Греческие страдания

		© А. Мешков
	ГОРОДА и ЛЮДИ

Почетный член круиза
        "Всем правит случай. Знать бы еще, кто правит случаем."
        Станислав Ежи Лец

    Паркам так было угодно, чтобы я неожиданно для себя и даже для парок поехал в круиз на теплоходе. Командировка такая. Не все ж мне бомжевать. Надо когда-то ведь попробовать себя и в роскоши. Как я себя поведу в условиях буржуазного изобилия – билась изнутри об мозг тревожная мысль. Не испугаюсь ли? Не спасую ли перед обильным столом? У меня было секретное задание редакции: я должен был описать (ударение на последнем слоге!) конкурс умной красоты "Мисс Пресса". Дело для меня было не новое. Прожив длинную, полную противоречий жизнь, я описал немало конкурсов красоты.
    Собственно конкурс для меня начался задолго до круиза. Я познакомился с одной из его участниц на выставке нижнего женского белья. (Не уверен до конца, существует ли верхнее женское белье?) Вдоволь насмотревшись белья, мы с моей новой знакомой отправились немного подружить. Дружились в одном в баре, потом в другом. И между вторым и седьмым поцелуем, я так ненавязчиво, без всякой задней мысли (у меня мысли только передние!) предлагаю ей продолжить наш саммит непосредственно у меня дома.
    – Хитрый какой! – сказала она, убирая со своих персей мои нетерпеливые ручищи. – Ты же об этом потом напишешь!
    До сих пор не могу прийти в себя от ее невероятной проницательности.
    А через два дня, предварительно купив себе новую испанскую гитару, чтобы, используя свои незаурядные, на мой пристрастный взгляд, музыкальные способности, зарабатывать в дороге на пропитание и питие, взошел на палубу теплохода " Асседо" в городе Сочи. "Асседо" – значит "Одесса" только задом наперед. Почему наоборот, загадка!
    Сложив свои нехитрые пожитки в каюте, я ввечор вышел на палубу. Там я увидел одну из участниц конкурса, одиноко стоявшую у борта, и задумчиво глядящую в синие воды Черного моря.
    – Позвольте представиться: Мешков. Александр Мешков! – сказал я, щелкнув голыми пятками, и добавил со значением: – Член жюри!
    – Что вы говорите? – всплеснула она в удивлении руками, заинтересованно глядя на меня. – Вы уже седьмой, нет, восьмой член жюри, с которым я сегодня знакомлюсь.
    – Вы с ними поосторожнее, – предупредил я ее, таинственно оглянувшись по сторонам. – Тут много разных проходимцев и самозванцев, которые нарочно выдают себя за членов жюри, чтобы таким образом получить ваше расположение и овладеть вами.
    – Какой ужас! Спасибо вам! – с чувством пожала она мне руку. – А я-то, как дура, всем верю. Чуть было уже не отдалась.
    – К сожалению, в нашей суровой действительности еще встречаются непорядочные люди. Но со мной вы будете в полной безопасности! Пойдемте быстрее ко мне в каюту!
    – Э! Нет, приятель! – сказал она строго, убирая мои руки со своего стана. – Первым делом – конкурс!
    Потом, много позже, я на всякий случай поочередно предложил спуститься ко мне в каюту всем участницам конкурса "Мисс Пресса", потом пассажиркам первого, второго и третьего класса, потом официанткам и даже женщинам, убирающим номера. Правда, никто ко мне так и не спустился. Но я не особо огорчился, потому что у меня впереди была целая вечность. Там, правда, кроме красавиц, были еще толстые, страшные бабы и старушки. Так вот, их я к себе не приглашал!
    Самое интересное, что не я один был такой умный. Всю сильную половину пассажиров и команды корабля буквально лихорадило от обилия красоты и обаяния. Все мужчины в различных формах предлагали себя участницам конкурса. Но девушки были тверды как кремни и холодны, как лед.
    Один артист, на букву Х, провожая взглядом будущих Мисс Пресса, шумной стайкой идущих на репетицию в музыкальный салон, вздохнув, сказал с сожалением:
    – Надо же! Я взял с собой только десять презервативов. Думаю, что этого будет мало.
    – Не боись! – хотелось успокоить мне артиста. – Целы будут твои презервативы! Поверь моему горькому опыту! Я взял один, да и то, оказалось, много! Даже слишком!
    Правда, немного погодя мужики успокоились, сели играть в покер и пить вино. И даже в пиратов играли. Сублимация называется.

Песня для папы
        "Музыканта можно убить чем попало, но мелодию, только мелодией."
        Станислав Ежи Лец.

