Из серии «Роман с комсомолкой»

2001 год.
— Юлия Тимошенко освобождена от должности вице-премьера Украины в связи с привлечением её к уголовной ответственности.
— 43-м президентом США стал Джордж Буш младшенький.
— На станции московского метро «Белорусская-кольцевая» сработало взрывное устройство
— Александр Мешков уже год работает в Московском отделе самой популярной российской газеты «Комсомольская правда»
В Сиднее открылись XXVII летние Олимпийские игры.
От рака скончался великий музыкант легендарной группы The Beatles Джордж Харрисон.

Друг мой, Витя…

Москва. Московское время – 11 часов. Редакция газеты «Комсомольская правда». Московский отдел. Кабинет редактора, Виктора Шуткевича.

Я представляю себя несносным ритором на трибуне Гаагского трибунала:
«Господа! Я решительно против упразднения зимних каникул. Кому не нравится – может игнорировать посленовогодие и работать. Но нам, повесам, празднолюбцам, бездельникам и сибаритам, они просто жизненно необходимы!»

Пивко! С утра! Что может быть приятнее для такого отъявленного, прожженного, неисправимого эпикурейца, как я? Мы сидим с редактором Московского отдела Витей Шуткевичем в его кабинете (он тоже латентный, эскамотированный, дискретный эпикуреец), и пьем раннее, утреннее пиво.

Информация к размышлению.
Виктор Николаевич Шуткевич. Родился в деревне Чахец Брестской области. В 1978 году окончил факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова. С июня 1976 по июнь 2003 года — в редакции газеты «Комсомольская правда». Прошел путь от стажера отдела сельской молодежи до заместителя главного редактора. Был собственным корреспондентом «Комсомолки» в Польше (1988-91). Поэт. Романтик. Влюбчивый, восторженный и добрый.
В последние годы – заместитель главного редактора «Российской газеты». Лауреат премии Правительства Москвы в области журналистики (2002). Автор поэтических книг на белорусском и польском языках.

Двухметровый, кудрявый, статный исполин, Витя был большим, восторженным мальчишкой. Он был моложе меня на два года, но в комсомолке работал уже больше двадцати лет, имел награды, и, к тому же, у него на родине, в небольшой белоруской деревеньке, уже при жизни земляками был создан его музей. Он единственный из моих знакомых, кто знает свою родословную до восьмого колена.

Когда я пришел в «Комсомольскую правду» меня сразу, как новенького, салагу, определили к Шуткевичу в Московский отдел. Туда всех новичков определяют на первое время, как в чистилище. Чтобы потом забрать: кого в рай, кого – в ад. Шутя никогда не психовал, не кричал, не топал ногами, не махал руками, при мне никого не бил сильно, до крови, даже когда московский отдел подвергался резкой критике высокого начальства. Никогда не бил нас своею рукою тяжелой под дых, нашкодивших своих сорванцов: Андрюшку Моисеенко, Володьку Ворсобина, Анечку Селиванову, Лешку Синельникова, Яську Танькову, Серегу Черных, Лешку Лазарева, Анечку Орлову, Сашку Мешка. Жили мы дружно и не бранилися. Все праздники, красные даты календаря, дни рождения, и просто – окончание очередного дня, празднуем в редакции, с песнями и плясками. Шутя меня бережет, как зеницу ока. И ежели кто-то трунит надо мной беззлобно, он говорит:

— Не обижайте гения! Вы будете гордиться, что жили с Мешком в одну эпоху!

Краска смущения бросалась мне в лицо после таких слов.

Тогда еще в кабинетах можно было курить, есть, пить, совокупляться и влюбляться.

Девочка Дуся, сидит за столом, напротив меня, грызет авторучку и пристально смотрит на меня. Я делаю вид, что не замечаю, но вскоре меня начинает не на шутку волновать ее взгляд. А вдруг, это любовь?

— У меня коза в носу? – спрашиваю я, наконец.

