Из серии «Роман с комсомолкой»

«Если не хочешь огорчить свою задницу, никогда не подтирай ее утренней газетой!»
Шарль Оливер Шайзеншнапс, бельгийский издатель

1970 год.
• А. Твардовский изгнан из редакции журнала «Новый мир». Был ликвидирован последний оплот либеральной интеллигенции.
• На экраны вышел фильм Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни», ставший культовым
• Пол Маккартни издал первый сольный альбом, названный просто и скромно:  «Маккартни»
• На главном конвейере Волжского автомобильного завода собран первый ВАЗ-2101, который в народе прозвали «копейкой»
• Вышел диск «Let It Be» группы The Beatles.
• Простой советский мальчик Саша Мешков заканчивает учебу в школе-итернате №4 города Воронежа.

Воронеж. Школа-интернат №4. Весна. Солнышко. Ручьи. Грачи

Скромный, застенчивый, сопливый мальчонка, пока еще краснеющий при слове «жопа», в сером, потертом, казенном школьном пальтишке, в стоптанных ботинках, задумчиво бродит по сосновой чаще, за учебным корпусом ненавистного, надоевшего ему за долгие годы учебы, интерната, где молодые сосенки, стоят ровными рядами, словно дисциплинированные, наказанные, ученики исправительного учреждения, на строевом смотре, а мать сыра земля, с редкими островками бурого, агонизирующего снега, усыпана шишками, сосновыми иголками, бычками «Примы», «Беломора» и «Стюардессы», зловонными минами юношеского, школьного говна, рядом с которыми, строгим предупреждением лежат измятые, оскверненные новым, санитарным предназначением, исписанные странички ученических тетрадей в клеточку и в линеечку. Этот задумчивый, загадочный и одинокий мальчик, я — Мешков Сашка, или просто, «Мешок», как кличут меня нерадивые ученики интерната.  Словно опытный сапер, обходя зловонные мины, брожу по этой роще не бесцельно я. Ведь только здесь могу побыть я в одиночестве, без шумной, орущей, горластой толпы, своих неугомонных шалунов, непосед, одноклассников.

Мучительно размышляю о своем туманном будущем, пытаясь представить себе, кем я буду через лет эдак пять, десять. Через месяц, другой, наконец-то окончу ненавистную школу, и избавлюсь от мучительного, томительного и бесконечного детства. У меня растут года! Но как мне дальше жить? Кем быть? Чем заниматься? Мне надо срочно определяться в этой жизни. Жизнь ставит меня перед сменой парадигмы. Через пару месяцев я вынужден буду измениться, стать самостоятельной единицей Вселенной. Моя страна детства, не была сказочной, она была строгой, выверенной, правильной, тоталитарной тюрьмой. Я начал ходить строем с трех лет, еще в круглосуточном детском саду.

Александр Мешков, 1970 год

С первого класса, в школе интернате нас приучали носить одинаковую одежду, одинаковую стрижку «под чубчик», одинаково ходить строем под барабан, на уроки, на обед, на прогулку, думать только о Родине, петь одни и те же песни: «Моряк вразвалочку сошел на берег», «Веселый барабанщик с барабаном вдоль по улице идет», «Взвейтесь кострами, синие ночи. Мы пионеры, дети рабочих!». Я не любил эту песню. Она была не про меня. Моя мама пела в оперном хоре, а папа – работал в НКВД. Ну, какие они рабочие? Правда, с мамой я тогда встречался, примерно, раз в месяц, а папа ушел в другую семью, когда мне было 3 года.

Я научился маршировать раньше, чем материться и бухать (мы, мальчишки, в интернате бухали примерно с третьего класса).  Мне иногда кажется, что я и родился в строю. В шеренге. Я с ужасом вспоминаю ежегодный День Пионерии. Мы начинали готовиться к нему за два месяца. Вместо игр и отдыха, мы часами маршировали под духовой оркестр. Потому что старший пионерский вожатый, фанат пионерского движения, во что бы то ни стало, хотел, чтобы наша дружина имени Володи Дубинина, Керченского пионера-героя, заняла первое место на строевом смотре пионерских дружин. Интернат был жестокой и суровой школой жизни. В традиции этого закрытого учебного заведения, в котором мотали срок сироты, и дети из неблагополучных семей, были, так назывемые, «темные».

