говорят "пуштис" – что значит – пидор, но очень редко, только когда знают наверняка. Но это тоже не мат, а только констатация факта. Так же можно сказать: "Ты шофер!", "А ты– гончар!". Об этом мне поведал большой знаток греческой ненормативной лексики, пожилой бомжака, наркуха и алкаш по имени Томас. Он уже в начале нашей встречи был слегка обдолбленный, обкуренный и обторченный. Томас лет десять сидит на кокаине и своей жизнью весьма доволен. Когда-то давно, у него была жена и дочь в далекой греческой деревушке. Но вот он приехал как-то на заработки, да так тут и остался. Отрубился Томас сразу же после завершения своей лекции, столь же неожиданно, сколь и вовремя.

Соотечественники
        "Не уверен – не уезжай"
        Борис Замятин
    Я их встречал в самых неожиданных местах. Я узнавал их по молве и по тревожным взорам. В Риме в обменном пункте сидит девушка. Посчитала мои деньги и говорит по-русски:
    – Тридцать семь!
    – Вот тебе раз! Русская значит!
    Ее звали Наташа. Она из подмосковного Монино. Не знаю, почему, но как-то обрадовался я. В Греции тоже русских много. Я не имею в виду туристов. Я говорю о тех, кто там постоянно живет. Разных людей я там встречал: хороших и не очень. Как-то стою возле газетного киоска в Омонии. "Комсомолку" там покупал, кстати! Она стоит 1500 драхм. 3 доллара где-то. Слышу русская речь. Две женщины стоят.
    – Из России? – спрашиваю со свойственной мне проницательностью.
    – Из Грузии. – отвечает одна. Лидой ее звали. В Афинах она живет уже семь лет. Квартиры богачей убирает. Раньше-то, в Грузии, она инженером-проектировщиком была. Квартиру только у себя убирала.
    – Тоскуешь по родине-то? (кто ж тебе скажет правду, чудак ты человек!)
    – Первые два года тосковала, а сейчас уже все прошло! – ответила она.
    На Родосе один смуглый странный субъект с греческим именем Константинос по фамилии типа Обдудонис, подсаживается ко мне в баре, где я играл: разговоры заводит (по-русски, но с каким-то кавказским акцентом). Я ему честно рассказываю о своем житье-бытье. Говорю, работать хочу! Трудоголик я! Он мне вдруг говорит: Я продуктами здесь занимаюсь. Оптовой закупкой и торговлей. Знаю, места, где ты можешь заработать! На уборку винограда ты уже опоздал. Оливки хочешь собирать? Завтра я тебя туда отвезу на машине!
    Я поначалу согласился, а потом вдруг застремался. Все-таки, акцент какой-то кавказский! (вот ведь до чего стереотипы нас доводят!) Вдруг, он меня в рабство продаст. Не хочу быть рабом. Но отказываться было уже поздно. На утро он позвонил мне в машину на мобильный. (Я в ту ночь ночевал в разбитом "Фольксвагене" на автомобильной свалке.) Через полчаса он заехал за мной, я пересел из своего "Фольксвагена"в его джип, и мы поехали в горы.
    Он болтает оживленно, а у меня на сердце неспокойно. Чего это он такой оживленный? Чего разболтался? Внимание отвлекает, значит. Может, выскочить, пока не поздно. Пока я думал, да гадал – приехали мы в оливковую рощу. Оливки это, как я теперь понял, – это маслины. Они бывают разных сортов по времени созревания. Их собирают там почти круглый год. Гляжу: там человек пять мужиков стоят, палками долбят деревья, под которыми сетку металлическую расстелили.
    – Привет, говорю, эллины! Поздравляю вас! Теперь вам станет значительно легче! Я теперь буду с вами работать!
    Тут один из них как заорет на меня на каком-то странном гортанном наречии. Руками машет около моего лица, того и гляди по морде заедет. Константинос что-то ему говорит, успокаивает, а тот все больше распаляется. И я тут вдруг с удивлением начинаю по-ихнему понимать! И вот, что я слышу!
    – А ну, ступай на хрен отседова, беложопый! Пока харю твою беломазую не начистил! Мы тут уже давно забили место! Самим работы не хватает!
    – Поехали отсюда! – сказал Константинос. – Это албанцы. У них тут все схвачено. Чужих они не пускают.
    Мы потом объездили с ним еще несколько деревень. Он хотел меня в козлопасы отдать, и в гончары, но везде уже работали гастрабайтеры из Албании или Пакистана. Их нелегально пачками переправляют из Турции (Берег Турции виден с острова невооруженным глазом!) целыми бригадами и втиснуться в эти бригады практически невозможно! Я уж не говорю о том, чтобы – возглавить! Константинос возил меня по Родосу целый день и не продал никому в рабство, за что я ему очень благодарен. Рабство, как форма организации труда мне претит! А чего возил? Ни денег не взял, ни адреса. Просто бывают такие странные, простые люди! Земляки российские.
    Другой мужик, в Афинах, Григориосом звать, (Гришка, значит!) плут такой оказался. Он представился менеджером супермаркета. Я с ним в первый же день познакомился в баре, где я русские песни пел.
    – Я, брат, тоже из России. Из Краснодарского края.
    Поболтали немного. Он вдруг такое участие ко мне проявил.
    – Я тебе дешевый отель устрою! За 15 тысяч драхм. И дешевый билет до Москвы достану! За 300 баксов.
    Я сказал, что мне пока не надо. Что пока у меня с деньгами проблемы. А потом сам нашел отель за 6 тысяч драхм, а на билет мне друзья потом дали. Он стоил 230 баксов.
