Как я улаживал Венесуэльско-Колумбийский конфликт

В поисках нужной формы
Один большой человек обещал устроить мне интервью с Чавесом. Но я хотел встретиться с ним как солдат с солдатом: в такой же военной форме, как у него. Поэтому случился у меня бзик: захотелось иметь венесуэльскую военную форму. Бзик, как бзик. Бывают и хуже. В центре Каракоса встречаю солдата 46-го размера:
    — Продай, братишка, мне свою форму! Я тебе дам за нее аж 10 долларов! Смеется.
    — Не могу! За 10 не могу. Поезжай в Фуэрте Тьене, в военную Академию. Там много солдат. С кем-нибудь договоришься.
    Кода я сам был курсантом, мы таким же макаром продавали тельняшки, бушлаты, «гады» (ботинки), а сами скромно ходили в старых. Сажусь на метро и еду на отдаленную окраину Каракоса, в Эль Вале, где расположен военный городок Фуэрте Тьене, окруженный огромным забором и колючей проволокой. Мимо КПП туда-сюда проезжают машины. Солдаты проверяют документы. Мне даже как-то стыдно соваться к ним без мандата. Мимо проходит рядовой афровенесуэлец.
    — Солдат! Можно спросить? – начинаю я разговор, как заправский цыган. Афровенесуэлец с любопытством подходит.
    — Мне нужна такая форма, как у тебя! Продай! Я тебе дам пять долларов.
    Солдат задумался. Почесал репу. Посмотрел в голубое бездонное небо. Посчитал что-то в уме. Наконец выдавил.
    — Там, на территории училища, вдали, за стадионом, есть военный магазин, где ты сам можешь купить себе военное снаряжение. Если есть разрешение.
    — Проведешь меня внутрь?
    — Без проблем, приятель. Двадцать боливаров.
    Он поговорил с часовыми, сидящими на КПП, пришел к соглашению, и через минуту мы уже бодро маршировали по территории воинской части. Мимо нас по асфальту прогромыхал взвод курсантов в полной боевой выкладке.
    — Ехать далеко, поэтому лучше поймать машину. Я тебе покажу, куда ехать, – сказал солдат Себастьян.
    Мы подошли к стоянке автомашин и Себа, как я его просто стал называть, быстро договорился с водителем. Мы ехали минут двадцать по ухоженному военному городку мимо учебных корпусов, аллей и парков, больших ангаров, огороженных колючей проволокой.
    — А что это за дома? – спрашивал я с нескрываемым любопытством дальнего провинциального родственника, оказавшегося в столице.
    — Вон там – казармы курсантов, а там – солдаты живут, вот домат офицеров, – охотно пояснял мне мой проводник. – А в этих корпусах танкисты учатся.
    — Ого! У вас тут и танк есть? – удивился я.
    — Почему – танк? – обиделся солдат за свою Отчизну. – У нас много танков. Вон, за горами – полигон, там их до фига. Там и самолеты есть!
    — Да ты гонишь, амиго!
    Мы приехали в магазин. Но мне не везло. Магазин в этот день не работал. Я чуть не заплакал от досады. Заплатить 20 боливаров и остаться, мягко говоря, с носом!
    — У нас тут есть еще дно место, где можно добыть форму, – успокоил мня Себастьян. – Типа склад-мастерская. Прямо, потом налево и снова прямо.
    Там обмундирование военным по фигуре подгоняют. Ты можешь туда сходить. Может, там что-то подберешь. Только я не смогу тебя проводить, – он посмотрел на часы – мне в наряд заступать. Склад охранять.

А вас, Мешков, я попрошу задержаться!
Я зачарованно бродил по военному городку, наблюдая неспешную военную жизнь. Здесь было все: магазины и примитивные уличные фитнес-центры, открытые бассейны, где плескалась счастливая военная детвора и взрослые, парикмахерские и кафе, школы для детей военных и служащих, жилые дома и казармы, полигоны и склады горюче-смазочных материалов, гаражи и ангары для боевой техники. Был даже свой ипподром, где девушки-курсанты в этот день сдавали зачет по кавалерийской подготовке, демонстрируя курбеты, троп, мах, шанже, кантер, травес, курцгалоп.