Каждому новичку устраивали такое праздничное шоу, посвящение. После отбоя, когда воспитатель выключал в палате свет, и отправлялся на покой, пацаны, безотцовщина, очаровательные несмышленыши, по команде «Темная!», вскакивали с кроваток, накрывали одеялом с головой очередного бенефицианта и мутузили его своими костлявыми кулачками и худыми ножками. Иногда эта мера применялась и к ветеранам, которые чем-то не угодили «Паханам», лидеру, по кличке «Китаец».  Иногда «Китайцу» просто заказывали кого-то из обидчиков свои же одноклассники. Поссорился, к примеру, Вася Ссыкун с Борей Жидом. Вася пожаловался Китайцу и дал ему вечернюю пайку масла. И Китаец давал добро на «темную» для Бори. Никто из избитых никогда не жаловался.

Но как бы могущественно не ложились впечатления окружающего, жестокого и мрачного мира на светлую мою, детскую душу, они бледнели перед высшей истиной открывшегося передо мной внутреннего Мира. Мне очень рано открылась космологическая истина. Без Учителей, без книг, без проповедей. Эта Истина раскрывалась внутри меня от одиночества, словно светозарный цветок, неведомый ботанике. И весь мир передо мной становился прозрачным в своей интимной сущности. Я уже в детстве разговаривал с Небом. Я не знал о существовании Бога и Церкви, поскольку нас воспитывали в интернате в строгих рамках воинствующего Атеизма, в октябрятских звездочках, и пионерских отрядах. Но я предпочитал верить в существование Великой Непознаваемой Силы Неба, склонившегося надо мной. Я, десятилетний малыш, вслух рассказывал Небу о своих невзгодах и печалях и просил у него лишь одного: Друга! Мне сейчас это настолько странно, что мурашки бегут по телу от непостижимости этого явления. Я, выбирал на Небе, в качестве персонифицированного объекта, Старшего Брата, самую крупную Звезду (Полярную) говорил примерно такие слова:

— Звезда! Милая моя! Любимая Звездочка! Дай мне, пожалуйста, Друга, доброго и сильного, верного и веселого, чтобы я был не один!

И что вы думаете? Звезда однажды подарила мне Настоящего Друга. Так я убедился в безграничной силе Неба, а конкретно, этой Звезды. Сегодня я называю ее Богом и приблизился к постижению Истины Небесного, Божественного Закона. Чудные видения посещали меня во сне и становились между Непостижимой Истиной и Жестокой Реальностью интернатовских Застенков. Я уже тогда, не зная Заповедей, точно знал, как правильно надо жить. Я и сейчас знаю. Да только не могу себя заставить стать Праведником.

Но тогда предо мной открывалась Новая Истина, неизведанная страна — Сказочная Страна взрослой жизни, без нудных уроков, без «темных», без строевых походов в столовую,  без хорового пения, но зато, с распутными, развратными, порочными чаровницами, с пьяными танцами, сиськами, ляжками и жаркими поцелуями. Я стоял, как витязь на распутье в ожидании подсказки Неба. Передо мной не было священного камня, с указателями: налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – табун лошадей обретешь. А откуда мне знать наверняка? К этому времени я ведал одно, что жизнь моя будет связана со спортом. Четыре года назад, мой одноклассник Сашка Свиридов затащил меня в секцию бокса. Каким-то невероятным, недетским чутьем, я понял, что это есть мой единственный шанс вырваться из цепких объятий серой, казенной, зловонной, интернатовской обыденности. Это был шанс провинциала выйти в Большую Светлую жизнь. Я вцепился в этот шанс, как мандавошка в лобок. Небо подсказало мне, что другого шанса может не быть. Кроме неясной олимпийской перспективы, была еще одна мотивация.

Нас, спортсменов, воспитатели, три раза в неделю отпускали из интерната на тренировки. И мы могли, хотя бы на несколько часов почувствовать себя свободными, взрослыми людьми. Я отдавался боксу с неистовой страстью. Какая-то неведомая сила заставляла худенького мальца, Мешка, вставать за час до подъема и нарезать бегом, задыхаясь, круги вокруг интерната. «Я должен! Я должен!» шептал бегущий пацан, уговаривая себя, не сойти с дистанции. Я прибегал в мыле, потный, усталый. На меня с удивлением смотрел мой сосед по палате, «писающий мальчик» «Мирон», Сережка Миронов. Он страдал энурезом и оттого в нашей палате стоял невыносимый дух Мочи. Мирон реально думал, что я ебанулся, раз отказываю себе в радости сладкого утреннего сна. Никто ведь меня не заставлял бегать по утрам десять километров. Но я на уровне подсознания точно знал: что я бегаю для своего Будущего. Это потом я узнаю, что Будущего не существует. А существует лишь гипотетическое представление о расширенном в нашем сознании Настоящем. Я был упертый Скорпион, и уже через год стал чемпионом города среди юношей. Через два победил на чемпионате Воронежской области и был включен в юношескую сборную Воронежской области.