    Однажды на улице встретил музыканта-гитариста. Сидит на небольшом комбике, наигрывает на гитаре "Бесаме Мучо". Спрашиваю по-английски:
    – Кто таков? Чьих будешь?
    – Русский я! – отвечает по-английски. – Славкой звать меня. По фамилии – Судаков! Я из Нижнего Новгорода!
    И снова какое-то радостное чувство разлилось в душе. Хорошо, что нас так много везде!
    – Браток! – (кричу по-русски!). – Я тоже русский! Как ты тут? Не скучаешь?
    – Нет! – говорит. Пять годков я уже тут живу. Вот в мае к маме ездил. Днем на улицах играю. И вечером в кабаках работаю.
    – Полиция не гоняет?
    – Да, нет. Главное – больше получаса на одном месте не играть!
    – А тоска по родине не гложет? По друзьям не скучаешь?
    – Друзья у меня тут есть. – отвечает Славка. – А тоски по родине – нет!
    – Друзья-то хоть – русские?
    – Разные есть. Интернешенел, в общем!
    – Ну, а язык-то ихний тебе дается? Изъясняться-то как-то надо!
    – Да, они здесь все по-английски размовляют! Так что проблем нет!
    – А давай, как-нибудь вместе поиграем? – простодушно предложил я.
    – Э! Нет! Приятель! Работаю я всегда один! Дружба дружбой, а бизнес – врозь!
    Вот такие они – наши люди в Греции.
Белокурая дочурка Афродиты
        "Мысли и женщины вместе не приходят"
        Михаил Жванецкий
        "Безнравственность – это нравственность тех, кто проводит время лучше, чем мы."
        N.N.
    Мутный взор моих туманных глаз выловил эту девушку за столиком уличного кафе. Зыбь персей молодых, румянец пухлых щек, что целовал Афинский ветерок: она была черноглазою смазливою блондинкой и ела гамбургер невероятной толщины. Вот она! Мечта усталого путника! – громко воскликнул я про себя, имея в виду девушку, конечно, и решил с ней сдружиться.
    – Здесь занято? – спросил я, хотя все столики кафе были пустынны.
    – Свободно? Только я очень тороплюсь. У меня обеденный перерыв. – ответила она торопливо жуя.
    – Жаль. – вздохнул я чуть не плача. – Так хотелось пообщаться немного. У меня тут нет совсем друзей! (Это я так жалость к себе вызываю! Некоторым женщинам нравится быть добрыми.)
    – А откуда вы? ( в глазах уже любопытство! Ага!)
    – Из Москвы! – безразлично отвечаю.
    Девушка от удивления и радости отхватила такой огромный кусище гамбургера, что некоторое время не могла сомкнуть челюсти. Замерев с куском гамбургера во рту, она некоторое время смотрела на меня как на Колосса Родосского. Казалось, ничего радостнее она еще в жизни не слышала. Прожевав, наконец, часть куска, она высказала подряд три слова:
    – Здравствуйте. Спасибо. Я тебя люблю!
    За последнее выражение я ей очень был благодарен. Так не хватало мне этих слов на чужбине. У нее когда-то был здесь русский друг. Благодаря его педагогическим способностям она так бегло, хоть и мало говорила по-русски. Песталоцци!
    – Ты не похож на русского. Ты похож на скандинава, шведа или датчанина. – сказала она, вытирая уста салфеткой
    – Не знаю, следует ли понимать ли твои слова, как комплимент, или наоборот – это всего лишь приглашение поужинать вместе. – дерзко предположил я, подсчитывая в уме наличность.
    – Можно. – сказала она просто, даже не поломавшись для приличия. – Я заканчиваю работу в 9 часов вечера. Вон видишь магазин? Подходи!
    Однако в 9 часов работу она не закончила. И в 10 тоже. Они там что-то считали. Закончили в 11 часов. Но что такое два часа для влюбленного русского юноши? Это миг! За него и держись!
    – Ты машину водишь? – спросила она меня. – А то я сегодня выпила немного.
    – Я тоже сегодня выпил. И не немного. – признался я, мучительно краснея.
    – Дьявольщина! – грязно выругалась она. – Как же мне домой добраться?
    Надо сказать, Нису, так звали девушку, жила в пригороде Афин. Достаточно далеко от центра.
    – У меня заночуешь! – легкомысленно предложил я.
    Она промолчала. Мы сели в кабачке "Фагнто", что расположен на узкой улочке Ермоу, где греческие парни играли на гитаре и мандолине и пели греческие песни. Это был настоящий разнузданный разгул греческого фольклора. Песни были такие задушевные, немного похожие на цыганские напевы, что спустя некоторое время я заметил, что стал тоже подпевать музыкантам.
    – Приезжай ко мне в Москву! – предложил я Нису, разомлев и ошалев от песен.
    – О! Нет! – в ужасе отмахнулась от предложения она, – В Москве каждый день убивают: стреляют! У нас в магазине телек висит, мы новости каждый день смотрим. Ужас!
    – Это пропагандистские штучки! – компетентно заверил я испуганную девушку – Я сам журналист, и знаю об этом не понаслышке! Может быть, там и стреляют каждый день, но попадают – реже! Через день.
    – Ну, это совсем другой разговор! – облегченно вздохнула Нису, – Тогда, конечно, поехали!