    Целый час я с восторгом любовался искусством выездки. Я уже забыл о ничтожной меркантильной цели своей прихода, как вдруг неожиданно наткнулся на то, что искал. Это было небольшое, пахнущее обувным магазином, помещение, цейгауз, заваленный военной формой. Одна женщина строчила на машинке, подгоняя фору под нужные размеры, пришивая нашивки, другая принимала заказы. В помещение заходили курсанты, солдаты, старшины, офицеры, забирали заказы, и выходили восвояси.
    — Мне нужна форма моего размера! – заявил я решительно. Женщины встревожено посмотрели на меня, как на лазутчика.
    — Я же по-честному, – пояснил я, – Я заплачу, ежели что:
    — Зачем вам форма? – спросила приемщица, оглядывая стоящего перед ней ледащего, бледного, небритого старичка (Ну, меня, то есть).
    — Вы что не знаете? Колумбийцы перешли границу у реки! – неловко пошутил я. По-моему, им было по фигу, зачем мне форма. Женщина, пожав плечами, покопалась в шкафу и вытащила самый нижний комплект. Достала его из целлофанового пакета и приложила к моим костистым плечам зеленый мундир. Он пришелся в пору мне. Я прикинул штаны. Штаны пришлось немного ушить в бедрах.
    — Мне бы еще нашивки, – сказал я, краснея от своей наглости.
    — Выбирайте! – безразлично сказала приемщица, кивая на прилавок.
    Я предпочел нашивку «Национальная Гвардия Венесуэлы» и надпись на кармане «Meshkov». Женщина быстро набрала мою фамилию на компьютере, и машинка сама стала выстрачивать мою фамилию на нашивке. Форма обошлась мне в 120 боливаров. И в тот самый момент, когда, расплатившись с добрым венесуэлками, я протянул руки за предметом своей мечты, за спиной весенним громом погрохотало:
    — Документы! (Индетификасьен!)
    В дверях стоял патруль: сержант и два солдата. Я дрожащими руками протянул сержанту паспорт. Он долго изучал мой паспорт, потом спрятал его в карман.
    — Один здесь? (Соло?) – спросил он, пристально вчитываясь в мое левое плечо.
    — Да! – ответил я обреченно, поняв, что, как всегда, прокололся на мелочи. Я плохо продумал свой туалет, собираясь на военную базу Венесуэлы. Я был одет в майку без рукавов, а на левом плече предательски красовалась игривая наколка «Hollywood. Los Angeles. USA», нелепое последствие моего пребывания в Америке.
    — Вам придется пройти с нами!
    — Я член парламента, – неожиданно от страха заявил я.
    — Разберемся:
    Выходя из помещения, я бросил прощальный, исполненный беспросветной безысходности, взгляд на свою новенькую, пахнущую складом, форму с надписью National Guard. Meshkov.

Не имей сто рублей, а имей друга-адмирала.
Венесуэльский военный патруль по-человечески понять можно. Ходит по территории военной части какой-то бледный, хитроватый крендель с наколкой «USA» на плече, расспрашивает всех о вооруженных силах, да еще и военное снаряжение Венесуэлы скупает. Не по-людски это. С другой стороны и меня можно понять. Если на территорию военной академии так просто попасть, то почему я должен себе в этом отказывать. В общем, мы оба по-своему правы. Так думал я, пока меня этапировали в караулку. Я шел, гордо подняв голову, как легендарный Орленок. Мысль моя лихорадочно работала. Я, конечно же, не думал, что меня ведут так вот сразу на расстрел, но мерзкий холодок в штанах я все-таки ощущал. Когда мы, наконец, пришли в какое-то одноэтажное помещение, я неожиданно для себя произвел перегруппировку мыслей и перешел в решительное контрнаступление.