    Покорять сердца и уши любителей громкой музыки я начал еще в Сочи, перед посадкой на теплоход. Мне тогда мои соотечественники еще сказали:
    – Санек! Побереги свой талант и голосовые связки для наших идеологических противников!
    Я так не думал. Иначе не брал бы гитару. Приехал я Ватикан, что в Риме. Иду по площади святого Петра, вижу падре идет.
    – Здравствуйте, падре, – говорю. – Вы, случаем не из Ватикана?
    – Нет. – отвечает мне падре, – Я из Коста-Рики! А сюда на католический конгресс приехал.
    – Хорошая страна, Коста-Рика! – говорю я падре, что бы ему было приятно. - Скажите мне, падре: а песни петь – это грех?
    – Нет, сын мой! – ответил мне падре.– Песни даже птицы поют.
    – Спасибо, падре! – ответил я с чувством. – Вы меня успокоили.
    А все дело в том, что я давно для себя решил, что когда приду в Рим, обязательно приду в Ватикан и спою хорошую песню для Папы Римского. Такая была у меня мечта. Папа услышит мой голос, выйдет на свой балкон и спросит:
    – Братья! Кто это там так сладко поет?
    – Да это так, вы его не знаете. Брат, Мешков, из Москвы. – ответит ему брат- референт.
    – А ну-ка, братья, приведите его ко мне!
    И когда меня пригласят к нему, он предложит мне должность главного кантора. Так я неожиданно для себя и особенно для других стану кантором. Папа будет называть меня по-простому – "Сашкою", а я его – Папой.
    И вот приезжаю я в Рим, прихожу на площадь святого Петра, сажусь напротив собора, вытаскиваю из чехла гитару и тут задумываюсь: Что петь Папе? Песен-то много. Какие он песни любит? Надо, ведь, спеть такую, которая отражала бы всю широту мощь русской души. И чтобы без мата! В конце концов, перебрав в умище с десяток песен, решил я спеть старинный русский романс "Очи черные". Ударил по струнам и запел во всю свою луженую глотку. Душевно так и громко. Всю вековую печаль, страсть, удаль русского народа вложил я в свою песню. Народы вокруг меня кучкуются туристы, итальянцы, и среди них – итальянские полицейские. О чем-то шепчутся по-своему, а подойти, видимо, стесняются. Ну, думаю, Папа прислал за мной. Допел я песню, и тут сразу один наиболее решительный полицейский из кучки подходит ко мне и очень вежливо предлагает мне найти другое место для концерта. Ну, я не стал спорить. Главное ведь, то, что я песню успел до конца допеть. И пусть я не стал кантором. Не в этом суть. Главное, я воплотил свою мечту – спел песню для Папы.
    А потом я упаковал свою гитару, не стал спорить с полицией и пошел в собор святого Петра. А меня туда не пускают:
    – А ты там петь будешь! – говорят с подозрением.
    – Да не буду! – успокаиваю я полицию. – Я уже свою программу выполнил.
    Но они не верят. Пришлось мне идти на компромисс со своей совестью, перелазить через ограждение и самостоятельно искать собственный путь в собор.
    В соборе я вел себя кротко, смиренно и даже попросил прощения у Бога за песню. Хотя сама по себе песня большим грехом не является, особенно, когда ее поют из благих, добрых побуждений.