    Позже к нам присоединились ее знакомые-близнецы: брат с сестрой. Потом еще какой-то народ понтийский подставил к нашему столику свои стулья. целый хурал собрался. Они называли меня просто – Александрос. Если следовать их нехитрой логике, то фамилия моя в тот миг была – Мешковиади. Всем, почему-то, было страшно интересно узнать о том, как мы, русские относимся к войне с талибами. Что я мог им сказать? Я всегда был пацифистом. Я сказал так:
    – Слушайте, греки правду! Я открою вам тайну! Мы, русские, и я лично – против всякой войны! Долой войну! Так выпьем же за мир во всем мире!
    И мы пили за мир. Я чувствовал себя миротворцем, эдакой, голубой каской в эпицентре горячей точки. И нам было хорошо. Проснулся в салоне машины. Нису мирно по-мужски храпела рядом. У нее заложило нос. Мне стало ее жалко. Через час она должна будет с больным носом стоять за прилавком магазина и улыбаться покупателям.

Туристо морале!
        "Чтобы получить настоящее удовольствие
        от этих девушек, вам необходимы три вещи:
        время, деньги и близорукость"
        Роберт Орбен
        "Око за око, зуб за зуб… А почему же попка за деньги?"
        Войцех Верцех
    Человек сегодня набожен, а завтра он – брат бесам, особливо, ежели он живет в Омонии. Омония – это центр порока и средоточие соблазнов, смятенье чувств и смрад вина. И если алчущий телесных наслаждений муж гуляет по Афинам поздней ночью – порок его отыщет. Проституция тут, похоже, официально разрешена. Я не видел никогда, чтобы к притону подъезжала полицейская машина и в нее грубо, пинками загружали греческих жриц любви. Греческие девчата легкого нрава живут здесь припеваючи.
    Подходит ко мне на улице мужик. Слово за слово. Он тоже как бы Россиянин, хотя родился в Афинах и по-русски не говорит. У него прадед с прабабкой переехали сюда когда-то.
    – Девочки нужны?
    – Сколько – спрашиваю с присущей мне рачительностью, подсчитывая в уме скромную наличность.
    – Разные есть. Пойдем посмотришь.
    Я спрашиваю, в каких пределах. А то, может быть, и нет смысла идти.
    – Смысл есть! От пяти тысяч. Но можешь с ней и сторговаться.
    Ребята! Это совсем не дорого, по общечеловеческим меркам. 1 доллар – 370 драхм! 10 долларов – 3700 драхм. 12 долларов всего-то за гречанку не пожалею! Один день выпью без закуски! Зато вспоминать буду всю жизнь (а сколько ее жизни-то осталось?) да внукам еще рассказывать буду! Расскажи, да расскажи, деда, нам про Грецию! – будут теребить они меня за штанину моих белых парусиновых исподников. Вот тут-то (ха-ха!) мне и будет что вспомнить!
    Мужик привел меня в небольшое кафе. Девочки сразу окружили меня. Маленькие такие, безгрудые, долговолосые гречаночки, худенькие. Ни одной толстухи нет. Правда, не совсем чтобы очень уж юные. Уже спелые, не побоюсь сказать – зрелые. Да и покрасивее этих на улицах Афин встречал. Но попробовать все равно надо. Вдруг у них там как-нибудь по другому? Интересно ведь. Когда-то я еще в Грецию попаду?
    – Купи мне стаканчик "Оузо"! – говорит одна девица, беря меня ласково под руку. Оузо – это такая виноградная греческая водка. Вкусная. Я купил ей стаканчик. Потом – другой. А прямо в зале стоят такие кабинки фанерные. Типа душевых. Умора! Хоть бы нумера какие-нибудь устроили. А то – кабинки! Выпили мы с ней. Потом она меня за руку берет и в кабинку ведет. Там, внутри – нары! Она, проворно, профессионально так, как врач, штаны мне расстегивает, презерватив достает, и опустившись на колени, стала ждлхзщш агфывапролд йуцкуекнег ешнщгшз юбьтимсчя вобщем пусть каждый думает в меру своей испорченности, дабы пощадить стыдливость наших отцов и дедов. В порыве непростительного сластолюбия я даже не стал миловать и голубить ее, и изошел своей силой в глубинах багряной неги. Что я могу сказать? Никаких особых этнических имманентных изысков мне представлено не было. Хоть бы песню какую по-гречески спела бы! Вот такие они, озаренные эпическим характером своей душевной и телесной наготы – прекрасные Елены древней Эллады.
    Потом я сидел за стойкой бара со стаканчиком Оузо и наблюдал за работой девчат. Поток клиентов был невероятно мощный. Fast-fuck! Мужики следуют один за другим. В основном попрать честь ночных вакханок приходили пузатые, пожилые сатиры, которых простые девчата уже бесплатно не любят.
    Ко мне через полчаса подошла другая чернявая срамница, пытавшаяся в уморительной и наивной манере консумировать меня. Настойчивая просьба угостить ее Оузу, произнесенная уже слегка уставшим, заплетающимся языком, в устах была вовсе не оскорбительна, а скорее даже пленительна, но тем не менее я тогда возразил:
    – Да полно вам, сестра! Вы переоцениваете мои гармональные возможности. Да и вам пора отдохнуть!
    Когда я, усталый раб мирских утех, пожилой русский повеса, пошатываясь брел по темным улочкам древних Афин, меня то и дело пытались останавливать разнообразные прелестницы-гречанки судя по наглости – легкого поведения. Были среди них и прехорошенькие. Но деньги у меня уже были не те, что давеча. Да и вообще: Пора и честь знать. Хотя я и так честь знаю и порой бываю самыхъ чяестных правил, но иногда становлюсь одержимым бесовскою силой и неделями плутаю в тенетах низкого порока и греха!