    — А знаете ли вы, сержант, что еще вчера я выступал в вашем Парламенте? – я протянул ему визитную карточку Аделя Ель Лабайяра, председателя комиссии по топливной энергетике, с которым я давеча познакомился в парламенте. – Мне аплодировали стоя! – добавил я с пафосом и показал, как мне аплодировали стоя. Сержант насторожился, внимательно изучая визитную карточку. Все-таки, молодец я, что храню визитки ВИПов у себя в кармашке сумочки.
    — С вашего позволения, я сейчас позвоню своему другу, адмиралу Бичо, командующему высшей военно-морской академией, и вы потрудитесь объяснить ему, за что я задержан.
    Я протянул ему визитку адмирала и стал театрально, преувеличенно нервно, набирать номер на мобильном, который, (МТС его задери!), в Венесуэле вообще не работал.
    — Угомонись, приятель, – успокоил меня, потрясенный общественным положением моих друзей, сержант, осторожно забирая мобильный из моих рук. – Выясним пару вопросов и, если ты ничего не нарушил, через десять минут уйдешь. – Он стал звонить куда-то, что-то быстро и взволнованно говорить, с выражением зачитывать мой паспорт. После чего, торжественно, как цеховой парторг членский билет, вручил его мне, и сказал.
    — Пойдем, покажешь, через какое КПП ты прошел.
    — Думаешь, я помню? – (Ага! Сейчас тебе! Русские своих не сдают, запомни, венесуэлец!!!!)
    Сержант проводи меня на склад, где я забрал СВОЮ форму рядового национальной гвардии Венесуэлы и проводил меня за рубеж высшей военной академии. В душе моей играли гимны. Мне снова захотелось в Парламент, пожать всем руки. И хотя сержант прятал руку, я все-таки, чуть ли не насильно, поймал ее и с чувством, пожал.
    — Вива Венесуэла! – воскликнул я, искренне гордясь тем, что вложил в военно-промышленный комплекс Венесуэлы 300 евро.
    — Никогда, слышишь, никогда не надевай эту форму в Венесуэле! – крикнул мне на прощание сержант. После демобилизации, я раз и навсегда перестал исполнять приказания офицеров, сержантов и старшин. Но не выполнение этого приказа венесуэльского сержанта мне дорого обойдется.

Ингрид
О прекрасные тенистые улочки Каракоса! Я брел по Абрикосовой, свернул на Виноградную, и по Папайской улице прошел я не спеша.
    Она сидела в тени каменой стены и стучала молоточком, создавая из кусочков металла и тонких полосок кожи, неповторимые произведения искусства. Была она чернее ночи, кудрявее овцы и прекраснее Вирсавии.
    Весь ее вид излучал свободу от человеческих предрассудков и условностей. Звали ее Ингрид. Она, прекрасно говорила по-английски, и как ни странно была из хорошего дома, с хорошей родословной. Ингрид закончила исторический факультет, но предпочла сомнительным прелестям сытой благополучной буржуазной жизни, непредсказуемую свободу улиц.
    — Ты очень близок к Богу. Но у тебя проблемы с твоим сыном! – сказала она, когда я из любопытства присел чтобы получше рассмотреть диковинные поделки. Она была светлой колдуньей и попала в точку. Я добрых два часа провел возле ее уличной мастерской, зачарованный процессом созидания. Ингрид обстоятельно по полочкам разложила мне мое прошлое и будущее, дала множество рекомендаций, как не пропасть в этом мире.
    Подарила кучу амулетов, которые принесут мне счастье.
    — У меня есть друг, – сказала Ингрид, – Он тоже раньше был журналистом. Он может рассказать тебе очень много интересного об обратной, темной жизни Каракоса. Он может проводить тебя в самые криминальные районы. Познакомить с бандитами. С ним тебе будет безопасно. Если хочешь – приходи вечером, я тебя с ним познакомлю. Это очень интересный собеседник!