— Да нет. Просто ты классный.

— Отчего же мы до сих пор не вместе?

— Вы глазки будете друг другу строить, или будете работать? – слышу грозовые раскаты голоса Шути над головой.

Иногда, в летние дни, он забирает весь отдел на выходные к себе на дачу. Дача у него большая, многоэтажная, навороченная. Мы размещались на постой командой человек двадцать. Там даже биллиардная была. И тогда начиналось такая прекрасная мистерия, юношескае вакханалия, сатурналия, буйство страстей и эмоциональных красок! Песни, цыганские пляски, языческие костры, шашлыки, вино льется рекой. Шутя был не чужд шумному, языческому веселью. Ох, не чужд! Да мы и все были не чужды! Да я и сейчас, не чужд.

К дню рождения Шути мы готовились скрупулезно и коллегиально. Что подарить человеку, у которого все есть? Ну, купили ему полное собрание дисков его любимых «Песняров». Но это же мало.

— А давайте ему стриптиз устроим? – легкомысленно предлагает Леха Лазарев.

— Ты что ли, ему его устроишь? – смеемся мы.

— Да нет, натуральную стриптизершу закажем!

Идея показалось нам срашно смешной и удачной.Заказали. Выписали пропуск. Она пришла, крупная такая, деревенская, особь, килограмм восемьдесят. Кудрявая, конопатая, грудастая, задастая: кровь с молоком.

— Лазарев, — с легким укором заметил я, — Это не стриптизерша, а проститутка!

— А стриптизерши не поехали. Но эта, говорит: танцевать умеет. – успокоил Лазарев.

— Поздравляем! Поздравляем! – скандировали мы, преподнося ему наш скромный подарок, грудастую стриптизершу: Плиз! Стриптиз! Стриптиз!

— Вы с ума сошли! – воскликнул Шутя, и, как мне показалось, страшно покраснел. Он взволнованно схватил со стола какие-то бумаги, выскочил в коридор, походя, укоризненно бросив мне:

— Ты это придумал? У тебя полчаса, чтобы ликвидировать этот бардак. Дураки!

И ушел стремглав, вдаль, по коридору. Надо же, в его возрасте и положении он еще не разучился краснеть!

Полчаса я ликвидировал этот бардак, с деревенской красавицей, доставшейся мне неожиданно, как нечаянный чужой подарок, это целая вечность! Мы заперлись с ней в кабинете Шути, я поставил «Песняров», и она, споро раздевшись до трусов, сделала мне долгий, нервный стриптиз.

Не пропадать же деньгам! Простите «Песняры»!

— Не одевайся пока, — сказал я, выходя из кабинета, — Вот так и лежи!

Пошел, позвал на угощение организатора этой нежданной оргии, Лешку Ларазева. Отказался. Оказывается, я один там был такой разнузданный и безнравственный. Свершил, как, бонус — феллацио, чтоб не пропадало семя всуе. Да и неизвестно, когда такая халява выпадет? Я ее за эти покорные стриптизы оставил на наш банкет, чему она была неслыханно рада: поела деликатесов, выпила хорошего вина, посмотрела на прогрессивных журналистов Великой Газеты и покинула наш чертог (через еще одно мое долгое надругательство в кабинете именинника Шути) довольная и совершенно бухая.

Через пару лет, уже будучи в больнице, Витя Шуткевич, Шутя, передал мне через ребят свою последнюю книжку «Деревня Париж». Он подписал ее так: «Брат мой, Саша, мы много смеялись над этой жизнью – посмеемся и над старухою Смертью. Твой Витя Шуткевич. 28. 12. 2006 г.» Через три месяца он ушел от нас с этой Планеты.

 

А сейчас пока, мы, веселые, расслабленно сидим в кабинете Шути, молодые, сильные, задорные, полные планов и пива.

— У меня складывается такое ощущение, — говорю я непринужденно, продолжая нашу неспешную беседу, — что я занимаюсь никому не нужной ерундой.