    Комсомольский прожектор
       "Этому критику не хватает третьего уха и двух первых яиц"
        Станислав Ежи Лец
        "Критиковать может любой дурак, и многие из них именно этим и занимаются"
        Сирел Гарбетт
   
    Хожу я по Греции и всякие недостатки подмечаю. Как "Комсомольский прожектор" Помните, такая была суровая стукаческая организация. Корила всех задолжников, пьяниц, двоечников, дебоширов, проституток, наркоманов, предателей родины. Так и я. Как увижу где я бомжа или пьяницу, так своим фотиком – чик! Все! Недостаток занесен в мою черную книгу. Я понимаю, что и у моей голодной родины тоже недостатки есть, но как журналист, чувствую, что я должен заклеймить позором сытую буржуазию! Захожу я в Афинский университет. Ребята! Какая там грязь! Словно это не Университет, а приют Порока. Они совершенно не думают о том, что я могу зайти, увидеть грязь и сфоткать все это и написать и заклеймить! Наши университеты чище! (Хоть в чем-то мы их!) Студенты! Соблюдайте чистоту не только в ваших университетах, но в душах! А то приедет какой-нибудь грек, или хуже того – албанец и все сфотографирует и опозорит на весь мир.
    Нищета там детская тоже есть. Это я так, если кому-то из моего рассказа показалось, что там все благополучно. Детишки там вроде бы напрямую и не попрошайничают. Но они подходят к вам в кафе или просто на улице и предлагают вам какие-то салфетки "Cigno" называюся. Где они их берут, не знаю. Сколько им дашь, все равно. У этих салфеток нет цены. Они – бесценны.

Полиция.
        "Раз за это платят деньги,
        значит это работа."
        Данил Рудый
    Мои отношения с полицией, в общем и целом, сложились. Более лояльной и деликатной полиции я еще не встречал. Приятно жить в краях, где такая добрая и нежная полиция. Меня даже ни разу не побили, бабок не взяли, не обшмонали.
    В Вильфранше увидел однажды ночью одинокого, грустного полицейского. Думаю, дай развеселю: подбежал, да как заору песню "Аванте попула! Барбеда россс!" ему в лицо. А он недоуменно покрутил пальцем возле виска. И стыдно мне стало за свое поведение.
    Как-то раз я сижу возле ихнего Белого Дома: пою. Ну, такая охота у меня была – попеть возле ихнего Белого Дома. Я вообще люблю попеть возле Белых Домов. Там и народу много и подают хорошо. Редкому журналисту не хочется попеть возле Белого дома, особенно в Греции, Франции или в Италии. На площади в это время было очень много народу. И все они стали бросать мне в чехол драхмы. Кто пятьдесят, кто – сто. Монеты более мелкого достоинства вообще редко встречаются. Греки – щедрый народ. За час я заработал, где-то около пяти тысяч драхм. Рядом стоят два полицейских. По мобильному переговариваются. Я знаками их спрашиваю: какие-то проблемы? Может, мне уйти? Они успокоили: дескать – сиди! А через десять минут автобус подъехал. Это такой передвижной пункт правопорядка. Из него выскочили четыре громадных полицейских (они все там, как Титаны здоровенные!) и меня вместе с гитарой в этот автобус и втиснули. Там, в автобусе, висят бронежилеты, автоматы, и каски. Парни, полицейские играют в нарды, пьют "Пепси", жуют "Попкорн". На меня – ноль внимания. Лишь офицер, сидящий за столиком, нехотя протокол на меня стал оформлять. Я говорю ему, а не проще было бы мне просто сказать: что здесь играть нельзя? Я бы, может быть, ушел!
    – Заткнись! – Говорит, не отрываясь от записей. Или что-то в этом роде. – Бабки есть? (совсем как в России.)
    – Откуда у простого русского бродяги бабки? – отвечаю, чисто по-иудейски, вопросом на вопрос.
    Мужик разгорячился, заволновался. Стал что-то кричать своим друзьям. И тут чувствую, что снова начинаю понимать по-гречески.
    – Твою мать! Мужики! – говорит он своим друзьям, – Вы что совсем что ли о… Кого вы забрали. У него бабок нет!
    – Может просто пятак ему начистить? – спрашивает сержант.
    – А толку-то? Он, вишь, какой худой! Помрет еще, не приведи Зевс.
    – Ну, ладно, хрен с ним, Пусть идет! Но, пендаль я ему все равно врежу!
    Пендаль мне врезали. Ну, такой, вялый, символический, чисто из этикета. И я ушел. А вслед мне крикнули.
    – Смори! Приятель! Если еще будешь возле нашего Белого дома играть – конец тебе! Пятак начистим!
    О! Полицейские дети Эллады! Как вы наивны! Конец – это моя кличка! Что мне пятак! Мне ведь главное с вами пообщаться!
    А потом я с одним полицейским разговорился в кафе. Он мне кое-что рассказал про их полицейскую систему. Она вся на стукачестве построена. Стучат таксисты, хозяева баров, отелей, дворники. Традиция такая есть в Греции. Полиции там легко работать. Всегда найдется куча анонимных свидетелей того или иного преступления. Правительство поощряет всяческие клубы шахматистов, сантехников, каратистов, гомосексуалистов, объединения чистильщиков сапог, медсестер-анастезиологов, анонимных эндокринологов, сутулых негров, общественные организации противников кастрации кошек и любителей лунного затмения. Люди объединены в такие шайки, где их легко контролировать! Это очень выгодно. А Вы, Мешков, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь.