    Я очень хотел узнать хоть немного, хоть чуть-чуть, о темной стороне жизни Каракоса, посидеть за стаканом рома с бандитами Каракоса. А то у меня все больше светлая, да светлая сторона жизни Венесуэльской столицы преследует. Аж тошно становится от такого светлого доброго начала, когда вспоминаешь ежедневне криминальные сводки из Российской столицы. Ингрид не обманула меня. Более интересного собеседника я не встречал уже много лет. Прямо венесуэльский Вольтер какой-то! Его стремительный водопад мысли меня напрочь сразил! В результате нашей короткой встречи в моей бороде, на моей голове, в паху и в других волосистых местах, значительно прибавилось седых волос.

Ужин с сюрпризом
В очередной раз я проходил мимо Ингрид, с мешком сувениров, купленных мною на площади Венесуэла. Завидев меня, она приветливо и призывно стала махать мне руками, словно матрос-сигнальщик «Титаника».
    — Сейчас приедет мой друг, Карлос. Я тебе про него рассказывала. Друг Ингрид, кряжистый мужик с пегой оппортунистической бородкой, по имени Карлос, подкатил к месту встречи на скутере. Он был энергичен, бодр, свеж и в шлеме. Я поначалу не распознал ботанической природы его необычайно бодрости.
    — Ола! Ола! Россия? – восклицал он, энергично пританцовывая, как зайчик в рекламе «энерджайзера», с радостью, крепко, словно эспандер, пожимая мне руку, – Москува! Мир! Дружба! Вива!
    Мы решили сначала пойти в бар возле моего отеля, посидеть, покалякать о темной, обратной стороне жизни Венесуэлы.
    — Только ты знаешь, я очень жрать хочу:. – смущенно сказал Карлос (он, кстати, так и сказал – guzzle – жрать!)
    Это было очень даже кстати. Дело в том, что я сам только что вышел из ресторана в старой части города Эль Сентро, где предавался пороку чревоугодия. Я переоценил свой аппетит и не доел огромную порцию «паррилья-криолья» – печеной на углях говядины. Я рачительно попросил официанта упаковать мне ее собой. Теперь у меня появилась прекрасная возможность поделиться куском с ближним своим.
    — Будешь «паррилью-криолью»? Она еще горячая. – предложил я, умиляясь своему человеколюбию.
    — О! «Парриью-креолью»? С радостью! – восторженно воскликнул Карлос, словно сбылась его заветная мечта. Наша беседа о темных сторонах жизни Каракоса продолжилась на ступеньках каменной лестницы, неподалеку от моего отеля. Карлос разложил перед собой пластиковую коробку с деликатесом, и стал уминать говядину, преувеличенно аппетитно чавкая.
    — Бандитизма у нас в самом деле много. Но это от отчаяния и безысходности. Чавес – му...к. Он ведет страну к войне! – вел он светскую застольную беседу, руками разрывая мясо.
    — Но ведь он помогает беднякам! – вступился я за, ставшего мне уже родным, Уго Чавеса.
    — А вот это он зря делает. Вот я получаю от правительства, как бедняк, 100 баксов. Ну и скажи, зачем мне работать? На бухало и сигареты мне хватает. А жрачку я получаю в виде дополнительного пайка: крупа, масло, мясо. Он ведь покупает нас, дармовой жрачкой. Это, по-твоему, забота?
    Это обман! Ему нужна наша поддержка, сегодня, сейчас. Лучше бы он, шитхэд, жизнь нашу наладил, дома беднякам построил. Дал возможность зарабатывать! А эти подачки – унизительны. Чавес сидит на нашей общей нефти! И мы имеем право на долю!
    Меня поразила политическая конструктивнсть экономической доктрины моего собеседника. Но тогда я еще не знал, на что способен беднейший венесуэльский электорат.

Вот – новый поворот!