Витя работает в «Комсомолке» уже двадцать с лишним лет (почему «с лишним-то? Зачем так говорят, «лишним»?), и мои умственные спекуляции ему кажутся смешными.

— Раз тебя Суня взял, без испытательного срока, значит это кому-то нужно — туманно отвечает он. Это уже не первая наша дискуссия на эту, волнующую меня, тему.

— Чем я занимаюсь, Витя? В среду я ходил на презентацию нового коньяка «Миллениум»…

— Твою мать! – хлопает он себя по коленке, — Это что – жалоба? Ты мне жалуешься? Да ты … Я завидую тебе… Нормальный, кстати, коньяк? Отчего мне не принес?

— Вчера ты отправил меня на выставку детского рисунка. Я описывал, как прекрасно рисуют дети…

— Очень полезная, позитивная информация…

— А на прошлой неделе я был на выставке женского нижнего белья! – мягко рявкнул тенором в отчаянии я.

— Твоя тема! Женщины России тебе благодарны. Ты хорошо, со знанием дела, описал женское белье. К тому же Джабраилова встретил, Малахова. С девушкой армянской познакомился… Все у вас срослось? Что ты не похвалишься? Чем ты недоволен?

Стук в дверь. Появляется Андрюша Моисеенко. Кивает мне.

— Виктор Николаевич! Таки мне ехать в Нарофоминск?

— Конечно. Бери фотографа и езжай.

Андрюша исчезает.

— А в четверг я был вынужден три часа сидеть на чемпионате по женскому Сумо, — продолжаю «ныть» я, наполняя свою переполненную ауру, словно картошкой, грехом уныния.

— Епрст! Какая у тебя яркая, насыщенная жизнь! Да многие мечтают хотя бы одним глазком посмотреть, как дерутся дамы! А я тут, в кабинете задыхаюсь…

— А мне ведь 45 лет! – с горечью восклицаю я, — Для этого я приехал в Москву из далекого Воронежа?

— А позавчера ты ходил в интимсалон и делал креативную, интимную стрижку на лобке, — напомнил Шуткевич, — За счет «Комсомолки», между прочим. Где бы ты, Саня, в Воронеже сделал интимную стрижку на халяву?

— Это смешно, — сказал я, краснея от стыда, и оттого отпивая в отчаянии сразу полбутылки.

— А что? Написал ты об этом смешно. На пять. Я смеялся до слез. А завтра пойдешь на юбилей журнала «Playboy». Там очень красивые девушки….

— Но это все – несерьезно! Мне нужен подвиг! Витя! – воскликнул я в отчаянии, — Ты не понимаешь! Мне сейчас нужен подвиг. Потом будет поздно. У меня растут года! Мне на пенсию через 15 лет. Мне перед сыном стыдно, чем я занимаюсь… Делаю тюнинг лобка….

— Здравствуйте! – воскликнул Шуткевич в изумлении, — А кто тебе мешает совершать подвиг? Давай! Вперед! Придумай тему и совершай подвиг…

— Я давно придумал.

— Говори!

— В России полно псевдо туристических агентств, которые за большие бабки отправляют россиян за границу, обещая им трудоустройство, – стал я излагать давно созревшую в моем сознании идею, — На самом деле, там у них забирают документы, и люди попадают в настоящее рабство. Давай я поеду в Великобританию, и попаду в рабство? Там сейчас как раз эпидемия коровьего бешенства…

— Прекрасно! – воскликнул Шуткевич, — А что ты молчал? Давай, садись, пиши быстро заявление, не забудь экономическое обоснование. Цена вопроса. Суня без этого не будет рассматривать. Вот, ты плачешься: худо тебе у нас! А кто б тебя послал в коровье рабство, в Англию, в твоем Воронеже?

— Да… — задумчиво согласился я, — В Воронеже меня бы точно в Англию бы не послали. В другое место меня бы послали…