        "Я хочу жить как бедный человек с деньгами"
        Пабло Пикассо.
        "Говорить о музыке – все равно,
        что танцевать об архитектуре"
        Стив Мартин
   
    В жизни я неприхотлив. Я могу делать все. На Родосе, и в Афинах я время от времени мыл машины в пункте проката, подметал улицы возле кафе. Я не хочу сказать, что мытье машин, самое любимое занятие в моей жизни. Ну, пару машин, я еще могу помыть. Но, не больше. Надоедает быстро. Потом я мог запросто подмести территорию возле какого-нибудь летнего кабачка. А что с меня станется. Зато как-то чище будет в этой или иной стране. Я писать люблю. (Эй! Там! Ударение, на втором слоге! Я вас умоляю!) Еще я люблю песни петь.
    Что я пел? Все!
    Я пел "Отель Калифорния" много-много раз. Все балдели. Я сейчас думаю: надо ли отстегивать бабки группе "Иглс", я ведь пользовался их репертуаром без разрешения. Да ладо, простят они меня, бедного бродягу. Ну, а, если, не простят, то, вышлю.
    Пел я: "Hey Jude", "Solger of fotune", "Hey Joe" "Let it be". В общем классику мирового рока. Прихожу в какой-нибудь кабачок и говорю: Мужики! Можно я здесь мировую классику поиграю?
    – Ой! Да за ради Бога! Играй– говорят мужики– сколько срубишь – все твое!
    Я начинаю хрипеть, как Луи Амстронг "Let my people go!". Я с этого начинаю свою программу. Народ сбегается посмотреть, кто это там хрипит, да и остается на весь вечер. А что ему еще делать. Правда, всем хотелось услышать греческих песен. Но я не был готов к Греции.
    А иногда меня разбирало, и я, пользуясь, что греки не понимают по-русски, пел им собственную сумбурную импровизацию на последние события моей жизни, как народный киргизский комузчи Токтогул Салтыганов.
    Там, за бугром, я заметил существенное различие наших и их баров. В Греческих. Итальянских и французских барах очень много старичков и старушек. Придут, сядут в уголке, возьмут энергетического напитка или пивка и сидят, целый вечер болтают про меж собой, или телек смотрят. Наши-то старички как то не очень часто в бары ходят. Не нравится, стало быть. Дома, видимо – лучше!
    Хотя, как мы с вами понимаем, это различие, скорее не баров, а образа и уровня жизни.

Церкви
        "Никто не лжет, когда молится"
        Марк Твен
        "Если вы говорите с Богом – это молитва, если Бог говорит с вами – это шизофрения.
        Томас Сас
    В Греции много старинных православных церквей. Они такие уютные, небольшие, из серого камня. Некоторые еще помнят голоса святых апостолов. Есть в этих маленьких церквушках какой-то особый дух прошлого. Что-то на тебя накатывает, заставляя забыть о времени и месте твоего пребывания. Ты в эти минуты просто пребываешь в этом мире. Зашел я в одну такую каменную церквушку. Таинственный полумрак. Свечи по углам мерцают перед иконами. Иконы там почти как у нас. Богородица. Иисус распятый. Апостолы. Преображение. Вознесение. Успение. И вдруг так мне благостно стало. Вроде бы, я домой, в Россию-матушку, перенесся на минутку. И возблагодарил я Бога и просил у него прощения за словоблудие свое и за грехи свои (пение в Ватикане из которых не самый тяжкий). И расплакался от внезапно охватившего меня чувства настоящего счастья. Сел возле распятия на стульчик (там стульчики есть, чтобы посидеть и подумать), друзей своих, погибших молодыми, вспомнил. За что мне радость такая в этой жизни отпущена, думаю. Затем, наверное, что должен я в этой жизни очень много хорошего сделать. За тех ребят, которые не успели исполнить свое предназначение и покинули этот прекрасный мир в расцвете сил своих.
    Поставил я свечку, помолился немного и пошел дальше, странствовать.

Бойся албанцев, вино приносящих
        "Иные бьют тревогу по мордам"
        Мариан Карчмарик
        "Если тебя ударили по лицу – подставь другое!
        Г.Малкин.
    Вообще, я к албанскому народу отношусь положительно. Скажу больше: до Греции я не сталкивался с албанским народом. Столкнулся я с албанским народом только в Греции.
    – Не сталкивайся с албанским народом! Они могут тебя за мобильник убить. – предупреждали меня греки. Они как-то настороженно относились к албанскому народу.
    – Да что вы так их боитесь? – недоумевал я. – Что в них такого, страшного, в албанцах?
    Немного позже я понял причину тревоги греков за мою судьбу. Как-то раз, в аккурат на Мукосея-геронтофила, возвращался я поздно вечером, а точнее, в два часа ночи, с работы. День выдался удачный. Да и ночь тоже – ничего. Я заработал где-то, как-то, 15 тысяч драхм. Это очень много. Это 30 баксов. Я только за отель в сутки плачу 6 тысяч драхм.
    И вот иду, гляжу – столики стоят освещенные фонарным светом. Кафе – не кафе. Два человека сидят – квасят. Один из них усатый верзила с синеватой небритостью лица, похожий на янычара из дешевой оперетты. Другой худой, ушастый, чахоточный, напоминающий изнуренного, престарелого тепелузика.
    – Эй! Приятель! Сыграй нам что-нибудь! – улыбнулся щербатым ртом телепузик.