— Очень вкусно! – сказал Карлос, завершив трапезу, сладко и громко отрыгнув, отчего с ближайшего куста испуганно взлетела сойка.
    — Просто прелесть! – повторил он, поцыкал зубом, убирая изо рта остатки «паррилья-криолья». Потом отложил пустую коробку в сторону, на ступеньки, аккуратно вытер губы и руки платком, встал и, деловито достав из-за спины огромный, сантиметров 20 длиной, нож, приставил мне его к горлу, вынудив меня задрать голову. Я сначала даже не понял, что происходит: отчего наши политические дебаты стремительно перешли в новую, острую, динамичную фазу-экшен? Давно я не испытывал подобного отвратительного чувства: острый металл противно давил на кадык. Одно неосторожное движение – и натянутая кожа на шее разойдется. Я не могу сказать, что вся жизнь пронеслась в моем мозгу, но мать я вспомнил. Несколько раз.
    — Пикнешь – убью! – свирепо прохрипел, еще недавно дружелюбный, горе-журналист, дыхнув мне в лицо духом великодушно и безвозмездно дарованной мною «паррилья-криольи».
    Глаза его округлились, налились кровью от злобы, рот, обрамленный бурыми волосами бороды, исказила очень кривая усмешка злодея, каковую безуспешно добиваются у актеров в криминальных сериалах многие режиссеры. Затем Карлос, выхватил у меня из рук пакет, полный замечательных подарков для моих близких, повернулся и рванул вниз по лестнице, в сторону метро Белло Кампо. Ах, как я вознегодовал! Неблагодарная свинья! Я с добрым сердцем покормил этого чертенка, а он мне мачете тычет в лицо! Да еще сумку с подарками забрал! Я вскочил, едва только он убрал нож, и заорал диким, нечеловеческим голосом: «Держи вора! Пожар! Вперед! В атаку!»
    К сожалению, из этических соображений я не могу привести всего набора лозунгов, которыми я сопровождал погоню. Я бежал за лиходеем Карлсом, словно укушенный в попу бладхаунд, твердо решив покарать его за неблагодарность. Я уже не думал о ноже, но только о сладостном миге возмездия и о своей сумке. Охранники в белоснежных рубашках, стоявшие возле моего отеля, рванули вместе со мной за убегающим венесуэльцем. Карлосу мешала бежать моя сумка. Кроме того, маневренность этого позора венесуэльской нации оставляла желать лучшего, поскольку тот, видимо нанюхался некачественного, левого кокса, оттого бежал, путаясь в собственных ногах. Кто-то ловко подставил ему ножку, и мерзкий похититель сумок со всего маху рухнул на асфальт.
    Я, как Марадонна, с разгона дал ему крепкого тумака ногой в пах, с тем, чтобы навсегда лишить его возможности воспроизводить себе подобных. Подбежавшие охранники схватили незадачливого эксперта венесуэльских трущоб и скрутили его. Карлос, сдерживаемый крепкими парнями, что-то гневное бросал мне в лицо. Я слышал в его крике нелепые отголоски некой классовой ненависти. Хотя за что ему было сердиться на меня: «паррилью-криолью» мою он же съел нахаляву? По странному совпадению, его повергли на венесуэльскую землю, как раз возле того места, где сидела добрая колдунья Ингрид. Она была свидетельницей фиаско своего друга.
    — Что-то я не понял, Ингрид. – сказал я ей с укоризной, – Что это было? Как ты можешь объяснить вызывающее поведение твоего друга?
    — Я сама поражена, – изумленно пожала плечами чаровница, – Впервые его таким вижу. Обкурился, наверное. Чудеса какие-то!