Пароходы провожают совсем не так, как поезда!
        "Уехать – значит чуть-чуть умереть"
        Эдмон Арокур
        "Разлука должна быть внезапной""
        Бенджамин Дизраэли
    Приплыли мы на Родос, небольшой греческий островок в юго-восточной части Эгейского моря, длиной 78 километров, шириной – 38. Здесь апостол Павел когда-то проповедовал. А невдалеке, на острове Патмос, апостол Иоанн свои Откровения писал. По все параметрам это место мне подходило.
    Мысль покинуть корабль не пришла ко мне гаданно. Я как бы давно уже лелеял соскочить с корабля на чуждом берегу. Правда, не знал, на каком. Было много разных остановок: Рим. Монте-Карло. Монако. Вильфранш. Но мне хотелось узнать, чем закончится этот девичий конкурс. Кто, в конце концов, станет Мисс Прессой. Это решилось на Родосе. Мисс Прессой стала, как я и предполагал, Аня Ерошева из отдела информации "Комсомольской правды". Ну, все! Теперь можно спокойно покинуть корабль навсегда и предаться сладкому пороку одиночества. Говорю помошнику капитана:
    – Мой капитан! Сейчас я сойду на берег и больше не вернусь. Потеря для вас небольшая ибо пользы от меня мало. Плывите дальше без меня!
    Суровый капитан хмуро ответил.
    – Осади, приятель. За такие штучки греческие власти могут наложить на меня большой штраф. Сейчас они придут на корабль, с ними и решай свои проблемы.
    Греческие власти пришли через час. Три смуглых, модных, молодых человека. Разложили бумаги и стали морские дела перетирать с капитаном. Я им говорю, так, мол и так, власти, мне срочно надо в Москву. Заседание в Малом Совнаркоме. Они посмотрели паспорт, а там шенгенская виза сегодня как раз заканчивается.
    – У тебя, парень, есть 12 часов. Беги в аэропорт и лети в свою Москву. Только смотри – не опоздай! А то мы тебя посадим в тюрьму, чтобы знал!
    Ага! Сейчас я, разбежался в Москву! Вышел на остров я, погулял немного по старинным улочкам. А в вечером, в 10 часов пришел на причал проводить свой теплоход. Чисто по-гречески. Все-таки, как это не грустно, но как-то я быстро привык к роскоши чертогов богачей. Сам не заметил, как вошло в привычку спать на чистых простынях, ежедневно принимать ванну, гостей, на грудь. Привык к обильному столу и к идеальному в структурном отношении стулу.
    Сижу я на причале, песни пою. А на душе кошки скребут. Зачем, думаю, бегу сует светской жизни? Отчего не еду со всеми домой? Куда мне теперь идти? Что есть, пить? Где спать? А, главное, с кем? Друзья мои, подходят, прощаются сердечно со мной, как бы – навсегда: обнимают меня, целуют, по плечу хлопают, по голове, по спине, плечам. Мужики сурово губы сжали. Девчата плачут. Кто от радости, кто от печали. Кто конфетку даст, кто – сигаретку, кто драхму, а кто и доллар. Один хороший человек шампунь подарил, чтобы я чистым был и очаровательным. Другой хорший человек мобильный свой оставил чтобы не потерялся (бомжака с мобилой! Нормально!) и бутылку вина в придачу чтобы не плакал при расставании. Теплоход отдал швартовы (Кому отдал? Зачем?) Из динамиков зазвучала прощальным гимном знаменитая печальная музыка Энрике Мариконе из кинофильма "Професионал". И теплоход как-то слишком уж быстро отчалил и вскоре скрылся во мраке ночи, как в ускоренном кино. Лишь только долго мерцали вдали его огоньки. Скупые слезы застлали соленой пеленой мои очи. Я почувствовал себя брошенным ребенком. Мамы нет. Папы нет. Папа в Риме. Ночь на дворе. Долго и бессмысленно махал я рукой вслед теплоходу, а потом еще просто сидел на причале, оставшись наедине со своим неясным будущим на древней, чужой земле. Рядышком, на пирсе, простые греческие мужики рыбу ловят. Сейчас наловят, и домой пойдут есть и спать. Может быть именно в этом и есть посконное земное счастье?
    А я побрел в древнюю часть Родоса, где, достигнув площади Иппократус, пытался в течении трех часов снискать себе немного денег игрой на гитаре для праздной толпы туристов. Туристы в этот день были скупы не только на деньги, но и на теплые слова. Наверное, потому что я играл печальную музыку. Потом я, утомленный долгими проводами, улегся спать прямо на каменной скамье башни старинного рыцарского дома "Кастеллания". Ночь была темна и тепла. Надо мною, во мраке южного неба мерцали яркие звезды. Единственным неудобством была каменная, жесткая поверхность моего одра. Среди ночи я проснулся от стужи и от тихого говора. Рядом со мною сидели две девушки. Они мирно беседовали по-английски. Говорили о том, как удивительна эта ночь, как вообще странно, что они вот так сидят здесь на Родосе, а рядом валяется странный бомжака с гитарой. Мне сразу стало как-то спокойно от этой мирной пасторалии. Я делал вид, что сплю, а сам подслушивал их разговор.
    – А у меня тоже все как-то странно, – встрял я в их беседу, отчего девчата взвизгнули. – Вчера, к примеру, на корабле спал, а сейчас на каменной скамье! Откуда, вы будете, девчата? – Пообщаться мне захотелось с кем-нибудь. особенно, с девчатами.
    – Британские мы! – ответили девчата.
    – Да был я в этой, вашей Британии! – поддержал я разговор чисто по-светски, – Ничего в ней особенного!
    Патриотично-настроенные британки после моего признания гордо встали и покинули мой временный сераль.

"Одиссея" в ля-миноре (Греческие страдания)