    Я колебался полминуты. Зачем отказывать себе в удовольствии немного заработать. Сел. Играю. Пою. Про Кирюху, который по тундре бежал, по железной дороге, про догадливого есаула, который сон смог разгадать мой, про Джо, который свою жену застукал с другим мужиком и пристрелил ее за это. Много песен пел я. От усталости, правда, петуха пустил. Потом второго. Третьего. Лючано Паваротти меня сразу убил бы кочергой за такой подход к вокалу. Парни слушают. Терпят. Или же – наоборот – наслаждаются с какими-то серьезными лицами. (Если вообще к моему вокалу можно применить слово "наслаждение").
    Синеватые их лица как-то даже посветлели. Разговорились. Оказалось – передо мной – настоящие албанцы! Так вот вы какие! Ага! Ну, думаю, посмотрел, теперь дергай отсюда! Но, почему-то интересно мне стало. Вот сидят перед тобой настоящие албанцы: один из Шкодера, другой из Балши. Ну и что? Нормальные ребята. Ничего плутовского в их облике нет. И даже не думают меня обманывать и в рабство продавать. Хотя, казалось бы – вот сидит перед тобой русский: бери! Продавай его в рабство! Только ленивый не продаст такого русского в рабство. Конечно, определенный процент чувства опасности у меня присутствовал. И я несколько раз уже собирался уйти, но какая-то внутренняя сволочь мне говорит: сиди! Что-то должно случиться! А иначе: зачем ты сюда приехал? Просто наслаждаться жизнью? Говорю албанцам
    – Парни! Отчего про вас столько нехорошего говорят!
    – Да, ты не слушай никого! Это оттого они так говорят, что мы – пришлые. А коренным грекам, никогда не нравилось, когда на их землю пришлые приходят. А чтобы развеять твои сомнения и укрепить дружбу между нашими народами, позволь тебя угостить хорошим греческим вином!
    – Вот это дело! – отвечаю я. – Ничто так не укрепляет дружбу между народами, как стаканчик хорошего греческого вина.
    Выпили мы по стаканчику. Беседа вдруг приобрела какой-то всеобщий, трансцендентный характер. Я не придал значения, тому факту, что мой новый друг принес вино в стакане, а не в бутылке. Это уже потом я придал значение этому факту. Через несколько минут чувствую, что в глазах у меня помутилось. Сознание в порядке, а тела нет! И о дружбе между народами я забыл моментально. Мысль только одна: дергать надо отседова быстро! Подхватил я свою испанскую гитару и стал ее в чехол запихивать. А руки уже не слушаются. Эх, думаю, только бы отбежать немного, туда, где светло и люди гуляют. Так с незачехленнной гитарой и побежал. Да только не далеко убежать мне удалось. Сзади обхватил меня рукою мощной один албанец Другой, тот что телепузик, гитару из рук выхватил и в пах ногой саданул мне. Больно! И ударился о земную твердь, и закрыл голову руками, чтобы имидж мне не попортили басурманы проклятые, да и отрубился. О! Бедный, мой, многострадальный пах! Дался им мой пах! Что он им сделал?
    Албанцы! А, может быть я плохо пел? Может, вам не понравились мои безыскуственные напевы пентатонического склада, обильно орнаментированные разнообразными мелизмами с использованием алеаторики с интервалами увеличенной секунды, как у Пьера Булеза – поборника пуантелизма? Тогда я вас понимаю, албанцы! Кому из нас не хотелось хотя бы раз в жизни замочить в пах какого-нибудь горе-певца. Вот ведь как получается: Орфей усмирял своим пением диких зверей, а я своим пением довел албанцев до отчаяния! Велика сила искусства!
    – Ну, все! –  мелькнула последняя перед закатом сознания шальная мысль. – Точно теперь рабство, в ненавистную мне общественно-экономическую формацию продадут. И понял я, что в этот миг я умудрился оказаться первым в очереди в невидимый нужник Вечности. Не знаю, сколько времени я был в несознанке. Только чую: кто-то меня за плечо трясет. Открываю очи – полицейский. Греческий. В черной беретке. А в голове моей звенят колокола. Но радостная мысль, что летального исхода и на этот раз удалось избежать, помогла мне взбодриться. – Кто ты? Откуда ты! Чьих ты будешь? – спрашивает меня деликатно полицейский, стараясь не оскорбить своим дерзким от рождения тоном.
    Я пытаюсь вспомнить свое имя и вдруг с ужасом осознаю, что я забыл! И не только имя. Но и вообще – кто я есть такой! Я перечислял про себя десятки имен, и так не не нашел там своего! Я сказал ему, первое, что пришло мне на ум:
    – Я – Хулио Картасар. Писатель из Аргентины!
    Мой ответ полицейского нисколько не потряс, а вполне даже удовлетворил, словно валяющиеся на улице аргентинские писатели у них в Греции явление столь же обычное, сколь и желанное.
    – Куда тебя отвезти, Хулио? – спросил он.
    – В Буэнос– Айрес, разумеется! – ответил я скромно. Он наконец-то оценил мою шутку, рассмеялся, но отвез меня до Омонии. Я жаловался ему на албанцев, обнаружив, что гитары со мною нет. Не было, так же и заработанных тяжким певческим трудом 15 тысяч драхм.
    – Забудь о них! – посоветовал мне полицейский. – И никогда, слышишь, никогда больше не пей с албанцами! Обещаешь?