    Перед тем, как пойти на незабываемый «ужин» с несносным гурманом Карлосом, я успел сфотографировать его вместе с Ингрид. Я публикую эту фотографию, не для срама его, но для того, чтобы вы, друзья, не ужинали больше с этим неблагодарным человеком. Пусть-ка походит голодный пару дней, чтоб знал, как нож мне к горлу подставлять. Хотя, спасибо, тебе Карлос, что не зарезал! Я буквально перед этим, утром посетил церковь, и было бы несправедливо после этого сразу умереть в мучениях на улице Каракоса, к тому же во время Пасхи. Не наказывайте его, господин Чавес, не надо.
    Я уверен, что он уже осознал всю глубину своего падения. И, наверняка, уже нашел себе способ искупить грехи изнурительным трудом на стройках социализма. Моя командировка благополучно подошла к концу, а я (Какой кошмар!) так и не примерил формы национальной гвардии Венесуэлы, чтобы ощутить себя в шкуре военнослужащего! Я решил ослушаться сержанта военной академии из Фуэрте Тьене и выйти в свет в настоящим гвардейцем. Тем более, что мой путь в свет лежал через аэропорт: домой, в Москву, в Москву! Ах! Друзья! Послушайте меня, опытного бродяги: никогда, слышите, никогда не пренебрегайте советами венесуэльских сержантов! Не надевайте в Кракосе форму национальной гвардии Венесуэлы!

Поделись кормежкою своей, и она к тебе не раз еще вернется
Я думал, что сполна узнал страну, но я обольщался. В аэропорту нас неожиданно ошеломили не очень приятной, по международным меркам, новостью. Вылет нашего самолета задерживался на семь часов, а не на час и не на два, как принято в цивилизованных странах. Чем занять себя интеллигентному, зрелому мужчине эти семь мучительных часов: ни тебе Мак-Дональдса, ни игровых автоматов, ни фитнес-клуба, ни девочек, ни даже кинотеатра – только бары, бары, бары. Разумеется, за отсутствием альтернативы, я и отправился в бар со случайным знакомым сенегальским пареньком по имени Энн Морис. Он месяц назад прибыл в Каракос на международную конференцию по проблемам помощи голодающим. В один из знойных дней его ограбили на тенистых улочках Каракоса, и теперь Энн, ведущий специалист Сенегала по решению проблем голодающих, сам голодал в аэропорту в ожидании денег. Сенегалец томился в аэропорту уже вторую неделю. Денег ему отчего-то не высылали. Видимо, Сенегал исчерпал национальный бюджет, истратив золотой запас на конференции по борьбе с голодом. Уроженец Дакара Энн Морис попросил меня покормить его, обещая за это сделать мне вызов в Сенегал. Сделка показалась мне весьма выгодной, и я велел подать ему еду.
    — Я уже десяти человекам теперь должен сделать вызов, – признался Энн. – Так и живу. Продать мне нечего.
    Энн к этому времени был популярен в аэропорту Каракоса, как Жанна Фриске в России. Его уже знали все сотрудники: с ним здоровались кассирши, работницы справочной службы, продавщицы киосков, носильщики, повара, бармены и официанты. Я не зря тогда покормил Энн Мориса. Его присутствие в аэропорту Каракоса спасет меня раньше.

Патруль подкрался незаметно
Семь часов пролетели как длинный, жуткий, беспокойный полусон пенсионера. Я спешно истратил последние боливары на бесполезные сувениры, брелки, цацки, кулоны и ром, чтобы не везти ненужные бумажки в Москву. Я купил маленького глиняного Чавеса за 20 боливаров и Фиделя за 80. Наконец, объявили посадку. И тут неожиданно возникли проблемы. По мере моего приближения к посту, пограничники становились все более беспокойными и тревожно поглядывали в мою сторону. Когда пришел мой черед предстать перед этой внушительной комиссией, они, чтобы не мешать общему потоку, отвели меня в сторону.
    — Что-то не так, капитан? – спросил я, льстиво завысив звание пограничника в пять раз.
    — Что это на вас? – в свою очередь спросил пограничник.