Потом были различные чемпионаты и турниры, призы, фанфары, ленты. Воронеж был боксерский город. В каждом районе города была своя боксерская школа. И они, как в гонконгском боевике, «враждовали» между собой. Это была здоровая конкуренция. Каждая школа имела свой почерк: одни были агрессивны, другие техничны и тактически хитры. С таким активом меня взяли бы в любое учебное заведение страны. Спортсменам во все времена давали зеленый свет. Но куда идти? До моего выхода из каменной тюрьмы интерната оставалось три месяца.

С такими мыслями Я дошел до бетонного забора, отделявшего страну «Интернат» от внешнего мира и вдруг почувствовал Большую нужду. Недаром в нас в интернате говорят: «Нужда нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь». Я грозно воссел орлом возле бетонного забора, достал из кармана школьного суконного пиджака смятую газетку, случайно взятую в Пионерской комнате. Я всегда случайно, предусмотрительно  и дальновидно ношу с собой газетку. Мало ли, где нужда тебя нечаянно прихватит! Пока, суть да дело, можно почитать. «Комсомольская правда». Ага. Хорошая газета. Я ее время от времени экспроприирую из подшивки, которая лежит на столе в Пионерской комнате. Ага! «Алый парус». Иногда бывает интересно. И еще тут всякие расследования про убийства. Вот на последней страничке: «Куда пойти учиться». Очень кстати! Это то, что мне надо. О! Хорошо! Фекалия пошла! МГИМО? Нет, это слишком! Даже не думай! О! Как прекрасно! Пропела где-то неподалеку петух. Крякнула сойка. Отозвался сой. Московский полиграфический институт. Тоска! Типография. Тетки в синих халатах. Институт стали и сплавов! Ужас! Мартен! Плавка! Жара! Ночная смена. Ага! Вот! Одесское мореходное училище технического флота объявляет набор…. Это то, что надо! Океаны, шторма, паруса, якоря, бочки рома, пьяные креолки, боцман Джонни, шкипер, триппер, Кацман, полубак, форштевень, Кейптаун… Яркий огнь Определенности и Уверенности осветил мое сознание. Этот измятый, серый клочок бумаги указал мне Путь! Спасибо, Серый Клочок! Спасибо, Большая Нужда! Вот она Игра Счастливого Случая!

В Пространстве и во Времени соединились три составляющие Судьбы: одинокий мальчик Мешок, Большая Нужда и клочок «Комсомольской правды». Я бережно, словно реставратор, по краешку рамочки, пальчиками «вырезал» это объявление, и спрятал в карман. Теперь я знаю свое Будущее! Я завтра напишу письмо в Одесское мореходное училище! К черту сталь и сплавы! На хуй полиграфию и международные отношения! Я буду моряком! Я буду сходить  вразвалочку на берег, как будто я открыл шестьсот Америк. Я скину с себя серую, шерстяную, невыразительную школьную форму, словно заколдованный царевич-лягух и предстану перед очами изумленных блудниц – красавцем-принцем. Брюки клеш! Ботинки «Нариман». Бескозырка белая, в полоску воротник. Карманы топорщатся от тугих пачек динаров, тугриков и песет. Я увижу дальние страны! Я буду ходить по борделям и тавернам Кейптаунского порта. Йо-хо-хо! Я буду пить виски, ром и темный эль, а занюхивать рукавом бушлата! Спасибо тебе «Комсомольская правда»! Эх! В тот прекрасный момент Высшего Озарения, восседая орлом и удобряя почву соснового урочища отходами своей жизнедеятельности, возле бетонной стены, отделяющей Зону строгого режима Интерната от внешнего мира Свободы, Труда и Блуда, я и представить, не мог, что именно «Комсомолка», обрывок которой я держал в, пока еще не натруженных, руках, и станет моей Судьбой останется со мной, на всю оставшуюся Жизнь.