    – Клянусь! – пообещал я как-то не очень твердо. И слово свое держу. Уже два месяца с албанцами: ни-ни! А если увижу где албанца – бегу сразу прочь. А вообще, я думаю, что это частичная расплата за песню в Ватикане эхом отозвалась в пространстве и времени. Ничто не проходит бесследно.

Везенье свет, а невезенье – тьма
        "И массы могут чувствовать себя одинокими"
        Станислав Ежи Лец
       "Наркомания, это многолетнее наслаждение смертью"
        Франсуа Мориак
    Бреду я на следующий день по улице Вулгари в расстроенных чувствах, досадуя на себя и на плутов-албанцев. Голова раскалывается. Купил себе в палатке дешевого греческого портвешка и на ходу пытаюсь открыть. Навстречу эллин идет – топорщится, такой же как и я чувак. Тоже, судя, по роже, не в ладах с душой.
    – Что, приятель, никак не откроешь? – говорит он мне. – Давай помогу!
    Мне в эти минуты было по фигу, кто передо мной: президент, доктор, или флибустьер. Лишь бы человек хороший. Открыл он мне бутылку одним ловким ударом. Я отпил немного, ему протягиваю.
    – Не. – улыбается. – Я вина не пью. Я кокаин нюхтарю.
    Сели с ним прямо на тротуаре. Закурили мастырку. Попыхтев пару минут, разговорились, как водится. Никасом его звали. Спрашиваю, сколько платит за понюх кокаина?
    – 3-5 тысяч. Согласись, это не дорого! (Если учесть, что стакан водки стоит 2 тысячи, то – да!) После полбутылки разговор по международной традиции на женщин перешел органично.
    – Вот ты, Никас, молодой мужик. А женщиа у тебя есть? – спрашиваю его деловито. – Кочерыжку-то хоть изредка паришь?
    – Да нет – отвечает искренне грек, – когда я нюхну, то уже никакая баба не нужна. Нюхать лучше! – заключил он.
    Я ему поведал печальную повесть о том, как басурманы меня ограбили, и что жить мне теперь не на что. Он мне и говорит.
    – Что ты паришься, Санек! Здесь не пропадешь! Приходи к 6 часам к отелю "Эверест". Я тебя с друганами познакомлю. Там и девчата есть! Мы тебе и кокаином угостим, и ночлег найдем.
    – А ты, случаем, не албанец?
    – Нет! – смеется, – я чистокровный грек!
    Вот такой добрый человек мне попался. Правда, потом его вдруг стало зело кумарить, шугняк у него пошел, отчего он стал путать английские, греческие и немецкие слова. Словом – полный клин!
    – У меня что-то проблемы с английским. – признался вдруг он, стуча зубами. – Ты по-немецки можешь?
    Я сказал "нихт", поняв, что парню пора занюхать дозу "муки". Я его даже немного проводил в сторону Омонии. А когда мы проходили мимо стоянки автомобилей, он вдруг обратился по-гречески к какому-то мужику, стоящему возле своего авто. Хозяин безмолвно пошарил в карманах и высыпал Никасу в ладонь кучу мелочи.
    – Ты его знаешь? – спросил я Никаса, когда мы отошли.
    – Впервые вижу. Да ты не волнуйся! Здесь все подают! Я за день, бывает, до 30 тысяч набираю!
    Вот тебе раз! – подумал с горечью я. Я, понимаете ли, пою, упираюсь, на улице, а у меня от силы 15! Да, ребята! Учите греческий! Это большое дело!
    Забили с ним стрелу, и он отвалил. А мне стало немного спокойнее. Боль в висках прошла от простого, человеческого участия и отчасти, от бутылочки красного, греческого вина.. Жизнь вновь приобретала какой-то зримый смысл. Ну, придется снова машины мыть да улицы мести. Ну и что? Пришел в одну кафешку. Сижу, грущу, но уже не сильно. Взял бутылочку греческого пива "Амстел". Тут подходит грек один, Лаброс его зовут.
    – Чего ты, приятель, такой грустный?
    – Да, понимаешь, брат, у меня албанцы гитару украли. А музыкант без гитары, что собака без крыльев!
    – Так ты – музыкант, говоришь? А если гитару принесу – споешь?
    – Легко!
    Он исчез в недрах бара и через минуту появился с гитарой в руках. Я от радости так загорланил, что через полчаса кафе было забито посетителями. Хозяин передо мной угощение выставляет. Популярное греческое блюдо: филе вяленного соловья с фалфеем, и мелко порубленными молодыми побегами маринованного дрока и кочухую из почек жирафа, фаршированного яйцами страуса. Все как положено. Но я по-честному его предупреждаю, что, что сегодня вечером пойду кокаин нюхать.
    – А зачем тебе это? – спрашивает хозяин.
    – Попробовать все в этой жизни надо! – отвечаю.
    – А с 20-го этажа прыгнуть не пробовал?
    – Нет. Как-то не довелось.
    – А как же так и не попробуешь? Ты лучше у меня играй по вечерам. Это тебе и на отель хватит и на еду. Гитару купишь себе новую. На первое время я могу тебе занять немного. А с наркухами – не связывайся, парень!
    И вот, что значит причудливая игра судьбы. Поскольку я пел песни на русском языке, то русские меня сразу по песням вычислили. Заходят два мажористых пакета. Интересно им стало, кто это в Греции русские песни поет.
    – Русский? – спрашивают по-русски.
    – Угадайте из трех раз!