    Я, с неменьшим удивлением, обнаружил себя в военной форме рядового венесуэльской национальной гвардии. За беседами с застрявшим сенегальцем, я совсем забыл уже, что я вот уже часов десять, как являюсь гвардейцем. Погранец стал звонить куда-то.
    — Что тут у тебя? – спросил его подошедший коллега и оторопел, увидев перед собой худенького, бледного старичка-гвардейца, в новенькой, топорщащейся форме. Потом подошли еще четверо пограничников и трое полицейских. Состоялся небольшой саммит. Моей главной политической ошибкой было то, что я, разнервничавшись, от страха, не соблюдя субординации, сразу стал требовать встречи с Президентом Чавесом, минуя национальное собрание и кабинет министров.
    — Он пьян! – сказал один.
    — Да нет, скорее – обнюхался. – предположил другой.
    — С кого ты снял форму? – спросил первый.
    — Это подарок адмирала:. – я от волнения забыл все фамилии. А одно лишь звание адмирала без фамилии никого не впечатляло. Меня начали тщательно шмонать. Особенное внимание было уделено моей сумке. Они сгрудились вокруг нее и, судя по радостному оживлению, похоже, что-то нашли.

Узник формы и содержания
— Увы! Вам придется пойти с нами, – с нескрываемой печалью сказал мне офицер.
    Впервые в жизни, в аэропорту Каракоса, меня, которому еще вчера аплодировало национальное собрание Венесуэлы, сопровождал такой большой и представительный эскорт. Вообще, у меня с возрастом очень много чего случается впервые. На глазах изумленных пассажиров через всю огромную территорию терминала я прошествовал в отведенные мне покои. В мое распоряжение был предоставлен небольшой, аккуратный обезьянник. На душе стало тоскливо и тревожно. Где-то там, за стеною, на летном поле ревел турбинами запоздалый самолет Люфтганзы, унося моих друзей на мою любимую историческую Родину. В моих апартаментах был небольшая шконка, на которой я и прикорнул, предоставив судьбе, в немного пугающем лице полицейских, распорядиться моим дальнейшим перемещением. Томительно, словно годы на нарах, тянулись часы. Через некоторое время давешний офицер вручил мне мою сумку.
    — Все в порядке, – сказал он.
    В порядке? Странные, однако, у него представления о порядке. Во-первых, с Чавесом мне встретиться так и не удалось. А потом, утром, в кассе Люфтганзы мне тетенька сказала с грустинкой:
    — Ваш самолет улетел и билет недействителен. Так что вам придется покупать новый.
    Легко сказать – покупать. А если денег нет, то, как ты его купишь?
    — Ничего! – успокоил меня неунывающий сенегальский ожидалец денег Энн Морис, – Будем теперь вместе здесь жить. Сначала трудно, а потом привыкнешь, как я.
    Я бы мог позвонить в консульство, но МТС в Венесуэле не работает. Есть телефоны-автоматы, но все деньги потрачены на сувениры, которые я стал тут же предлагать отбывающим пассажирам.
    Пассажиры смотрели с опаской на странного бойца национальной гвардии, торгующего подержанными сувенирами и шарахались от него в стороны. Тогда на помощь пришел сенегальский борец за сытость во всем мире. Он просто и незамысловато просил подаяние у людей, и насобирал мне на телефонный звонок, за полчаса. Конференция по борьбе с голодом пошла ему на пользу.
    Через час приехал консул Валера Дербенев и договорился с Люфтганзой о моей отправке. А еще через час самолет уносил меня в Европу. Во Франкфурте, меня, как бойца национальной гвардии Венесуэлы, таможенники заставили пройти в отдельную комнату, попросили разуться и раздеться. Говорил мне сержант: не надевай форму! Прости, сержант! Прости Венесуэла! Я искренне хотел помочь тебе в трудный час. И если в наступившей стабильности есть и частица моего участия, я буду спать спокойно. А если что – я снова приеду! Форма у меня уже есть.

< начало >
< Раздел:  Города и страны >

<  на главную >
© copyright