    – Откуда? Кто таков? Из "Комсомолки" отвечаю гордо. Рассказываю о своей нелегкой судьбе. Не верят, что я из "Комсомолки". Я тогда достаю из рюкзака номер своей газеты с моим материалом и моей фотографией. Почему я ее взял с собой в Грецию? Потому что на уровне интуиции знал, что мне это пригодится. Один из них Феодорос совладелец международной туристической компании.
    – Хочешь заработать? – спрашивает.
    – Всегда! – отвечаю.
    Короче, договорились, что я им текст пишу об Афинах на их сайт в интернете, а они мне билет до Москвы покупают. На том и порешили. Ударили по рукам. Обменялись визитками. Он мне тут же исходные материалы всучил и бабки отстегнул на билет до Москвы и сверху еще 30 баксов.

Бери шинель! Пошли домой!
        "Дым отечества светлее огня на чужбине
        Лукиан из Самоаты
        "Где лучше – здесь или там, зависит от того, где задан вопрос."
        Симон Моисеев
        "Где хорошо – там и родина"
        Аристофан
    Проснулся я утром ранним. Тоска вдруг как навалится на меня! Гитары моей любимой рядом нет. Кушать не подано. А мои, еще пару месяцев назад белоснежные, как снега Килиманджаро, штаны, стали невыразительно бурыми. Да еще в животе моем нежный норд-ост тонкого кишечника переходит в буйный сирокко прямой кишки. Взглянул на себя в засиженное мухами, тусклое зеркало. Будучи обыкновенно, прекрасным, как Парис, сегодня я увидел себя небритым, лохматым, с синеватыми кругами под глазами, похожим на Фавна, измотанного обезумевшими от длительного воздержания Намфами. И подумал я: загостился что-то я на этой древней земле. Да и работа меня ждала. Настоящая. Любимая.
    Прихожу в ближайшее туристическое агентство. Дайте мне, говорю, билет до Москвы. А девушка мне и отвечает.
    – Из Афин в Москву не каждый день самолеты летают. Может вам дать до Будапешта?
    – Ну, если вы считаете, что тут нет принципиальной разницы – то давайте. – легко согласился я.
    – Да нет, – говорит девушка. – Просто с Будапешта каждый день самолеты в Москву летят.
    Мне было все равно. Сел я в метро и пустился в дальний путь в международный Афинский аэропорт. От конечной станции метро надо еще ехать автобусом, а у меня последняя бумажка в тысячу драхм осталась. Даю ее водителю. А бумажка старая, ветхая, как земля Эллады. Этой тысячей, наверное, еще Гомер платил своему офтальмологу. Водитель повертел в руках эту бумажку, потом оглядел меня с ног до головы. Видит: я такой же помятый, как и этот денежный знак, махнул рукой и вернул мне тысячу.
    – А! Хрен с тобой! Езжай так! – сказал он с доброй улыбкой на устах.
    Но в назначенный час меня не пригласили на посадку. Самолет в Будапешт отменили по техническим причинам. И мне заменили билет. дали-таки на Москву. Только на следующий день. Ночь я провел в аэропорту. Но мне не привыкать!
    Утром становлюсь в очередь на регистрацию., а впереди меня, кто бы вы думали? Ну, конечно же, шеф-редактор газеты "Известия" Куприянов. Я настолько уже привык, что он везде, что даже не удивился на этот раз. Просто поздоровались с ним тепло, как старые знакомые. Он даже меня впереди себя пропустил. Потом греческий пограничник поставил мне печать в паспорт, что, дескать, не возражает, если я уеду из Греции. Еще б он возражал. На фиг я здесь нужен?
    Особых мер против террористов я в Афинском аэропорту не приметил. Хотя, конечно, люди с металлоискателями проверяли меня. Сели в самолет и полетели над морями и горами.
    Прощай, древня, прекрасная Эллада! Я буду часто возвращаться к тебе в своих беспокойных снах!
    Прилетели в Москву, а тут зима уж на дворе. Но и пусть. Все равно, здесь – Отчизна, твой дом родной. Никакое пусть даже самое Греческое солнце, самое прозрачное Эгейское море и экзотика, не заменит мне моей маленькой квартирки, моего отчего дома. Он всегда будет для меня краше любого самого пышного кустика индийского жасмина.
    И тогда я вдруг понял: для чего время от времени я устраиваю себе странную жизнь, недоедаю, недосыпаю, недопиваю, недогуливаю, недокуриваю. Когда устав от постоянной скуки и боязни быть обсчитанным бакалейщиком, обруганным контролершей, когда вдруг осознаешь, что тебе некому позвонить в минуты отчаяния и одиночества, когда твоя жизнь начинает тебе казаться обыденнее жизни молочника, ты уходишь на мгновение в чудное сновидение, в какой-то виртуальный, ирриальный мир, полный неизвестности, тревоги и пасности, населенный странными людьми, говорящими на незнакомом языке, поющими неизвестные песни. Ты на время меняешь страну, свой облик, характер, образ жизни и мысли. И там, на чужбине, твое одиночество умножается в два, три, четыре раза. Глядя на себя со стороны, ты думаешь о себе в третьем лице и узнаешь про себя много нового. И когда ты, усталый бездомок, восстав от своих скорбей, оглядываешься назад, то видишь позади чудесную страну, замечательных людей, и понимаешь, что это твоя Родина, твои друзья и твоя жизнь и начинаешь с новой силой ее любить со всеми ее взгодами и обломами.
    P.S. Вчера гуляя по вечерней Москве, вдруг поймал себя на мысли, что я бессознательно оцениваю некоторые места с точки зрения возможности там переночевать!

Александр Мешков

< Раздел:  Города и люди >

<  на главную >
© copyright